Страница 2 из 8
Так, в один прекрасный день, Оргульо превратился в скромнейшего фоторепортера столицы, что не мешало ему считать себя на голову выше всех остальных учеников Дагерра. Лишенный таланта, он попробовал взять техникой, чтобы с ее помощью добиться результатов, которые избранным приносит вдохновение. Никто не знал лучше него правил фотографии и никто не нарушал их реже, чем он. Но механически применяемые фильтры и по-школярски распределяемый свет производили снимки, достойные учебников. От художественной фотографии произведения дона Модесто находились на таком же расстоянии, которое отделяет хромолитографию от живописи Гойи.
Но в памятное утро, последовавшее за днем описанного выше заседания редакции, скромный художник проснулся в самом победоносном настроении.
- Приличные фотографии? - пробормотал он, с удовлетворением глядя на свои аппараты, аккуратно расставленные на специально заказанных для них полках. - Хм!
И, так как его имя было Модесто, больше ничего не добавил. Лишь взвесил на ладони новый фильтр, призванный не только увеличить его коллекцию, но и заставить признать его искусство всех сомневавшихся в нем до сего дня.
Он оделся, предварительно тщательно вычистив щеткой черный люстриновый пиджак, который носил из уважения к семейной традиции, завязал большим бантом широкий мягкий галстук, который надевал лишь по праздникам и, выйдя из дома, не спеша направился к заранее выбранной им площади.
Улицы и бульвары заполняли веселые потоки людей, направляющихся к Пуэрта дель Соль, и дон Модесто встретил немало своих товарищей по профессии, аппараты которых щелкали не переставая. Но сам он лишь молча приветствовал их и не спешил открыть свой аппарат. С песнями и плясками бесконечные колонны текли мимо, влача за собой людей в масках и остроумно украшенные аллегорические повозки, но дон Модесто не фотографировал и теперь. Словно не это было его целью, он вошел в десятиэтажное здание, поднялся на последний этаж и, вступив на узкий балкон, принялся терпеливо ждать. Лишь когда площадь совсем опустела, он настроил свой аппарат, укрепил перед объективом знаменитый фильтр и начал с разных углов снимать асфальт. Ни один собрат по профессии не видел, чем он занимается, что избавило его от расспросов и комментариев и помогло быстро передвигаться по заранее намеченному маршруту, который позволял ему прибывать на каждую площадь в тот самый момент, когда ее покидали последние маски.
К концу рабочего дня у него в кармане было несколько свитков пленки, на которых он запечатлел, с различной высоты и перспективы, множество кадров пустующих площадей. Но он не пошел в редакцию, в большую мастерскую, в которой его коллеги наверняка уже проявляли свои фильмы, а отправился домой. Там он заперся в крошечной лаборатории, оборудованной им самим в собственной ванной, и приготовился стать первым свидетелем невидимого.
Первые же негативы показали ему, что он не ошибся.
Нет, главный редактор не сможет больше жаловаться, что фоторепортер осаждает его снимками, лишенными всякого интереса! Площади, сфотографированные доном Модесто, которые можно было легко распознать благодаря характерным деталям, которые он не преминул уловить объективом, не были пустыми, как это казалось в тот момент, когда он их снимал. Следы многочисленных подошв составляли странные узоры, словно бы на асфальте мадридских площадей были раскинуты роскошные ковры из трафаретов всевозможных туфель, различной формы и размера.
С помощью фильтра, который улавливал все лучи, кроме инфракрасных, дон Модесто фотографировал невидимое. Благодаря единственной точке их соприкосновения, подошве, человеческие тела передавали свое тепло гладкой заасфальтированной поверхности, и согретые таким образом части асфальта запечатлевались на пленке.
Следы подошв переплетались, смешивались и в некоторых местах, сохранившиеся чудесным образом, составляли странный графический рисунок. На нескольких кадрах появились четкие абрисы аллегорических повозок. Во всех негативах было что-то от галлюцинации, и дон Модесто слишком поздно вспомнил, что такие же следы, сохранившиеся полностью или частично, запечатлелись на камнях Хиросимы после атомного взрыва. Подойдут ли его фотографии для украшения праздничного номера "Недели"?
- Хотя бы одну! -взмолился он, словно перед ним уже вырос неумолимый главный редактор.
Но он уже понял, что в самом лучшем случае его снимки могут быть использованы лишь в одном из следующих номеров. Нахмурившись, он продолжал рассматривать негативы.
Темные следы подошв сочетались самым неожиданным образом, составляя странные картины. Образцы абстрактного искусства чередовались с отпечатками невероятных предметов, среди которых дон Модесто обнаружил огромную сковороду, чулок и куклу. Потом он различил тень лошади, мчавшейся галопом, и отложил этот кадр в сторону. Но первый же негатив следующего фильма поразил его с новой силой.
Формы, вырисовывавшиеся на пленке в результате случайной комбинации подошв, чередовались с пустотами - более или менее крупными пятнами, соответствующими пространству между теми, чьи следы были сфотографированы. Но на этот раз он различил совершенно необычайную форму: белый круг, окаймленный плотным кольцом, - след, который мог оставить на объективе лишь какой-то определенный предмет. Столь же четкая тень отмечала на других кадрах присутствие аллегорических повозок, и в первую минуту дон Модесто решил, что и на этот раз на целлулоидной ленте отпечатался след повозки. Но тут же заметил, что пятно не соответствует форме грузовика. Казалось, это плотная тень огромной морской звезды с неравномерными щупальцами.. .
Дефект пленки? И вдруг он с удивлением обнаружил, что странное пятно, которое он не мог отнести ни к одному знакомому ему предмету, фигурирует на всех кадрах фильма! Затем он понял, что тень воспроизвела форму тела, запечатленного на кадрах, снятых с самых различных углов, таким образом, что оно может быть описано. Прежде всего у него был объем. Соотнося размеры звезды с деталями, возле которых она появлялась (на двух кадрах были запечатлены различные части памятника Филиппу III), дон Модесто понял, что предмет был диаметром в четыре или даже пять метров и толщиной в два метра. Так как различить можно было лишь плотную тень, прерываемую там, где появлялся странный белый диск, ему трудно было установить другие детали. Диск был без дна, настоящая дыра, и на двух кадрах через него можно было легко различить следы подошв. Было ясно, что в тот момент, когда аппарат производил съемки, странная звезда находилась над площадью.