Страница 21 из 34
Таркай замолчал, лицо его напряглось и исказилось гримасой боли, а взгляд устремился в угол, словно пытаясь прожечь стену.
– Года четыре назад объявился брат хозяйки Агесарх, будь он проклят. Он живёт не здесь – в Аполлонии. Они в тот вечер хорошо повеселились, но Лисимах отправился спать, а Агесарх вышел во двор. Что там случилось, мне никто не рассказал, но я не дурак, сам догадался. Утром маму нашли мёртвой. Говорили, она убила себя, но она бы так не сделала. Агесарх наутро уехал, и его здесь больше никто не видел. Его счастье, пусть этот гад только сунется!
Леандр поёжился, услышав угрозы раба эллину. Закон против раба, поднявшего руку на свободного, был суров, и оправданий не предусматривалось.
– И что дальше?
– Лисимах тогда как озверел. Иногда мне казалось, что он и сам не прочь прибить братца жены… Я как-то подслушал, как он говорил с женой, что ноги её брата тут не будет. И хозяйка переменилась. Раньше она, наверное, думала, что он так просто, развлекается, как другие. Тут-то она и поняла, как он на самом деле к маме относился. Иолу начала третировать, как никого. А Лисимах наоборот, защитить пытался, только вот свободу дать не хотел. Сам понимаешь, как Иоле пришлось тяжело. Уборка, готовка, работа на ткацком станке, стирка. Она толком поспать не успевала, а уже снова зовут. А коли не успеет чего – хозяйка тут как тут, ругает и даже бьёт. Не при муже, правда. Через несколько месяцев Иола была кожа да кости, вся прозрачная. Я боялся, что помрёт. Вот Лисимах и решил, что возьмёт нас в плавание. Мне-то и прежде доводилось с ним ходить в море – я у него навроде оруженосца.
Может, ты слышал, что Аристон, наш тиран, по приказу Дария оставался у моста через Истр: следил, чтобы его не разрушили, пока Дарий возится со скифами. Лисимах – его правая рука, и вот Аристон его отправил на триере вслед армии Дария, чтобы быстрее получать новости. Мы побывали в Истрии, потом в Никонии. Когда Дарий стал приближаться к нему, отправились в Ольвию. Лисимах узнал, что хотел, и мы уже готовились к отплытию, когда хозяин решил прикупить кое-чего на агоре. Но там всем было не до торговли. Обычно у них на оптовом рынке можно найти немало полезного, но тут склады были закрыты. Всех больше волновало, как бы найти на кораблях свободные места для бегущих людей, чем как заполнить их товаром. Ему не повезло: новых товаров не приобрёл и Иолу потерял.
Таркай усмехнулся:
– Товаров не было, – повторил Таркай и помрачнел, – зато с агоры Лисимах вернулся не один: с ним был Агесарх. Триера сразу отчалила и направилась в Истрию, к Аристону. Как Агесарх оказался в Ольвии, я не знаю – сбежал, наверное, из Аполлонии, когда персы туда подобрались. Иола бросилась на него, я попробовал её оттащить, но Иола успела добраться до Агесарха. У него был нож, так она его умудрилась вытащить, и этим ножом пырнула Агесарха в брюхо и тут же прыгнула в море. Гребцы даже не заметили, как это случилось: все бросились к Агесарху на помощь, никто не подумал о рабыне. Только я и видел, как её спасли и втащили на чей-то корабль. Я никому не сказал, даже когда Лисимах чуть не запорол меня до смерти за то, что я не смог остановить сестру, а потом дал ей прыгнуть в воду.
– Почему ты её спас? – внезапно от рассказа Таркай перешёл к вопросам.
– Потому что рядом был и смог спасти. Я ей обещал, что у нас её не обидят. Тебе я обещаю то же. А что с Агесархом?
– Выжил. Нож только слегка его задел. Ругался, хотел вернуться, найти Иолу и убить, но куда там. Лисимах в шутку предложил ему тоже прыгнуть за борт, только тогда Агесарх и заткнулся. Лисимах привёз его сюда, поскольку Аполлония сейчас не в лучшем положении.
– Лисимах ему простил смерть твоей матери?
– Она же просто рабыня. А он – родственник, хоть и ублюдок. К тому же, он в смерти Иолы не виноват – он сама его чуть не грохнула. Жаль, что не насмерть, – кровожадно оскалился Таркай.
– Я всем сказал, что она утонула. Когда вспомнили о ней после ранения Агесарха, её в воде уже не было. Мне поверили – мы ведь плавать не умеем. Лисимах разозлился на меня, я тебе говорил, но было поздно. Зато не очень-то он сожалел, что Агесарх ранен. Он сейчас тут, в доме, в себя приходит. Так что мне достаётся и от него, и от Лисимаха, и от его жены. Но это можно вынести, потому что я знаю: моя сестра жива. Благодаря тебе. Простой раб ничего не может предложить свободному человеку, вроде тебя, но если выпадет мне шанс помочь тебе, я всегда буду на твоей стороне. Всегда!
Слова прозвучали как клятва, настолько торжественно и твёрдо произнёс их Таркай. Чужой раб присягал на верность Леандру. Это было немыслимо, но после прозвучавших признаний молодой человек не стал его останавливать. Всё равно ему предстояло уехать, а Таркай останется здесь, и неизвестно, увидятся ли они когда-нибудь. Они оба это понимали.
