Страница 66 из 122
Москва торжественно вставала.
Под раннею лазурной мглой
Блестящей влагой блеск дневной
Река местами отражала;
Аркада длинного моста
Белела ярко. Чуден, пышен,
Московских зданий красота,
Над всеми зданьями возвышен,
Огнем востока Кремль алел.
Зажгли лучи его живые
Соборов главы золотые;
Меж ними царственно горел
Иван Великий. Сад красивый,
Кругом твердыни горделивой
Вияся живо, зеленел.
На углу с Петровкой в двухэтажном исчезнувшем доме снимал в 1831 году квартиру Петр Чаадаев. Как раз к тому времени завершилось формирование его нового религиозного мировоззрения. Он родился и умер в Москве, живя вдали от императора, который объявил мыслителя за "Философические письма" сумасшедшим, запретил печататься. Облик и мысли, ирония, "охлажденный ум" этого человека послужилил прообразом Евгения Онегина, Чацкого, литературоведы находят "чаадаевские мотивы" в образе Печорина, в героях романов Достоевского...
Ему посвящены пушкинские стихи "К портрету Чаадаева" и три поэтические послания, одно из которых в школе заучивает каждый:
...Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы.
Товарищ, верь: взойдет она,
Заря пленительного счастья.
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена.
Такие стихи вспоминаешь, когда описываешь прошлое Столешникова переулка. Но его современная панорама дает представление о времени, более близком нам, стыке ХIХ-ХХ веков.
На месте дома Малова-Баратныского появился в 1901 году протянувшийся на полпереулка современный четырехэтажный доходный дом, 14, с ювелирным - и другими магазинами.
На месте домика Чаадаева видим угловой пятиэтажный дом (где "Меха"). И его год рождения 1901-й. Много лет в магазин постоянно захаживал профессор биологии Александр Федорович Котс. Не для того, чтобы выбрать мех на шубу жене. Искал и находил шкурки зверей для основанного им в 1907 году Дарвиновского музея. Подобного нет на родине Дарвина да и нигде в мире. Великая теория о происхождении жизни на Земле иллюстрируется практикой, богатством природы, ее чудными творениями, собранными замечательным биологом, читавшим лекции по эволюции и дарвинизму. Для музея построено в 1995 году здание на Юго-Западе, где можно увидеть богатство и разнообразие фауны Земли, вымерших животных, лучшее в мире собрание картин художников-анималиств. Признана уникальной коллекция альбиносов и меланистов, белых и черных птиц и зверей. Меха, купленные в магазине, талантом таксидермистов превращались в экспонаты, образы "братьев наших меньших", оживавших в руках мастеров Филиппа и Дмитрия Федуловых.
Полвека жителем переулка был легендарный Дядя Гиляй. Так назвал Чехов верного друга Владимира Гиляровского, с которым они в молодости работали в "Будильнике". Не было в Москве журналиста, который мог бы соперничать с гигантом-атлетом в оперативности, осведомленности о всех происшествиях, кражах, убийствах, пожарах, катастрофах. Он единственный из газетчиков оказался свидетелем трагедии на Ходынке, откуда сумел выбраться из толпы гибнущих людей и написать репортаж, перепечатанный газетами во всем мире. Он обладал гипнотическим даром, позволявшим ему проходить всюду, предъявляя в случае необходимости (в театре, на вокзале ) клочок бумаги, казавшийся контролерам билетом.
Журналиста принимали в лучших домах Москвы, он же был чтим обитателями Хитрова рынка, криминальных трактиров, где уважали физическую силу того, кто мог, шутя и играя, согнуть кочергу в узел. А потом его развязать. Илья Репин писал с Гиляровского образ хохочущего казака в белой папахе. Николай Андреев изваял - в образе Тараса Бульбы на пьедестале памятника Гоголю. Александр Куприн утверждал, что скорее вообразит Москву без Царь-колокола и без Царь-пушки, чем без него.
- Я - москвич! - с гордостью говорил он сам о себе. Сколь счастлив тот, кто может произнести это слово, вкладывая в него всего себя. Я москвич!
