Страница 65 из 122
(Вскоре Ельцин появился на Пресне в "Московской правде". Вот тогда мы увидели Бориса Николаевича в кабинете редактора, куда он вошел, приветливо улыбаясь, чтобы побеседовать подушам. Узнали мы тогда, что как только первого секретаря МГК Гришина отправили на пенсию, в партархив Серпухова, где поверженного принимали в ряды ВКП(б), отправились товарищи с партийным поручением из Москвы, но они опоздали, личного дела коммуниста Гришина на месте не оказалось. Общение длилось несколько часов в непривычно теплой, чуть ли не семейной обстановке. За всю историю газеты ни один глава МГК, начиная с Кагановича, в ней не бывал. Гость выдал карт-бланш на критику всех секретарей райкомов. И, в частности, первого секретаря Фрунзенского РК КПСС. Его давно выслеживал наш спецкорр покойный Олег Базилевич, известный охотник на медведей и кабанов, а также на директоров ресторанов и магазинов. На них наводила его перо супруга, директор магазина. Бывший первый секретарь Фрунзенского РК Грязнов при Ельцине не выбросился из окна по примеру отдельных коллег, пережил бури 1991 и 1993 годов, возглавил Хаммер-центр. На этом посту его убили килеры.
Каждый мог тогда, сидя за одним столом с будущим президентом, сказать о наболевшем. Я пожаловался, что в центре Москвы по Генплану ничего не строят, кроме зданий силовых министерств - госбезопасности, минобороны, внутренних дел... А председатель месткома пожаловалась: в майские продуктовые заказы нам не дали ни хрящей, ни свиных ножек. Ельцин терпеливо все выслушал, даже про хрящи, на прощанье твердо пообещал решить все проблемы, выделить дачные участки вблизи Москвы, машины, продуктовые заказы... Ничего из обещанного не выполнил тогда, как и потом, когда грозился "лечь на рельсы", покончить с привилегиями и т. д.)
За бывшей усадьбой спускается к Большой Дмитровке дом, появившийся на углу переулка в 1883 году. Тогда открылась в нем гостиница "Версаль", одна из многих в центре, богатом домами для приезжих. До недавних дней угол дома славился пивной, завсегдатаями она называлась "Ямой", поскольку находилась в подвале, куда не проникал свет. Пивная была чуть ли не единственной в центре, откуда советская власть изгнала подобные заведения, омрачавшие светлый путь к новой жизни. В "Яме" режиссер Эльдар Рязанов снимал эпизод в пивной в фильме "Берегись автомобиля", где гениально играли Иннокентий Смоктуновский и Олег Ефремов, чокаясь пивными кружками...
Где была "Яма", теперь "Испанский ресторан". А как же пиво? На этот вопрос Анатолий Крапивский отвечал, что оно есть везде и надобность в пивбаре отпала.
Лишь перейдя Большую Дмитровку, попадаешь в исторические Столешники, где в средние века жили ткачи. От их деревянных домов не осталось следа. Но на углу улицы и переулка стоят двухэтажные домики, которым довольно много лет. Они появились после пожара 1812 года. В начале 1860-х годов на втором этаже крайнего из них, с парадной лестницей в Столешниковом, арендовал просторную квартиру под инструментальный и нотный магазин известный издатель Петр Иванович Юргенсон. В комнатах поселились его друзья молодые музыканты Николай Кашкин и Константин Албрехт, к ним наведывался музыкальный критик Герман Ларош. Все это имена из созвездия Чайковского, входившего вместе с ними в тесный товарищеский кружок преподавателей Московской Консерватории. Петр Ильич дружил с этими людьми всю жизнь, постоянно встречался с ними в консерватории и в Столешниках. Музыканты играли на двух роялях, стоявших в задней комнате. На несколько лет малый домик в переулке стал центром музыкальной жизни города. Потому что в нем обосновалась контора Московского отделения Русского музыкального общества, игравшего роль филармонии. Каждый день сюда на службу приходил председатель Московского отделения Николай Рубинштейн, юрист по образованию, выпускник Московского университета. Он часто дирижировал оркестром на симфоничских концертах, которые устраивало его отделение.(Этот дом разрушился после недавней аварии. Его снесли и восстановили.)
