Страница 2 из 3
Панов чувствовал себя уставшим -- будто мешки таскал. Он вдруг заметил, что его левая нога судоржно подрагивает. И он вспомнил... Так уже было раз, в детстве. Он хорошо учился, не мешал учителям на уроках, и его послали в Артек. Не летом -- летом туда отправляли более заслуженных, из пионерского начальства. А он просто хорошо учился, поэтому и поехал осенью. Но все равно осенью в Крыму было прекрасно: тепло (он даже купался тайком в море) и солнечно. Однажды шумной компанией они полезли на знаменитую гору Аю-Даг. Там они заблудились и полдня рыскали по осыпям, разыскивая дорогу в лагерь. Двум пацанам из их отряда сорвавшимися мелкими камнями в кровь разбило головы, а на одной из осыпей, когда почти уже вся ватага была внизу, стронулся с места и покатился на них громадный валун. Тогда он вот также оказался первым на пути камня, и тот точно также неожиданно остановился перед ним. Позже пацаны говорили, что всех спас небольшой обломок скалы, заклинивший ход валуну. Панов и сейчас видел, как он вот также стоит перед замершим камнем, величиною с танк, и у него также дрожит левая нога. Испугаться тогда он просто не успел... Он выбрался из-под навеса и пошел домой. Ехать ему больше никуда не хотелось, да и, по правде говоря, было некуда. Неделю назад он зарегистрировался в бюро по занятости, там скептически хмыкнули в ответ на его вопрос о возможной работе для сотрудника ликвидированного научного института. Ехать туда снова, чтобы вновь услышать тоже (а именно это он собирался сделать), сейчас представлялось ему бессмысленным. Он брел, не спеша. В недавние годы он, бывало, мечтал об отдыхе, с удовольствием писал заявление на отпуск. Но так было тогда. Теперешнее ничегонеделанье оказалось томительным и тоскливым, как стояние в очереди. Отравляло жизнь и постоянное присутствие жены в квартире: ее завод стоял уже второй месяц, и рабочих отправили в вынужденный отпуск без содержания. К тоскливому прозябанию без дела прибавлялись косые взгляды жены, ее сетования на отсутствие денег. Денег у них и вправду не было; Панов чувствовал себя виноватым в этом, хотя формально винить его никто не винил.
* * *
Его возвращения никто не заметил: дочь играла в куклы, запершись у себя в комнате (она не любила, чтобы ей мешали), а жена лежала в зале на диване, уткнувшись лицом в подушку -- как всегда, когда ее донимал радикулит. Дочь в этом году им не удалось, как раньше отправить к родителям жены -- те жили далеко, в обретшей независимость стране -- билеты на поезд туда стоили слишком дорого. И с летним лагерем ничего не получилось. Дочь целыми днями болталась в квартире: подруги ее разъехались по бабушкам да дедушкам, а одна бродить по улицам она не любила. Маленькой Панов не чаял в ней души: она была тогда похожа на него, как две капли -- порою ему казалось, что он сам себя носит на руках. Но, взрослея, дочь все более напоминала мать -- становилась толстой, тяжелой в движениях и грубой. Он охладел к ней, да и дочь все более клонилась к матери. Ей уже было четырнадцать, в частых в последнее время семейных скандалах она неизменно принимала сторону матери. Он вошел в зал и подсел на диван к жене. Та даже не пошевелилась. Несколько лет назад Панов с удивлением открыл для себя, что больше не любит жену, и вскоре понял, что это чувство взаимно. Они поженились молодыми, потом родилась дочь, они получили долгожданную кооперативную квартиру -- общие хлопоты тогда сближали их, и им было хорошо. Но дочь подросла, в квартира появилась необходимая мебель -- с этой поры и начались скандалы. Они возникали по пустякам и слишком часто, чтобы строить какие-то иллюзии... Он посмотрел на туго обтянутую халатом спину жены. Она работала на заводе распредом -- раскладывала детали по ящичкам, сидя за большим столом. Учиться, чтобы получить профессию получше, она не захотела, и мучалась от болей в спине -- у них в цехе все распреды со стажем мучались. Повинуясь безотчетному чувству, Панов погладил левой ладонью спину жены и вдруг почувствовал исходивший от нее жар, ощутимый даже через халат. -- Хочешь, я сделаю тебе массаж? -- спросил он, все еще во власти этого чувства. Жена согласно промычала в ответ -- к его удивлению. В прежние годы он часто массировал ей спину -- жена очень любила это. Но в последний раз это было очень давно... Он аккуратно завернул халат ей на голову и осторожно провел ладонями вдоль позвоночника. Он знал основы массажа, но сейчас не стал делать привычных движений -- почувствовал, что это не нужно. Просто медленно гладил ладонями пышущий жаром позвоночник, ощущая, как холод из его ладоней перетекает в тело жены, гася и заставляя съеживаться этот жар. Необычное чувство, пугающее и радостное, как тогда, в деревне у тетки, овладело им. Жена вдруг застонала. Но это не был стон боли -- облегчения. Жар под его ладонями исчез, вскоре он услышал ровное дыхание - жена спала... Затем он долго пил чай на кухне. Он чувствовал себя уставшим, но это была хорошая усталость -- как после полезной и добросовестно сделанной работы. Такого ему не приходилось испытывать давно. Он даже с удовольствием перемыл гору грязной посуды, скопившейся в мойке -- жена мыть посуду не любила. Покончив с делами, он достал из шкафчика изъеденный ржавчиной металлический шар, с удовольствием покатал его в ладонях. Поверхность шара была шершавой и прохладной, казалось, что холод этот медленно перетекает в его ладони, делая их такими же тяжелыми и уверенными в себе...
