Страница 19 из 33
- Что нужно сделать, Френк, чтобы увеличить производительность машин?
- Нужна большая энергия.
- Какова производительность сейчас?
- Примерно полграмма в месяц.
Дортмунд снова вмешался в разговор. Теперь он обращался не к Долори, а к Стокинку и Кроу.
- А можно теоретически рассчитать конфигурацию взрыва?
- На кой черт? На кой черт, я вас спрашиваю? - закричал Френк. - Уж не думаете ли вы планировать военные операции, где необходимо учитывать и конфигурацию взрыва?
Снова в разговор вмешался Семвол.
- Френк, мы должны думать о безопасности острова, о его жителях, о вас, Френк, о вашей невесте... Одним словом, пусть Мюллер повременит с реактором и займется решением этой задачи. Подумайте хорошенько, и вы поймете, что постановка вопроса своевременна.
Когда они покинули виллу Семвола, его догнал Джин Стокинк.
- Ей богу, ты корчишь из себя дурака. Неужели ты не понимаешь до сих пор, куда клонится дело? Ну и пусть... Этого не остановишь...
Глядя на Френка с нескрываемым презрением, Родштейн сказал:
- Этот сопляк, который ничего в жизни не знает, просто боится подумать. До его мозгов еще не дошло, что, взявшись за такую работу, он фактически продал душу дьяволу.
На этот раз Френк посмотрел в глаза старому толстяку умоляюще.
Они разошлись у стены ускорителя. За ней раздавался глухой гул.
3.
Роза и Мария... Безлунная ночь с редкими звездами на черном небе. Френк вытащил из нагрудного кармана запасную сигарету и закурил. Облокотившись о ствол Розы, он несколько раз вдохнул горьковатый дым.
Так он стоял с закрытыми глазами, слушая едва уловимый плеск морских волн и чувствуя, как вздрагивал подмытый ствол пальмы от этих почти не ощутимых прикосновений океана к ее корням.
Френк встрепенулся. До его слуха донесся легкий шорох песка.
- Лиз!
- Это я, Френки!
Френк побежал между песчаными холмами ей навстречу...
- Идем к Розе и Марии. Я люблю слушать, как бормочет море, - прошептала Лиз.
- Вот мы снова здесь вместе с тобой, - сказала Лиз, вытягиваясь на теплом песке. - Только такие сумасшедшие физики, как ты, не видят в этом ничего значительного.
Френк наклонился и в темноте нашел ее губы.
- Френки, очень хорошо с тобой. Я последнее время постоянно мечтаю о том, чтобы мы были всегда вдвоем, а вокруг тишина, голубое море, белые чайки в безоблачной синеве и на берегу наши дети... Наши с тобой, Френки... - Лиз крепко прижалась к нему.
Френк едва дышал и, казалось, вот-вот в нем что-то взорвется, и он забудет все на свете... Но где-то глубоко, в самых затаенных уголках его души всплыли неясные образы уродливых чудовищ, ползающих на четвереньках, поднимающих головы вверх к солнцу, которого они не увидят...
- А что, если у нас родятся дети-уроды? - прошептал он.
Лиз вскочила на ноги. В тишине, едва нарушаемой легким плеском воды, было слышно, как порывисто она дышала.
- Что ты говоришь, Френки?
- Нет, ты отвечай прямо! А что будет, если у нас будут рождаться уроды? Дети с двумя головами, с одной ногой, обросшие шерстью, гермафродиты...
- Боже мой, перестань! Умоляю тебя, перестань, Френк.
Она опустилась на песок и тихонько заплакала. Френк закурил. Тишину прорезал дробный стук насосов на компрессорной станции. Ему стало очень жалко Лиз.
- Прости меня, я не могу отделаться от мыслей, которые вселились мне в голову после статьи в "Биологическом обозрении"... Наука всегда несла людям счастье... Когда я был мальчишкой, я думал, так будет всегда...
- Я об этом думала, Френк. Почему у нас все время говорят о том, что вы, современные физики, принесли человечеству несчастье? И почему, когда здесь у нас говорят о русских ученых, подчеркивают, что все свои открытия они стремятся приспособить для того, чтобы люди жили более счастливо? Неужели их физики не такие, как вы?
- Они такие же, как и мы. Но... одно и то же открытие можно превратить в добро и зло...
