Победы, которые не умирают

Он ушёл недалеко, когда его догнал Гектор. Некоторое время они молчали, но потом Гектор не выдержал:

– А знаешь, я так долго мечтал о том, чтобы придушить этого ублюдка, а теперь… Я даже не стал требовать казни. Он всё равно сдохнет!

– К тому же, не он один виноват, – пробормотал Прокл.

– Да, – кивнул Гектор, – но мы уже не сможем отомстить Гиппию!

– Гиппию? Ты прав, он тоже один из виновных, – Прокл задумался, потом невесело усмехнулся:

– Но ты неправ в другом. Мы отомстили ему. Подумай, Гиппий лишился всего, ради чего совершил это убийство. Он лишился власти – а ведь он так старался сохранить наследство отца. Он уехал в изгнание и скоро станет попрошайкой при дворе какого-нибудь иноземного царька. Он сможет советовать, но не сможет приказывать, и даже покушаться на его жизнь желающих не найдётся. А если он отыщет союзников и вернётся сюда, его ждёт та же участь, что и Полиника, сына Эдипа, который повёл чужую армию против родных Фив и погиб от рук его жителей. Ты, Гектор, тоже должен сделать так, чтобы он никогда не получил назад то, что мы у него отобрали. Лучшей мести для таких, как он, я не знаю! А этот, – Прокл махнул рукой в сторону дома, где держали Тимена, – он не жилец. Он жил, не имея своего дома, а когда умрёт, никто не придёт почтить его память!

Весь день лил дождь, небо покрывали свинцовые тучи. Гектор вышел из дома и направился на кладбище в квартал Керамик – ту его часть, которая находилась за городской стеной. Он решил сходить один, без отца, побыть наедине с матерью – впервые после её смерти. Показались Дипилонские ворота – те самые, откуда начались все беды, все смерти в его жизни, – и Гектор пошёл вдоль могил внешнего Керамика. В руках Гектор нёс фиалу с молоком для возлияния на могиле. Надгробная стела – вечная по сравнению с жизнью человека – высилась на могильном холме, а сам холм покрывали яркие цветы, чья жизнь была много короче человеческой. Рельеф на плите изображал стоявшую со склонённой головой женщину в хитоне и гиматии. Её профиль чётко вырисовывался на плоскости мрамора. Подобные рельефы часто встречались среди могил, но от этого Гектор не мог оторвать взгляд – он видел лишь свою мать, отражённую в холодном камне, хотя мастер даже не пытался придать фигуре сходство с Софией. Камень не мог передать её тепла и живости, но эта плита ещё годы или даже столетия простоит на могиле, пока новые надгробия будут появляться рядом.

Гектор прошептал:

– Здравствуй, мама. Возьми это молоко, – он осторожно наклонил фиалу, и белая струя полилась на холмик, орошая его поверхность. Молоко быстро впитывалось в землю – дар миру мёртвых от мира живых. Потом Гектор вынул нож и отрезал прядь волос, положив их на могилу. – Прости, что не мог прийти раньше. Это от меня не зависело: нас не было в Афинах. Но мы с отцом тебя не забыли. Мы знаем, что случилось с тобой, а тот, кто лишил тебя жизни, уже мёртв. – Тимен умер через два дня после допроса, и его тихо закопали где-то на окраине.

– Я прохожу военную службу, а как только отслужу год, стану гражданином Афин. У нас столько нового: Гиппия свергли, готовятся новые реформы. Отец принимает участие в политической жизни, представляешь? Столько перемен! Помнишь, в детстве я мечтал выиграть Олимпийские игры? Знаешь, я почти забыл об этом, а ведь я обещал тебе стать чемпионом. Не знаю, почему, но недавно отец вспомнил о моей мечте. Он хочет, чтобы я участвовал в играх. Сказал, что поможет мне всем, что в его силах. И я обязательно выиграю! Я посвящу эту победу тебе, мама. Обещаю!

Политическая жизнь в Афинах бурлила, как котёл с кипящей водой. Одни варились в этом котле, другие испытывали на себе лишь действие брызг, обжигающих, но не смертельных, а третьи возобновили жизнь, словно ничего не случилось, не обращая внимания на происходящие вокруг перемены. Гектор постигал воинскую премудрость, проводя массу времени на границе. И ещё он начал активно готовиться к играм в Олимпии, хотя до них оставался целый год.