2.
Человек в темно-сером костюме вышел из распахнувшихся перед ним стеклянных дверей аэропорта и не спеша огляделся. На вид ему было около сорока; высокого роста, с гладким белым лицом, красиво обрамленным черными густыми волосами с уже заметной проседью, он невольно привлекал внимание. Помимо легкого костюма из дорогой ткани на неизвестном была рубашка с расстегнутым воротом в тон костюму, шею закрывал изящно повязанный темно-синий платок, в левой руке неизвестный держал маленькую черную сумочку-визитку -- других вещей при нем не было. Ждать неизвестному пришлось недолго. Почти сразу же к краю тротуара мягко подкатила большая черная машина, из нее торопливо выскочил широкоплечий мордатый водитель и предупредительно распахнул перед неизвестным дверцу. Тот, ни слова ни говоря, уселся на заднем сиденье, водитель закрыл за ним дверцу и побежал к своей. Дорогой неизвестный не проронил ни слова. Он даже по сторонам не смотрел -сидел прямо, уставившись неподвижным взглядом в невидимую точку перед собой. Ехать им пришлось немало: сначала до города, затем машина пересекла его и снова вырвалась на простор. Но вскоре свернула с шоссе на узкую малоприметную дорогу и, прокатившись еще с километр лесом, замерла у высокой металлической ограды. За оградой был дом: громадное и тяжелое здание из желто-красного кирпича. На крыльце дома незнакомца встретил хозяин: лысоватый, тощий, с гладко выбритым не запоминающимся лицом. Двое молча обменялись рукопожатием, и гость все также молча двинулся следом за хозяином. В просторном холле на втором этаже двое сели на огромные кожаные диваны -- друг против друга -- и почти тут же распахнулась дверь, и широкоплечий охранник, лицом и телосложением похожий на оставшегося снаружи водителя, вкатил столик, уставленный бутылками, бокалами и блюдами. Подкатив свой позвякивающий груз к хозяину, охранник, повинуясь легкому знаку лысоватого, почти тут же исчез. -- Что будешь? -- хозяин протянул руку к бутылкам. Голос у него, был подстать внешности, какой-то ровный и безликий. Гость покачал головой: -- Давай сразу к делу. -- Как скажешь, -- хозяин отвел руку от бутылок и взял с прозрачной столешницы стоявшего перед ним журнального стола продолговатую черную коробочку -- пульт управления. Большой черный телевизор в углу мягко щелкнул и через несколько секунд на экране появилось изображение. Это была видеозапись, причем (это сразу бросалось в глаза), сделанная любителем. Изображение ерзало, лица в кадре внезапно сменялись видом сервированного стола -- порядком уже растерзанного; видимо последствия этого опустошения бутылок и тарелок и сказались на качестве съемки. Снимали, судя по всему, какое-то торжество, похоже, что день рождения: чаще всего в кадре появлялось одно лицо -- молодое, красивое, слегка надменное и уже заметно размякшее от выпитого. С обладателем этого лица чокались, ему говорили какие-то слова (звука не было слышно), вручали какие-то свертки и пакеты. Так продолжалось минут двадцать. Затем хозяин нажал кнопку на пульте, и лицо виновника торжества неподвижно застыло на экране. -- Все, -- объяснил он. -- Получше записи нет? -- поинтересовался гость. Хозяин виновато покачал головой: -- Если б ты знал сколько я за эту заплатил... Гость понимающе кивнул. -- Звук есть? Я хочу послушать, как он говорит. Хозяин стал нажимать кнопки на пульте. И вновь те же лица замелькали на экране, только в этот раз комнату заполнили голоса: пьяные, льстивые, иногда их прерывал громкий и уверенный баритон поздравляемого. Неизвестный, не отрываясь от экрана, вновь просмотрел все до конца. Затем сделал знак хозяину и тот выключил телевизор. -- Что у тебя к нему? -- Долг, -- коротко отозвался тот. -- Много? Хозяин торопливо выхватил из вазы на столике белоснежную бумажную салфетку и быстро написал на ней ряд цифр. Гость не спеша взял протянутый ему листок, взглянул и понимающе