Страница 7 из 34
– Почему?
– Это очень закрытое общество, о нём ходит много слухов, но мало кто знает что-то наверняка.
– А почему вы думаете, что Милон – один из них? Это мне кажется странным, ведь Пифагор не слишком жалует атлетов, считает, что почёт должен воздаваться не тем, кто сражается за венок, а тем, кто приезжают на игры просто «понаблюдать, не ища побед».
Гектору стало скучно, и он уставился на Клеанта в надежде поболтать. Но тот упивался беседой и на Гектора даже не смотрел.
Клеант был здесь уже несколько дней, пешком добравшись из Спарты. Еду добывал в лесу, а когда была возможность – подворовывал у путников, направлявшихся в Олимпию. В этом он стал мастером, ведь в Спарте воровство было обычным явлением: спартанец с детства должен научиться добывать себе еду любыми способами. Правда, стоило попасться, и платить приходилось по полной программе. Среди шрамов на его теле были и отметки, полученные за кражу пищи. Жестокая порка была не столько наказанием за кражу, сколько за то, что он не смог сделать своё дело по-тихому. Лишь в последнее время Клеант наловчился не попадаться.
Впрочем, воровать он не любил – это доля тех, кто не достиг зрелости. А на долю взрослых доставались войны и земля с рабами. Клеант давно мечтал о тех временах, когда у него всё это будет.
В Спарте не поощрялись дальние странствия и знакомства с чужеземцами, но дети должны учиться самостоятельности, да и статус Олимпийских игр был достаточно высок, поэтому юным спартанцам не возбранялось посещать их ни в качестве участников, ни в качестве зрителей. Тем более, Элида была давним союзником Спарты и не без помощи последней управляла проведением игр.
Клеант не забыл о своей детской мечте – стать олимпийским чемпионом. Он уже несколько лет упорно и помногу тренировался. Наиболее популярны среди спартанцев были, естественно, состязания борцов, но они требовали мощи тела, которыми Клеант не обладал. Как он ни старался, его руки, плечи, торс не обретали достаточной силы. Поняв, что шансов стать великим борцом у него нет, Клеант решил заняться бегом. Его особенно привлекал долихос – бег на длинную дистанцию не меньше семи стадий. Говорили, что первым, кто выиграл долихос, когда его впервые ввели на Олимпийских играх двумя столетиями раньше, был именно спартанец – Аканф. О нём много рассказывали на занятиях, потому что именно с него началась череда олимпийских побед спартанцев. Раньше они почти не участвовали в играх, а с той победы Аканфа в течение полутора сотен лет половина побед в Олимпии доставалась Спарте. В последние десятилетия побед значительно поубавилось, но желающих получить заветный венок в Лакедемоне хватало.
Клеант был из их числа. Уже сейчас почти никто из сверстников в Спарте не мог обогнать его, но пока он мог лишь мечтать об играх, поскольку они требовали немалых средств, а отец наотрез отказался помогать мальчику. Он вообще почти не общался с сыном, и Клеант мог рассчитывать только на себя или на государство, которое часто брало на себя расходы, если считало кандидата перспективным.
На эти игры Спарта выставила несколько человек, и Клеант получил разрешение побывать в Олимпии, правда, добираться ему пришлось самостоятельно. На шестьсот с лишним стадий, которые разделяли Спарту и Олимпию, мальчик потратил несколько дней. Зато он увидел много новых мест и много узнал о происходивших в Элладе и за её пределами событиях, пристраиваясь к группам стекавшихся в Олимпию эллинов.
Сидя у костра с новыми знакомыми, Клеант удивлялся причудливости провидения. У него никогда не было друзей. Сверстников отталкивала его серьёзность, равнодушие ко многим спартанским забавам и традициям, стремление к знаниям. С другой стороны, поражала его удивительная способность выживать и ускользать из самых неприятных ситуаций. Клеант уже давно подумывал о том, чтобы изменить отношение других спартанцев к себе, но для этого пришлось бы стать одним из них. Таким, какой он есть, он никому не был нужен. Это не огорчало его, но и не позволяло ощущать себя нормальным человеком. Уже давно мальчик понял, чего именно ждёт от него община, в которой он рос: стать воином, готовым воевать и умереть ради интересов Спарты. Учёные и философы, как и торговцы или ремесленники, были в Спарте не в чести.
