Страница 20 из 86
— Тетя, сколько раз я просил!
— Я ведь не виновата, что родители дали тебе такое имя.
— А кто виноват, если не вы?
— Что ж, — слегка смутилась тетя. — Я действительно посоветовала им назвать тебя Антоном в честь нашего великого классика. Ничего дурного в этом нет.
— А что хорошего? Думаете, если назвать под великого, так и пацан станет великим? Как же!
— Великим, может, и нет, но человек будет стремиться стать достойным своего имени.
— Ну да, и тяни из себя жилы всю жизнь… Им удовольствие, а мы мучайся…
— У тебя простое, хорошее имя!
— Имя как имя. Только я Антон, а не Антоша.
— Это ведь ласкательно! В свое время Чехов даже подписывал свои произведения «Антоша Чехонте».
— Ну и пускай. А я не Чехов. И никаких произведений не подписываю.
Тетя не могла знать, что, когда они жили еще на Тарасовской, мальчишки во дворе дразнили его «Антошей-Картошей» и с тех пор у него укоренилось отвращение ко всем ласковым видоизменениям своего имени.
— Хорошо, не будем спорить… Видишь ли…
В это время Бой, который все время лежал распластавшись на боку, вскочил, подбежал к входной двери и начал прислушиваться. Прислушивался он смешно: наклонял голову сначала на одну сторону так, что ухо отвисало, потом на другую сторону, и тогда отвисало другое ухо. Так он делал всегда, когда издалека слышал голос или шаги хозяина.
Федор Михайлович открыл дверь. Бой стал на дыбы, поджав передние лапы, и лизнул его в щеку.
— Здорово, старик! — сказал Федор Михайлович и похлопал Боя по боку. — «Привет тебе, приют священный…» — продекламировал он. — Добрый вечер, Серафима Павловна.
— Вот с кем я могу поговорить! — воскликнула тетя Сима. — Только вы можете посоветовать.
— Меня с детства научили отвечать «всегда готов!». Одну минуточку, дам Бою поесть. — Бой уже стоял перед ящиком, накрытым клеенкой, и помахивал хвостом. Федор Михайлович поставил на ящик кастрюлю с жидкой кашей. — Рубай, старик… Итак, чем могу?
— Вы были когда-нибудь у моря?
— Случалось.
— И в Крыму, на Южном берегу?
— И в Крыму, и на Южном.
— А в Алуште?
— И в Алуште.
— Какое там море?
— Море? Нормальное. Суп с клецками. Теплое, как суп, и в нем очень много клецок. То есть курортников.
— Но оно там… большое? Просторы, горизонты?..
— Пока хватает, никто не жаловался… А в чем дело, Серафима Павловна? Не интригуйте меня, а то мое слабое сердце может разорваться от любопытства.
— Вы смеетесь, а для меня это событие колоссальное. Мне предлагают путевку. В дом отдыха. В Алушту.
— Прекрасно! В чем же дело?
— Вот камень преткновения, — сказала тетя, указав на Антона.
— Спасибо, тетя, — сказал Антон, — теперь я буду знать, кто я такой на самом деле.
— Ах, оставь, пожалуйста! Это в переносном смысле…
— Понял? — сказал Федор Михайлович. — Раз в переносном, значит, ты вполне перенесешь. Итак, почему этот юноша стал камнем?
— С собой его взять нельзя, и оставить здесь тоже невозможно.
— А почему невозможно? Он мужчина уже вполне самостоятельный.
Перед Антоном вспыхнул ослепительный свет свободы и тут же погас, оставив горький чад разочарования.
— Что вы говорите! Он и при мне-то безнадзорный, пока я на работе, а так… Что я скажу родителям, если что-нибудь случится? Господи! И надо же, чтобы и отец и мать выбрали такую профессию. Другие инженеры как инженеры, а тут кочевники какие-то. Полгода, а то и больше в разъездах…
Антоновы папа и мама были геологами. Сначала Антон этим гордился, но потом разочаровался. Оказалось, они не ищут никаких ископаемых, а всего-навсего проверяют всякие участки, где должны строить заводы, фабрики или поселки. Хороший ли там грунт, можно ли прокладывать водопровод и канализацию. Страшно интересно…
— Что бы они делали без меня? Возили его в котомке за спиной?
— У некоторых народов детей носят на бедре. В таких случаях удобнее двойняшки. Для равновесия, — сказал Федор Михайлович.
Но тетя Сима не склонна была шутить и расстраивалась все больше.
— Я мечтала об этом всю жизнь, а выходит, так его и не увижу.
— Кого, тетя?