Через мгновение тряпка, скрывавшая вход, впустила Спартока. Стало видно, что на дворе уже темно. В руках Спартока был небольшой кувшин с вином и пара кубков. Он налил в них вино, один передал Леандру, а из второго напоил Таркая. Пора была уходить.
– Позаботься о нём, – попросил Леандр Спартока. – Он слишком безрассуден.
– Ты мне это говоришь? – усмехнулся Спарток, но потом добавил: – Он мне как сын. Я за ним пригляжу.
– Мне пора. Прощайте. Мой корабль завтра утром уходит в Элладу. Если доведётся быть в Византии, я вас постараюсь разыскать. Таркай, я рад, что мы познакомились. Похоже, это судьба, и она на нашей стороне, а значит, мы ещё увидимся. – Ответом был лишь блеск глаз и лёгкая улыбка.
Леандр вышел за дверь, и Спарток проводил его к выходу на улицу. Странное ощущение не оставляло Леандра всю дорогу. Только оказавшись в гавани, он понял, что Таркай так и не спросил ни разу, где живёт Леандр. Он не хотел знать то, что не хотел, чтобы знали другие.
Приближение лета уже вовсю ощущалось по жаре и буйной растительности, покрывавшей всё вокруг. Речки ещё не успели обмелеть, воздух не раскалился от летнего зноя, и Эгина казалась Леандру раем. Оливы, фисташки, миндаль, виноград – чего тут только не росло.
Леандр жил в мире, который казался отчасти нереальным, настолько жизнь здесь отличалась от того, к чему он привык в Таврии. Мореплавание, составлявшее одну из основ благосостояния Эгины, здесь процветало, и дети с малых лет учились управлять вёслами и парусом. Уже почти год Леандр постигал эту премудрость под руководством эгинских моряков, среди которых он особенно сдружился с бывшим учеником Праксидама Калиппом – опытным мореходом, чей сын Ксенокл, ровесник Леандра, давно готовился к Олимпийским играм среди юношей.
Леандр как никогда ощущал теперь свою близость культуре эллинов, о которой постоянно твердил отец. Свободное от учёбы время он проводил в гимнасии и палестре, впервые получив возможность заниматься атлетикой и бегом. Местный оружейник изготовил Леандру доспехи гоплита, и Калипп, который сам принадлежал к классу тяжеловооружённых воинов, пристроил его в свой отряд обучаться военной премудрости вместе со своим сыном. Вечера они часто проводили вместе, говоря обо всём за ужином в компании других моряков, воинов, атлетов, а также молоденьких танцовщиц. Леандр даже научился играть на авлосе6, который часто использовался в военных походах. А ещё он познакомился с театром: Калипп свозил его в Афины на Великие Дионисии7, где можно было посмотреть необычное для жителя дальних колоний представление, и Леандр был очарован зрелищем. Новый мир стал неотъемлемой частью новой жизни Леандра, и он был счастлив, почти не думая о возвращении домой, хотя скучал по отцу и очень хотел узнать, как там Иола. С приближением лета Леандр хотел было заговорить с Праксидамом об отъезде, когда всё чаще стали говорить о грядущих Олимпийских играх. Отъезд был отложен.
В этот день Леандр, Ксенокл и их старшие товарищи пришли на рыночную площадь столицы острова, которая также носила название Эгина. Леандр осмотрелся – его привлекло странное оживление. Народ стекался на агору, где явно происходило нечто интересное. Всё вокруг заполонила толпа, а в центре на выстроенном на скорую руку пьедестале возвышался глашатай-спондофор в венке из оливковых листьев. Внезапно установилась тишина – немыслимая на вечно заполненной народом агоре – и гонец заговорил. Леандр почти не слышал его слов, так как находился слишком далеко, но одна фраза всё же долетела до юного понтийца: «Пусть не будет отныне убийств и преступлений, прекратятся войны и не слышно будет звона оружия». Все внимательно слушали глашатая, радуясь чему-то. Леандр протиснулся поближе к пьедесталу и наконец понял, в чём дело. Гонец сообщал о начале очередных Олимпийских игр, которые должны были состояться через месяц. Леандр мечтал увидеть Олимпийские игры с тех пор, как впервые услышал о них на борту судна, увозившего их с отцом в дальние неведомые земли Северного Понта. Для него игры всегда означали связь с другими эллинами, с прежней жизнью отца, он мечтал ощутить единение с народами, чьи предки создали огромный мир, знакомый с детства по рассказам и мифам. Леандр дослушал гонца, который объявил о начале экехейрии – священного перемирия, во время которого не должно быть места войнам. Нарушение грозило исключением полиса, начавшего войну, из числа участников. Любой, кто хотел посмотреть игры, имел право сделать это свободно и беспрепятственно, не боясь за свою жизнь.
6
Авлос – музыкальный инструмент наподобие флейты или свирели.
7
Дионисии – афинский праздник в честь Диониса, бога вина и веселья. Великие Дионисии проводились в марте-апреле, Сельские Дионисии – в ноябре-декабре. Из плясок и гимнов в честь Диониса зародились первые театральные представления.