И вот сейчас, познакомившись с Гектором и его взрослыми спутниками, Клеант впервые встретил людей, которые не ждали от него особого поведения и обращались к нему, словно знали его всю жизнь. Особенно понравился Клеанту Праксидам. Отчасти вызывало восхищение звание борца, которое не суждено было завоевать Клеанту, отчасти – спокойное, мудрое отношение к миру, не лишённое юмора, но и не оторванное от реальности. Иметь такого учителя в школе было бы потрясающе. От такого отца Клеант тоже не отказался бы, но в Спарте понятие отца было совершенно другим, нежели в остальных частях Эллады. За время странствий Клеант успел уловить разницу в отношениях между отцами и детьми родного государства и других стран, хотя ни за что не признал бы этого вслух. Он привык быть один, но, глядя на Гектора с Проклом, испытывал какое-то тоскливое одиночество, ведь собственного отца он видел крайне редко. Отцами в Спарте были для него все взрослые. Все – это всё равно, что никто, внезапно осознал Клеант, глядя, как Гектор за ужином весело переговаривается с Проклом, припоминая их общие приключения и делясь мечтами. Именно этого – жизни с родителями – и не было у спартанцев. Странно, но даже то, что завтра начнутся игры, не вызывало у Клеанта столь сильных эмоций, как возможность сидеть рядом с такими разными людьми и слушать их беседу, видеть ободряющую улыбку Праксидама.
Разговоры окончились за полночь, и все разбрелись по палаткам в предвкушении завтрашнего дня. Клеант, как оказалось, палатки не имел, а спал под открытым небом. Гектор предложил новому приятелю перебраться к ним, но спартанец отказался. Где-то он умудрился собрать тростник и теперь укладывался на сооружённую из него подстилку, словно ничего более мягкого не знал. «А может, так оно и есть? – подумал Гектор. – Может, в Спарте это обычное дело. Надо будет спросить».
Подходил к концу длинный день. Гектор устал, но даже сейчас, когда голова клонилась к земле, а глаза отказывались открываться, мальчик был счастлив. Завтра он увидит Олимпийские игры.
Перед рассветом люди засобирались, чтобы успеть донести до богов свои чаяния, мечты и благодарности. Гектор с трудом продрал глаза и почти на ощупь вылез из палатки.
Ветер пробирал до костей, и не было ещё солнца, чтобы сгладить его силу, однако Гектор почти не ощущал холода. Впереди всех ждал трудный, но чудесный день, и предвкушение грядущих побед уже витало в воздухе. Начинаются Олимпийские игры!
Наскоро перекусив лепёшками, Гектор с отцом, Праксидам и Клеант, который казался на удивление хорошо выспавшимся, отправились к ограде Олимпийского святилища. Туда же стекались многочисленные людские ручейки, постепенно заполняя местность вокруг ограды.
Гектор подпрыгивал на месте, пытаясь что-либо разглядеть, но это было почти невозможно. Даже более высокий Клеант напрасно вытягивал шею. Вокруг стоял невообразимый гул голосов, перекричать который никто и не пытался. Праксидам рукой указал, куда смотреть, и мальчики заметили огромную процессию, выделявшуюся на фоне толпы спокойствием и собранностью. Тьма постепенно рассеивалась, и стали видны пурпурные мантии двух агонофетов, распорядителей состязаний, и белые – жрецов. Жрецы держали на привязи животных, среди которых стояли два огромных быка, предназначенных в жертву Зевсу Олимпийскому. За жрецами выстроились именитые граждане разных городов в богатых одеждах, с дарами в руках, и спортсмены в накинутых плащах. Гектор хотел было задать несколько вопросов Праксидаму, но быстро понял, что это бесполезное занятие, и решил просто наблюдать. Вопросы подождут. К тому же старый эгинец вскоре покинул их компанию и каким-то образом сумел протиснуться ко входу, присоединившись к процессии. Прокл прокричал в ухо Гектору, что победители прошлых лет зачастую приглашались для участия в церемониях.