— Фонтан. Бахчисарайский фонтан. «Фонтан любви, фонтан печали…»
— Знаете, это зрелище довольно скучное, — попробовал утешить ее Федор Михайлович. — Стоит в углу каменный ящик. К нему приделаны одна над другой маленькие плошки. Из одной в другую капает вода. Вот и все.
— Ах, боже мой, как вы не понимаете! Ведь он был искрой, которая зажгла воображение поэта…
— Да? Никогда не думал, что фонтан может рассыпать искры. Ну, неважно… Что можно придумать? Ага! У меня есть знакомая девушка, она состоит при таких вот цветах жизни — холит и нежит, словом, пионервожатая. И собирается ехать в лагерь. Хотите, я поговорю с ней, может, удастся пристроить его туда?
— В лагерь? — Антон обозлился, — Нет уж, с меня хватит! «Ребята, туда не ходите, сюда не ходите, этого не делайте, того не говорите, сего не думайте…»
— М-да. — Федор Михайлович улыбнулся. — В общих чертах того, сходственно…
— Но там хорошо кормят, Антоша, ты отдохнешь.
— Меня откармливать не надо.
— Ты просто грубиян и жестокий эгоист. Себялюбец!
Тетя Сима готова была расплакаться. Федор Михайлович огорчился и взъерошил волосы на голове.
— Ну, а мне вы этого эгоиста не доверите? Уверяю вас, я не толкну его на путь порока. Я, как вы знаете, не курю, правда, пью, но мало и редко. Могу перейти на нарзан. На это время. А?
— Как я могу взвалить на вас такую обузу?
— Пустяки! Я давно ощущаю в себе кровожадного тирана и деспота. Мечтаю кого-нибудь угнетать, тащить и не пущать. Держать в ежовых рукавицах и вообще показывать кузькину… — Федор Михайлович поперхнулся. — Словом, положитесь на меня, и вы получите себялюбца шелковым…
Антон улыбался во весь рот, надежды развернули перед ним радужные павлиньи хвосты. Остаться с дядей Федей и Боем — что может быть лучше? Мировецкая мужская компания!
— Важно одно: когда у вас путевка?
— С девятого июля.
Федор Михайлович в отчаянии развел руками:
— Рок! Я думал, август-сентябрь. Бархатный сезон, виноград и прочие радости знойного юга… Ничего не получится! Сам уезжаю пятого в Семигорское лесничество. Я даже рассчитывал Боя оставить на попечение Антона…
— Ну и что? — загорелся Антон. — Ну и поезжайте! Думаете, не справлюсь? Еще как!
— Это, братец, была бы у тебя слишком райская жизнь. Не выйдет. Я за свободу личности, но при условии, что эта личность обзавелась тормозами. У тебя их пока нет…
— Что ж, — горестно вздохнула тетя Сима. — Так и будет. Завтра откажусь от путевки. Еще от одной мечты.
— От мечты отказываться нельзя. Она окрыляет и возвышает… Как на этот счет высказывались великие? — Антон осклабился, но Федор Михайлович свирепо покосился на него, и он присмирел. — Надо что-то придумать… Стоп, стоп, стоп! У меня мелькнула мысль. Не ручаюсь за гениальность, но, кажется, она близка… Что, если сделать так: вы — на юг, а мы втроем — на запад?
— Куда на запад?
— В лесничество. Думаете, ему будет плохо? Соблазнов — никаких. Лес, река. Воздуха — тыщи пудов. Чистейшего. Здоровей. Богатырей. Как идейка?
У Антона перехватило дыхание.
— Право, не знаю… — сказала тетя Сима. — Конечно, хорошо, если мальчик побудет на лоне природы…
— Вот именно. Зачем ему торчать здесь? Хоть и окраина, а все-таки город. Миазмы и маразмы, газы и заразы.
— Да, да, я понимаю… Но это ведь даже не село, насколько я понимаю, а лес. Там всякие животные…
— За последние сто лет львов, тигров, ягуаров и леопардов там не замечено. Волков истребили. Самые хищные животные, с какими он может встретиться, — козел или корова, но для этого ему придется специально идти в село, до которого три километра.
— А река?
— Река отличная. Скалы, заводи, плесы.
— Но он может… утонуть…
— Это я-то? — возмутился Антон.
— Утонуть там можно только, если привязать себе камень на шею, чего, я полагаю, он не сделает. Потом он будет со мной и Боем. Кое на что гожусь я, а Бой — он же водолаз, его основная профессия и призвание — спасать тонущих… Он давно мечтает кого-нибудь спасти. Решайте! Мы — в лес, а вы ныряйте в свою стихию.