Страница 12 из 18
{* Прекрасная дама, не знающая милосердия (франц.).}
Встревожил слух прекрасной Маделины.
Она во сне вздохнула - и напев
Умолкнул. Оборвался сон невинный,
Сверкнули очи, в миг один прозрев,
А юноша застыл, как мрамор, побледнев.
34
Того, кто ей приснился, несомненно,
Перед собой увидела она:
Мучительно свершалась перемена,
Почти прогнав очарованья сна
Красавица была изумлена
И поскорей заснуть желала снова,
Но медлила, волнения полна,
Столь робким видя юношу младого,
Что перед ней стоял, не говоря ни слова.
35
Она сказала: "Милый, что с тобой?
В моих ушах еще не отзвучали
Те клятвы, что шептал мне голос твой.
И не было в твоих глазах печали
Они огонь прекрасный излучали...
О, возврати, верни свой голос мне,
Таким же стань, каким ты был вначале
Еще побудь со мной, в прекрасном сне,
Не покидай меня в холодной тишине".
36
Такою речью сладостной Порфиро
Был зачарован и воспламенен.
Как яркая звезда среди эфира
Сверкнет, спеша взойти на небосклон,
Как в аромат, что розой порожден,
Вплетет фиалку нежную природа,
Так он вошел в ее прекрасный сон.
А за окном - бушует непогода,
И медленно луна спустилась с небосвода.
37
Темно. Зернистый снег стучит в стекло.
"Нет, я не сон, мой ангел светлоокий!"
Темно. Метелью все заволокло.
"Да, ты не сон! Зачем же в путь далекий
Пустился ты? Кто так погряз в пороке,
Что нас оставил в комнате вдвоем?
Но знай, что покидаешь ты, жестокий,
Лишь горлинку с надломленным крылом,
Тебя не прокляну... Но ты оставь мой дом!"
38
"О Маделина! Милая невеста!
Моих очей светлейшая звезда!
Я лишь затем проникнул в это место,
Чтоб стать твоим вассалом навсегда,
Я пилигрим, и на пути сюда
Мне встретились тревоги и ненастья,
Но ничего из твоего гнезда,
Кроме тебя самой, не стану красть я,
Молю, доверься мне - пред нами годы счастья!
39
Чу! Слышишь голос вьюги колдовской,
Он нас зовет. Вставай, моя родная!
Заря близка, и день не за горой,
Спеши за мной, сомнения не зная,
Скорей, в дорогу! Братия хмельная
Не в силах ни подняться, ни взглянуть,
Над кружками рейнвейна засыпая.
Сквозь снег и вереск предстоит нам путь
На юг, где замок мой, где сможем отдохнуть".
40
И подчинилась Маделина. Скоро,
Превозмогая робость и испуг,
Она шагнула в темень коридора,
Хотя чудовищ видела вокруг.
За ней ступил ее влюбленный друг,
И в сумраке рассвета мутно-сером
Не доносился ни единый звук
Лишь сквозняки скользили по шпалерам,
По вытканным на них галантным кавалерам.
41
Как призраки, в широкий темный зал
Они прошли к железным балюстрадам
У входа, где привратник мирно спал
С огромною пустой бутылкой рядом;
Он приподнялся и окинул взглядом
Свою хозяйку, снял с дверей замок,
Откинул цепь - и вот конец преградам:
Свирепый страж у двери снова лег,
И юная чета ступила за порог.
42
О, сотни лет, должно быть, пролетели,
Следы влюбленных стерты, сметены...
В ту ночь барон метался по постели,
И всех его гостей душили сны:
Вампиры, черти, ведьмы, колдуны.
Анджела утром умерла от страха,
Над ней молитвы были прочтены...
Сто тысяч "Ауе" не спасли монаха,
И он заснул навек средь ледяного праха.
Перевод Е.Витковского
ЛАМИЯ
* ЧАСТЬ I *
Давно: еще не выгнали с лужайки
Сатира с Нимфой эльфов резвых стайки,
Еще алмазный скипетр, и корона,
И мантия Владыки Оберона
Страх не посеяли в Дриаде с Фавном,
Резвившихся в веселье своенравном,
Влюбленный Эрмий свой покинул трон,
Очередною страстью распален.
С высот Олимпа он легко исчез,
А чтобы не прогневался Зевес
Великий - было тучкой бегство скрыто.
Стремился Эрмий к побережью Крита.
Зане в священных рощах той земли
Скрывалась нимфа: к ней смиренно шли
Сатиры козлоногие; Тритон,
Покинув хляби, нимфе клал поклон
И перлы сыпал; критские луга
Усеивали часто жемчуга
Такие, что не грезились и Музе,
Хотя богиня с Выдумкой в союзе.
Всяк любит нимфу эту, млад и стар!
Так мыслит Эрмий, и ревнивый жар
Жжет олимпийца: от крылатых пят
До головы томленьем он объят;
В златой оправе вьющихся волос
Лилейный лик его пылает ярче роз.
Летя из леса в лес, из дола в дол,
Он утоленья страсти не обрел;
Напрасным вожделением измучен,
Искал беглянку он вблизи речных излучин
Вотще: награды не было погоне...
Задумчив, бог сидел на диком склоне
И ревновал, давая волю гневу,
И к фавну, и к несмысленному древу.
И вдруг он внял отчаяннейший глас
Из тех, что в сердце добром гасят враз
Все, кроме состраданья; глас изрек:
"Ужель в обличье сем скончаю век?
Ужель не обрету иного тела,
Способного любить, и до предела
Изведать страсть? Увы, увы, увы!"
И бог на голос ринулся, травы
Стопами окрыленными почти
Не потревожив на своем пути...
В недальней чаще дивная змея
Свилась кольцом, чешуйный блеск лия
Сверканье багреца, лазури, злата:
Змея была, как зебра, полосата,
Как леопард, пятниста; сам павлин
Померк бы рядом с нею в миг один.
И, с лунами серебряными схожи,
Играли блики на чудесной коже.
А пени длились - громки, скорбны, многи.
И чудилось: за грех карают боги
Иль демону отдавшуюся фею,
Иль демона, упившегося ею.
Как звездная тиара Ариадны,
Главу змеи огнь опоясал хладный
И Эрмий в изумлении внимал
Стенанья женских уст, похожих на коралл!
И подняла змея два чудных ока,
Два слезных изливавшие потока
Насмешница-судьба к ней впрямь была жестока.
Из алых губ исторгнутая гадом,
Речь заструилась медом, а не ядом;
Но гость витал поодаль, и крыла
Не складывал; змея ж произнесла:
"Прекрасный бог, охотящийся втуне,
О Эрмий, - ты мне снился накануне;
Ты восседал на троне золотом
Среди владык Олимпа; в сонме том
Лишь ты грустил; душевный тяжкий груз
Тебя глухим соделал к пенью Муз;