кивнул. Затем достал из кармана ручку и написал рядом еще несколько цифр. При виде их хозяин изменился в лице. -- Двадцать процентов! Да это... -- он осекся. -- Что "это"? -- сощурился гость. Лысоватый сглотнул комок. -- Ладно, ладно... Пусть будет по-твоему. Не могу я сейчас через бандитов. Его папаша, знаешь, кто? Поэтому сынок совсем и отвязался -- в глаза смеется. Если шумно - менты начнут под всех копать. Я согласен. Только побыстрее. -- Два месяца. -- Это много, -- хозяин скривился, -- а быстрее нельзя? -- Тогда познакомь меня с ним. Так, чтобы мы поговорили пару минут. Хозяин покачал головой: -- Не получится. К нему сейчас не подступиться - папашин спецназ охраняет. -- Тогда два месяца, -- жестко сказал гость. Хозяин нехотя кивнул. Гость встал. -- Что, так ничего и не выпьешь? -- остановил его хозяин. -- Воды, -- согласился гость и снова присел, -- минеральной. И со льдом. Пил он медленно, с видимым удовольствием. Поставил пустой стакан на прозрачную столешницу. -- Телефон? -- Вот, -- хозяин протянул ему узкий листок. -- Звонить лучше по мобильному -отвечает сам. Иначе трубку возьмет секретарша или кто-то из сотрудников. -- Ну, это можно и через секретаршу, -- улыбнулся гость. -- Сигнал все равно передадут -- дураков у нас везде много. Но раз хочешь самому... От тебя звонить можно? -- Нет! -- хозяин изменился в лице. -- По мобильному все звонки регистрируются -- тут же вычислят. -- Хорошо, -- гость встал. Хозяин поднялся тоже. -- Слушай, а зачем тебе его убирать? -- вдруг спросил гость. -- Через год, не позже, его папашу выгонят, это уж точно, тогда он сам к тебе прибежит. А так и долг потеряешь, да мне заплатишь сколько... -- Раз прошу, значит надо, -- скривился хозяин. -- Он не единственный мне должен, другие тоже хвостами крутить стали. Если этому сойдет, то я только на годовой отсрочке в пять раз больше потеряю. -- И одним большим ростовщиком станет меньше, -- улыбнулся гость. Хозяин болезненно скривился, и гость понял, что переборщил. -- Ладно. Все будет нормально. Как моя просьба? Помнишь? -- Ничего интересного, -- пожал плечами хозяин, -- все те же шарлатаны: сглаз, порча, еще там чего-то... Зачем они тебе? -- Эти незачем. А вот настоящий... Я уже не справляюсь сам -- помощник нужен. К тебе и то только по старой дружбе... -- Будет что интересное -- дам знать, -- кивнул хозяин. Гость двинулся к двери. -- Подожди! А деньги? -- хозяин взял со столика маленький колокольчик. -Сейчас принесут. Гость остановился. -- Ты же знаешь: я вперед не беру. -- И не боишься? -- легкая улыбка тронула губы хозяина. - Вдруг не заплатят? Как мне? -- Не боюсь, -- гость глянул в глаза хозяину. Тот вздрогнул, заелозил руками в воздухе, и опустил глаза. -- Мне, -- гость подчеркнул голосом это "мне", -платят всегда. Хозяин торопливо закивал и, не поднимая глаз, пошел следом. На крыльце дома они молча простились. Та же машина с тем же мордатым водителем доставила неизвестного в сером костюме в аэропорт. Там он, отпустив водителя, зашел в зал ожидания и направился к крайнему из прикрепленных к мраморной стене телефонов-автоматов. Достал из кармана бумажку и быстро набрал номер. В миг, когда в наушнике послышались длинные гудки, лицо его вдруг изменилось. Тонкие складки у рта вдруг обозначились резче и глубже, подбородок словно бы удлинился, а взгляд черных, прежде красивых глаз, стал каменно-тяжелым и непроницаемым. -- Да? -- послышался в наушнике громкий и уверенный баритон. -- Кто это? Я слушаю. -- Слушай! -- медленно, каким-то механическим, до жути безжизненным голосом сказал неизвестный. -- Не пройдет и двух месяцев, как тебя похоронят! -Кто это? -- растерянно спросили на другом конце провода. -- Палач! -- отрубил неизвестный и повесил трубку. И таким мертвенным страхом повеяло вокруг после этих слов, что пробегавший мимо припозднившийся пассажир, невольно побледнел и шарахнулся в сторону... 3.