Страница 66 из 68
- Не нравится? А вы думали, что если вы сдали босса, то уже новый человек, да? Нет, Алик Иванович, процесс вашего нравственного возрождения долог и труден. И надо будет очень постараться, чтобы очистить душу от налипшей на неё грязи. Так что - терпите.
Сказал все это и сам собой возгордился. Ведь могу иногда выдать этакое. Молодец!
Мои слова и на дядю Алика подействовали. Лицо стало суше и строже, весь как-то разом подтянулся - мобилизовал свои нравственные ресурсы для возрождения.
- Я считаю, что моя миссия здесь окончена и пора отбывать на обетованную малую Родину. Надоел мне ваш Сосновский с его подлянками хуже горькой редьки. Определенно.
- А что я ему скажу? - озадачился Варданян.
- Скажите, что в Новосибирске я нужней, чем здесь.
- Верно, - согласился он со мной. - Это должно его убедить. У меня принципиальных возражений нет. Когда собираетесь отбыть?
- Да хоть завтра. - Я встал, протянул ему руку. - До свидания, Алик Иванович! Сотрудничество наше было сложным, но плодотворным.
- Рад был познакомиться, - искренне сказал генерал, пожимая мне руку. - Мне будет вас не хватать.
Мы странно встретились, но расстались вполне прилично. Каждый получил то, что хотел.
Глава десятая: Комаров. Подведение итогов.
После знакомства с Ивановым, Рокотовым и их замечательными парнями меня перестали мучить кошмары и я обрел свое Я. Даже не предполагал, что в нашей, казалось, беспросветной действительности ещё остались такие люди. Сергей Иванович сказал: "Решай сам". А что тут решать. Пора подводить итоги. А они у меня неутешительные. Нет. Я сам завел себя в тупик, из которого нет выхода. Нет, конечно можно пойти в прокуратуру и все рассказать. А потом получить пожизненное заключение. Но это не для меня. А жить с этим грузом в душе я больше не могу, нет. Лучше уж сразу. Я все досконально обдумал и все решил. Перед поездкой в Новсибирск рассчитался ещё с одним мерзавцем. Помню, как перекосилось лицо Кондратюка, когда он увидел меня в подъезде, Трус! Мелкий, ничтожный и жалкий трус! Я понимаю, что это не метод. Но в моем положении поздно менять привычки. Слишком мало у меня времени. Теперь осталось последнее - освободить людей от этого паука, опутавшего липкой паутиной всю страну. В конце-концов он сам же в этой паутине и запутался. И никто из него не будет делать героя, нет. Это я знаю точно. Слишком он всем надоел.
Рано утром проводил Беркутова. Он обнял меня на прощание, сказал:
- Спасибо тебе, Артем, за все! Но прошу - не делай глупости. Обещаешь?
- О чем это ты? - сделал я удивленное лицо.
- Вот только не надо тут мне. Не надо. Ты прекрасно знаешь - о чем. Мы с ним и без тебя разберемся.
- Там видно будет, - ответил уклоничиво.
- Нет, ты обещай, - настаивал Дмитрий.
- Хорошо. Обещаю, - сдался я.
Хороший он, Беркутов, парень. Чем-то похож на Мишу Чугунова. Если бы я его встретил после госпиталя, то все в моей жизни было бы иначе. Но увы. Знать у меня судьба такая. Устал. Как же я смертельно устал! Такое впечатление, что прожил не тридцать четыре, а все сто лет. Злоба и ненависть, бывшие долгие годы смыслом моего существования, уничтожили внутри все иные чувства. Осталась гнетущая пустота и эта вот усталость.
Жаль, что не увижу родителей, сестренку, брата. А так хочется хоть одним глазом взглянуть. Они у меня славные. Но я запретил себе даже думать об этом. Я исчез из их жизни тринадцать лет назад. Пусть так и будет. Не надо бередить былую рану.
Это я решил сделать сегодня ночью, когда Ссосновский будет спать. Войду в его спальню и пристрелю. А уж потом разбирусь с собой.