Гектору было почти девятнадцать, он был достаточно общителен и быстро обзавёлся друзьями и подругами. Отец снисходительно усмехался, когда юноша рассказывал вечером, как в гимнасии он состязался с кем-либо из приятелей или участвовал в каком-нибудь празднестве.

Сам Прокл теперь входил в Совет Четырёхсот, который был управляющим органом в афинском государстве. Члены Совета избирались на год из представителей трёх первых имущественных разрядов12. Зевгиты, к которым принадлежал Прокл, нечасто могли позволить себе такую возможность, но Клисфен уговорил его, поскольку нуждался в сторонниках, которые не воткнут нож в спину и не будут претендовать на те места, куда он целил сам.

Для опасений у него были основания. По мере того, как воспоминания о тирании уходили в прошлое, страх, сплотивший различные группы населения, рассосался и группы распались, как попавшая под ливень необожжённая глина, от которой осталась одна только грязь. Даже Гектору, который больше интересовался радостями жизни и молодости, чем политикой, стало ясно: афинское общество расколото. Сам он не желал относить себя к какому-либо лагерю, потому как хотел быть просто гражданином Афин и служить городу, а также завоевать награду в Олимпии. Но, судя по озабоченности Прокла, стоять в стороне получится недолго.

Для Клисфена как гром среди ясного неба грянула весть: первым архонтом Афин избран Исагор. Клисфен, чьё желание поставить на эту должность своего родственника ни для кого не было тайной, заявил о необходимости политических реформ. Исагор резко выступил против: он занимался укреплением собственной власти, и любые перемены были не в его интересах. Камнем преткновения стал вопрос о гражданстве, точнее, о людях, получивших гражданство при Писистратидах. По мнению Исагора, такой привилегией могли обладать лишь избранные, достойные люди, а те, кого считал достойными Гиппий, вряд ли заслужили подобную честь. Рассуждая так, Исагор велел исключить из списков граждан всех, кто занял там место незаконно или недостойно. Специально созданная комиссия шерстила списки граждан Афин, копалась в их биографиях, проверяла на благонадёжность, опрашивала соседей. Многие потеряли сон, понимая, что их судьбы висят на очень тонкой ниточке. Недовольство подспудно ощущалось в перепалках в Народном собрании, так что даже яркое солнце, поливавшее холм Пникс, где проводились собрания, казалось милосерднее, чем жар, охватывавший сотни и тысячи спорящих на холме. Борьба в Совете Четырёхсот велась более скрытно, однако и оттуда Прокл возвращался усталым и мрачным.

Пришло время, и Гектор принёс клятву служить своему полису, после чего он, как сын свободных афинян, получил право участвовать в Народном собрании. До Олимпийских игр оставалось совсем мало времени, и Гектор усиленно тренироваться, когда его жизнь снова погрузилась в хаос.

Борьба Исагора и Клисфена настолько накалилась, что Исагор отправил сообщение царю Клеомену в Спарту с просьбой о помощи. В чём заключалась помощь, Гектор узнал от отца:

– Опять мы зовём чужаков для решения собственных проблем! Как можно не понимать, что это опасно! Дай волку палец – лишишься руки!

– Зачем Исагору помощь? Чего он хочет?

– Убрать Клисфена и его сторонников.

– Но как?

– Помнишь, я рассказывал тебе о Килоне? Ну, о том, что предок Клисфена Мегакл устроил расправу над участниками мятежа Килона, когда тот неудачно пытался захватить акрополь?

– Да ведь это было сто лет назад!

– Больше. Но годы не властны над традицией. Преступление, совершённое тогда, сейчас может дорого обойтись потомку Мегакла.

– Ты о чём?

– О том, что Исагор объявил Клисфена «запятнанным скверной». Мятежники просили защиты у Милостивой богини в храме на акрополе, и власти уверяли, что не станут казнить тех, кто пришёл в храм. Но как только сторонники Килона спустились с акрополя, их попросту забили камнями или зарезали. Мегакл уничтожил их, выманив из храма. В своё время за это из Афин были изгнаны его родственники, ибо очиститься от оскорбления богини можно было только изгнанием. Потом они вернулись, но пятно на имени рода осталось. Этим и пользуется сейчас Исагор.

12

В Аттике в то время гражданское население в зависимости от дохода делилось на 4 класса: высшая знать – пятисотники и всадники, средний слой – зевгиты и мелкие землевладельцы – феты. Каждый класс обладал определённым кругом политических прав и военных обязанностей. Так, зевгиты служили в основном в качестве гоплитов и не могли избираться в архонты, феты могли голосовать в Народном собрании, но не могли избираться на должности.