... После долгого молчания Френк спросил:
- Лиз, а ты бы согласилась быть женой убийцы?
- Боже мой, что с тобой, Френки?
- Ты отвечай... Для меня это очень важно...
- Убийцы? Конечно, нет. Боже, тысячу раз нет, если бы это был даже ты, Френк! Неужели тебя заставляют... О, этого не может быть... Ты никогда не согласишься!
Лиз снова прижалась к нему, часто вдыхая прохладный соленый воздух. Откуда-то набежал легкий порыв ветра, и листья Розы и Марии зашелестели.
- Мне страшно, Френк. Мне кажется, что сегодня мы видимся последний раз.
Море зашевелилось, в городке завыла сирена - мотоциклисты объезжали здания ядерного центра.
- Не надо, Лиз, - сдавленным голосом прошептал Френк. - Если бы я не любил тебя так, как я люблю... Лучше уйдем отсюда... Уйдем.
Они встали и пошли через песчаные дюны. Они шли прижавшись друг к другу. И то, что они ощущали теплоту друг друга и чувствовали дыхание друг друга, казалось им самым большим счастьем. И еще с этого момента они поняли, что большое человеческое счастье должно быть как-то завоевано, иначе его не будет.
4.
Френк резко поднялся с постели, отдернул штору и через окно посмотрел на асфальтовую дорогу и дальше, на море. Оттуда доносился глухой рокот прибоя, а если внимательно вглядеться в темноту, можно было увидеть светящиеся голубоватым светом пенистые волны, накатывающиеся на песчаный пляж. На фоне голубого мерцания медленно двигался силуэт часового с автоматом в руках... Он олицетворял тревогу и недоверие, царившие в мире. Он напоминал, что среди людей все еще господствуют страх и вражда.
Этажом ниже, в квартире Родштейна, стенные часы пробили три. Родштейн любил эти часы и часто говорил Френку, что при каждом бое он просыпается и сладко потягивается. Френк представил себе этого толстого немца с виртуозными руками. Сейчас он вытянул свои короткие ноги и сладко зевнул. Счастливый человек! Его не мучают никакие вопросы. У него есть хоть и примитивная, но все же философия. А какая философия жизни у тебя, Френк?
Ночью людям в голову приходят самые неожиданные идеи. А что, если разбудить Родштейна? Френк натянул на себя халат, спустился по ярко освещенной лестнице и постучал в дверь.
- Кто там и что нужно?
- Род, это я, Френк.
Дверь отворилась, и он увидел Родштейна в длинной ночной сорочке.
- Я всегда думал, что вы психопат и рано или поздно плохо кончите. Входите.
- Спасибо за правду, Род. Меня разбудил бой ваших часов. Я решил посмотреть, как вы потягиваетесь в постели...
Родштейн, не отвечая Френку, пошел в глубь квартиры, на ходу поворачивая выключатели. В квартире Родштейна царил безнадежный, пропитанный сигарным дымом беспорядок.
- Садитесь, - сказал Родштейн, указывая Френку на диван. - Что будете пить?
- Что угодно.
- У меня есть замечательный ром. Хотите крепкого чаю с ромом? Я сейчас заварю.
- Хорошо. Признаться, хочу.
Родштейн зашаркал туфлями и скрылся на кухне.
- Я, между прочим, придумал, как лучше эвакуировать газ из инжектора, сказал Родштейн.
Френка всегда восхищала особенность немца говорить о самых интересных вещах сонным, будничным тоном.
Родштейн налил два стакана очень крепкого чаю и влил в каждый из них по стопке рома.
- Пробуйте. По-моему, здорово.
Френк жадно хлебнул сладковато-горькой горячей жидкости.
- Ну, как? - спросил Родштейн.
- Хорошо. Мне повезло, что вы мой сосед. Плохо, когда соседи трезвенники.
- Когда вы обзаведетесь детьми, вам будет все равно, кто у вас соседи.
- Род, а вы верите в бога? - спросил Френк.
- Типичный вопрос полуночника. Во время бессонницы в голову приходят идиотские мысли.
- Все равно. Скажите, вы верите в бога?
Родштейн пожевал кончик спички.
- Нет, не верю, - сказал он.
- Почему?
- Потому что я не знаю, для чего он нужен. С меня достаточно того, что в природе все подчинено строгим законам.