КМ

Оглядываюсь. Этажи, этажи, этажи, скользят мимо, легкие, полупрозрачные, с высокими потолками. Переходы, эскалаторы, огни реклам, анфилады витрин, люди в причудливых одеждах, водят пальцами по рукавам, не сразу понимаю, что перебирают картинки на экранах.

Выходим из лифта, надеюсь, что останусь незамеченным, еще сам не знаю, почему – но надеюсь. Как бы не так, девчонка в коротюсеньком топике поднимает глаза от своего экрана, видит меня, вскрикивает. Люди сбегаются со всех сторон, кто-то щелкает меня на камеру – тайком, исподтишка, кто-то подходит ко мне, широко улыбается во все тридцать два или сколько у них там, спрашивает – разрешите вас на селфи, приобнимает меня за плечи, делает снимок. Кто-то прикасается ладонью к моей ладони, замирает на несколько секунд, отрешенный голос в моей голове сообщает, что мой счет пополнился на три единицы.

Враг усмехается.

– А вы спросом пользуетесь… Жалко, даже, что не из нашего мира, здесь бы карьера телезвезды вам обеспечена была… Хотя… может, вернетесь потом? Насовсем?

Не сразу понимаю, о чем он говорит. Наконец, до меня доходит.

– А… я что, не из вашего мира?

– Ну, разумеется.

– А… из чьего?

– Из своего, из чьего же еще.

– А где мой мир?

Мой спутник недовольно фыркает.

– На своем обычном месте.

Переходим оживленную трассу, оглядываюсь в поисках светофора, светофора нет, ничего нет, враг ведет меня мимо машин, летящих на бешеной скорости, будто и не боится…

Сияющий автомобиль несется прямо на меня, и нужно куда-то бежать, знать бы еще, куда, враг не отпускает, крепко держит за руку, так вот какого хрена ты меня на дорогу потащил…

Машина обдает меня ветром, почти прикасается ко мне и…

…исчезает.

Здесь должно бешено забиться сердце. Только чувствую, сердца у меня нет.

– Не задело? – спрашивает враг.

– Да нет…

– Прошу прощения, близко подошел, – враг оглядывается, прищуривается, – штраф выпишут, как пить дать… вон, уже засекли камеры…

– А… куда она делась?

– В портал ушла, куда… Что вы на меня так смотрите, думаете, вы одни порталы делать можете?

Молчу. Не думаю.

Что-то я у него еще хотел спросить, что-то, что-то…

– Какой сейчас год?

Не то.

– Как вас зовут?

Не то.

– Почему я так… выгляжу?

Тоже не то.

Вернее, то, еще как то, именно это и нужно спросить…

– Какой сейчас год?

Враг уточняет:

– У меня или у вас?

И чувствую, что говорит серьезно, еще как серьезно, похоже, и правда, у меня и у него разные годы.

– У вас.

– Пятьдесят семь, двадцать шесть, тридцать восемь, тринадцать, нуль девять.

– Э-э-э… это что?

Враг поднимает брови.

– Вы и этого не знаете?

Что-то прорывает внутри.

– Слушайте, ну честное слово, не помню я ничего!

– Пятьсот семьдесят две тысячи шестьсот тридцать восьмой год, тринадцатое сентября.

– М-м-м… а у меня?

– Откуда я знаю, какой у вас год. Ну вот… – враг выводит меня из лифта в просторный зал, усаживает в некое подобие гоночного болида, – сейчас инструкцию вам дам… и все будет океюшки.

– А…

– У вас еще есть вопросы?

– Да. Как вас зовут?

Враг смеется, решительным жестом пожимает мне руку.

– Тингерман к вашим услугам.

– М-м-м… а меня?

– Вы и этого не помните? – Тингерман хлопает меня по плечу, предупреждая мои возражения, – э… а ведь не помню я, как вас зовут, ведь и не помню. Стойте, дайте гляну, как вы у меня в телефоне записаны, записаны же как-то…

Он касается своей головы, вижу яркое мелькание на его левом виске, уже ничему не удивляюсь, уже нет сил удивляться.

– А никак вы у меня не записаны. Две буквы, кэ-мэ, Кэмэ…

– Может, я и есть Кэме?