Жителем Столешников журналист стал в 1886 году, будучи преуспевающим репортером, когда он мог снять квартиру вблизи дома генерал-губернатора, редакций газет, театров, где все были его друзьями. В квартире на третьем этаже дома 9, состарившись, когда ноги перестали кормить репортера так, как в молодости, он засел за стол и написал прославившие его мемуары "Москва и москвичи", "Москва газетная" "Друзья и встречи", "Люди театра". Эти книги о городе, каким он был до 1917 года, стали классикой, настольными книгами каждого уважающего себя москвича. Все вместе они представлют энциклопедию Москвы рубежа двух веков.
Писал Дядя Гиляй и стихи, замечательные эпиграммы, повторявшиеся всей Москвой. Вот одна из них, сочиненная по случаю вызвавшей много толков пьесы Льва Толстого "Власть тьмы":
В России две напасти:.
Внизу - власть тьмы.
Вверху - тьма власти.
Красивый старик писал за обеденным столом в передней комнате, окруженный старинными вещами, этюдами великих художников, подаренных ему в знак дружбы. Рисунки Левитана, этюды Саврасова, Поленова, Константина Коровина... На старом деревянном диване отдыхал захаживавший сюда Лев Толстой. Самовар хозяина любил разжигать Куприн. На другом диване, стоящем спинкой к окну, заставленном цветами, любил отдыхать Чехов, назвавший диван "вагончиком".
В такой квартире, "уплотненной" советской властью после революции другими жильцами, с согласия наследницы Екатерины Киселевой, хранившей, все как было, пытался я создать музей. Из-под пера кандидата филологических наук Е. Г. Киселевой вышло несколько книжек о Гиляровском. В газетах провел с помощью друзей кампанию, как теперь говорят, лоббируя идею музея Гиляровского. Но из этой затеи ничего не вышло. Хозяйка передумала дарить городу обстановку комнат в обмен на новую квартиру.
В этой квартире на выездном заседании секции репортеров принял я в Союз журналистов СССР Михаила Мироновича Левинсона, когда ему было за шестьдесят. Директор школы слепых, бывший народный судья, бывший охранник Сталина в советские годы являлся единственным(!) репортером уголовной хроники города Москвы. Его печатали во всех московских газетах, и на всех у него хватало информации из зала суда и милиции, потому что публиковались эти заметки гомеопатическими дозами, с интервалом в месяц. Чаще было нельзя из соображений высокой политики, чтобы не очернять советскую столицу. Потому успевал один пожилой Левинсон делать то, чем сейчас в перенаселенной братвой Москве, где по заказу убивают средь бела дня, занимаются сотни волконогих ребят.
Еще один известный москвовед проживал в Столешниках в том же доме, что и Дядя Гиляй, построенном архитектором В. Н. Карнеевым для домовладельца Д. И. Никифорова. Он и был, этот домовладелец, знатоком Москвы, забытым обоими изданиями энциклопедией "Москва", ни разу не помянутый "Библиографической энциклопедий Москва вековечная" В. М. Мешкова, всеми книжками о москвоведах, вышедшими в последние годы. Почему?
А между тем имя этого автора стоит на обложке четырех книг, вышедших в 1901-1904 годы в Университетской типографии: "Старая Москва": Описание жизни в Москве со времен царей до XX века", "Из прошлого Москвы (записки старожила)", "Москва в царствование императора Александра II", "Сокровища в Москве", о выставке произведений старины в Строгановском училище.
Современный облик переулка сложился на деньги московских купцов. Два дома принадлежали известному московскому купеческому роду Карзинкиных. У ярославского крестьянина, стоявшего в яблочном ряду, позднее - купца первой гильдии, родились сыновья. Они торговали чаем, занимались успешно текстильным производством. Домом на нечетной стороне, 11, где три года жил Гиляровский, до того как переехал в соседний дом 9, владел Иван Иванович Карзинкин. Он был благотворитель, "почетный блюститель" Заиконоспасского духовного училища. Большие суммы передал Мещанским училищам и Николаевскому дому призрения вдов и сирот, церквам и монастырям.