По обеим сторонам Столешникова переулка, замощенного брусчаткой, всего по пять владений. Домов и того меньше. На углу с Петровкой, где до революции помещались фотоателье, кинотеатр, гостиница "Ливерпуль", вырос многоэтажный торгово-гостиничный комплекс, куда во время строительства не раз заезжал мэр Москвы Юрий Лужков, мечтающий превратить Москву в центр мирового туризма. Без таких классных отелей городу им не стать.
Еще одна потеря произошла на другом углу переулка. Там из-за ветхости сломан двухэтажный домик, некогда служивший канцелярией московского обер-полицмейстера. Да, немного требовалось "нежилых помещений" шефу городской полиции генерал-майору Д. И. Шульгину в январе 1827 года. Тогда он вызвал Александра Пушкина для выяснения обстоятельств, встревоживших императора Николая I, начавшего царствовать под гром пушек на Сенатской площади, подавивших восстание декабристов.
В написанном до восстания стихотворении, посвященном обезглавленному французскими революционерами поэту Андре Шенье, цензура сократила размышления о превратностях революции, которая из праздника свободы превратилась в кошмар террора. Эти строчки соотносились (без желания автора) с недавними кровавыми событиями в Петербурге:
...От пелены предрассуждений
Разоблачался ветхий трон;
Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули: блаженство!
О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, - не виновна ты,
В порывах буйной слепоты,
В презренном бешенстве народа
Сокрылась ты от нас...
Эти строчки пошли по рукам офицеров Лейб-гвардии конноегерского полка с приписанным кем-то заголовком - "На 14 декабря". Начались обыски, аресты, суды. Штабс-капитана полка Алексеева приговорили сгоряча к смертной казни, потом простили и перевели в армейский полк.
А Пушкину пришлось объяснять высоким чинам в Москве и Петербурге, что стихи никак не могут соотноситься с событиями 14 декабря и он не знает, кто поставил над ними "сие ошибочное название".
Дело кончилось тем, что Сенат освободил поэта от суда, но запретил ему впредь "выпускать в публику" сочинения без цензуры, а Госсовет учредил за ним секретный надзор, не снятый до роковой дуэли.
Не пощадило время и домовладельцы два других строения в Столешниках, связанных с именами двух известных друзей поэта.
Рядом с канцелярией обер-полицмейстера в год своей счастливой женитьбы жил Евгений Баратынский. Он снимал квартиру на втором этаже дома, принадлежавшего профессору Московского университета М. Я. Малову, вошедшему в историю по скандалу, разразившемуся из-за его скучных лекций, которые не желали слушать вольнолюбивые студенты. "Маловская история" описана бывшим студентом Университета Александром Герценом в "Былом и думах".
Пушкин, вернувшийся из ссылки, в Столешниках читал другу привезенного из Михайловского "Бориса Годунова". Их видели вместе на балах, в гостинных, театре. Проявлением пронесенной через всю жизнь дружбы стала книга "Две повести в стихах", где под одной обложкой вышли в 1828 году поэмы двух авторов - "Граф Нулин" и "Бал", случай редкий в истории литературы.
Обращаясь к Баратынскому, Пушкин в незавершенном послании писал:
О ты, который сочетал
С глубоким чувством вкус толь верный,
И точный ум, и слог примерный,
О ты, который избежал
Сентиментальности манерной...
Поэт, по его словам, "вскормленный сей Москвой", постоянно живущий в городе и подмосковной усадьбе Мураново, Баратынский запечатлел для нас яркие картины Москвы ХIХ века: блистательные пиры, балы в роскошных дворцах, гулянье под Новинском, утреннюю Москву... В поэме "Цыганка" отчеканил в бронзе строк такую панораму:
Пред ним, светло озарена
Наставшим утром, ото сна