– Может быть, кто вас знает… Ну все, давайте, вот инструкция вам подробная, разберетесь…

Он протягивает мне неотточенный карандаш, который не карандаш, а книга. Разворачиваю, оторопело смотрю на бесконечный ряд цифр, и как я это читать должен, и как я это понимать должен…

– Горе вы мое, это же в голову надо!

– А… как?

– Что, сами и вставить не можете?

– Не могу. Вставьте… пожалуйста.

– Злюсь на себя, что не знаю, как вставить, злюсь на Тингермана, что он знает, как вставить, он все знает, он все понимает, он все умеет, у него вон какой дом, а у меня где дом, а я не знаю, может, и нету…

Тингерман закрывает болид, машина срывается с места. Понимаю, что не спросил, как управлять. Понимаю, что не спросил, почему я так выгляжу. Понимаю, что много не спросил, много-много, а постойте, а подождите, а я…

Поздно. Машина выруливает на широкую улицу, пересекает проспект, уносится куда-то в лабиринты мегаполиса, который я даже не успеваю рассмотреть. Спрашиваю себя, был я в этом городе раньше или не был – не нахожу ответа.

Город остается позади, болид мчится по пустыне, нехорошая какая-то пустыня, еще не могу понять, чем – но нехорошая. Вспоминаю про инструкцию, думаю, как её открыть, инструкция чувствует меня, открывается сама…

Глава четвертая. За полчаса до событий третьей главы

– Вы арестованы.

Поднимаю руки. Обреченно. Уже понимаю, отступать некуда, Тингерман со сворой охранников живым меня не выпустит.

– Ваше имя, – спрашивает кто-то из охранников.

– Не помню.

– А если с вами по-другому поговорить? – охранник перебирает картинки на своем экране, не вижу, догадываюсь, ищет, чем вскрыть мою память. Уже чувствую, вскрывать будет без наркоза, про болевой шок нематериальных здесь не слышали, и слышать не хотят.

Да хоть как говорите, не знаю я. Не помню. В телефоне уважаемого Тингермана я записан, как КМ.

КМ, вы обвиняетесь в уничтожении нашего мира.

Давлюсь собственным сознанием.

– Но я…

– Не вы, – поправляет начальник, – ваш народ.

Думаю, что сейчас поделывает мой народ, может ли он вообще кого-то поработить и уничтожить. Понимаю – не может. Даром, что вообще первый раз слышу, что у меня есть какой-то народ, которым я… нет, не управляю, все-таки – к этому народу принадлежу.

Нет.

Не можем мы никого уничтожить.

Потому что…

Просто… просто потому, что нам это не нужно.

Отвечаю:

– Этого не может быть.

– Ах, по-вашему этого не может быть? А вот, сами почитайте, почитайте, не поленитесь… из газеты из сегодняшней…

Думаю, где читать, оторопело смотрю на начальника полиции, так и чувствую, скажет мне сейчас, что вы на меня смотрите, у меня на лбу ничего не написано.

– Ну, читайте, читайте, у меня на лбу написано.

Поправляю:

– Не написано?

– Наоборот. Написано. Читайте.

– Да он под этим углом не видит ничего, вы вот так поверните, – Тингерман подхватывает меня под локоть, ведет к свету, наконец, вижу экран на лбу начальника полиции.

Все разговоры о равенстве людей и аюми не имеют под собой никакой почвы, хотя бы по той причине, что у человека от природы меньше возможностей, чем у аюми. Вот вы мне скажите, вы видели человека, который способен перемещаться в космосе на огромные расстояния? То-то и оно, я тоже нет. Поэтому все разговоры о совместных космических исследованиях просто смешны и нелепы.

Поворачиваюсь к своим пленителям.

– Аюми…

– Это вы. Мир Цэ.

Тем не менее, за рубежом уже на полном серьезе говорят о совместных космических проектах. А поскольку человек в космосе по природе своей жить не может, исследователи тратят деньги на космические станции для проживания людей. Хотя без людей та же самая космическая экспедиция вышла бы намного дешевле.

Но больше всего меня поражают разговоры о том, что человек может быть равен аюми. Человек не будет равен аюми. Никогда. Посмотрите внимательно на список лиц, изменивших вселенную. Сколько в этом списке людей? Ни одного. Я думаю, комментарии излишни.