В два часа вместе со своими парнями заступил на дежурство. Раньше Сосновский довольно часто подходил ко мне, заговаривал, называя то Димой, то Толей, - разыгрывал из себя хозяина-демократа. Чем-то я ему нравился. Вернувшись с обеда, подошел и на этот раз. Похлопал по плечу и, заглядывая в глаза, спросил:
- Как дела, дружочек?
- Все хорошо, Виктор Ильич.
- Хорошо - это того... хорошо, ага... А то если чего... надо чего... говори?
- Спасибо.
- Спасибо - не того... Сыт не будешь... Ладно, дружок... Давай... Охраняй давай. - Он вновь похлопал меня по плечу и прошел в приемную.
Как всегда, ровно в семь к офису подъехали машины. Я с Лествянко и Поповым прошли к машине Сосновского. Владимир Вишняков и два Александра остались для сопровождения самого олигарха. Минуты через две в дверях появился Сосновский. И в этот самый момент я увидел седого мужчину в прокурорской форме, стремительно к нам приближающегося. Я слышал, что оперативники Варданяна ижут какого-то "прокурора". Наши взгляды встретились и я понял, что этот человек имеет гораздо большее право сделать то. что собирался сделать я. Не знаю - почему? - возможно из желания приободрить, но я ему подмигнул. Удачи тебе, прокурор!
Глава одиннадцатая: Страшно умирать.
А Людмила после того как... Шелковой, ага... Стала шелковой... Вот так-то вот... Будешь тут... А то права ему, ага... Права качать... Сама сегодня ночью... Пришла сегодня ночью... А он, как назло, ни того... ни чего... Это из-за Этого, ага... Не успел он еще... Лечь не успел... Увидел Этого... На привычном, ага... В кресле. Сидит и того... Зрачками. Но я уже... привык уже. Не старшно, ага... Только он сегодня не такой какой-то... Какой-то не такой... Не привычный... То больше мрачный... больше злой. А сегодня веселый какой-то... возбужденный. Почему? Странно.
Этот встал... Большой какой... Прошелся. Остановился перед этим... Перед ним остановился. Спросил насмешливо:
- Ну что, негодяй, готов ли ты к смерти?
- Это к какой еще?... Зачем? Извините, - пролепетал Сосновский помертвевшими губами. Ему, вдруг, так стало... страшно стало... Никогда ещё так, ага.
- У каждого своя. Твоя уже на пороге стоит.
Виктор Ильич невольно покосился на дверь, но ничего там не увидел.
- Зачем вы меня... пугаете, ага? Зачем?... Что я вам... сделал? Что? Сами ж говорили... Что служил вам - говорили... Прилежно, ага.
- Оттого-то я тебя и ненавижу больше других. От тебя, Витя, за весту сволочью несет.
- Странно от вас... Такие слова от вас... Странно.
- А ты считал, что я в любви тебе буду объясняться? Так что ли?
- Ну, зачем?... Но все-таки.
- Нет, не из любви я тебе, негодяй, помогал, а в наказание. Понял?
- Как это?
- А так это. Потому как сам был великим грешником, возомнил из себя черт знает что. Вот теперь и отдуваюсь, помогая таким ничтожествам, как ты.
- Зачем вы пришли?... Оскорблять - пришли?
- Больно надо, - проворчал дьявол. - Просто, хочу сказать - до чего ж ты мне надоел. Вот скажи, мерзавец, честно - ты хоть раз был счастлив?
- В каком смысле?... Не понимаю.
- Вот ограбил ты народ, денег миллиарды нахапал, подлостей совершил немеряно, реки крови пролил, а был ли ты от всего этого счастлив?
- Но ведь я ж это того... этого... Не для себя я... Для страны и все такое.
- Какая все же ты, Витя, дрянь! - возмутился дьявол. - Даже здесь не можешь, чтобы не врать. Так я тебе скажу - кроме самодовольства и распирающей тебя гордыни, у тебя ничего нет. По существу ты мелкий, ничтожный и глубоко несчастный человек. Скажи - у тебя есть какие-то желания?
- Я пирожки того... хочу, ага, - робко признался Виктор Ильич и даже оглянулся на дверь - не услышал ли кто его слова.
- Какие пирожки? - недоуменно спросил дьявол.
- С ливером, ага. Раньше их почему-то "котятами" того... Называли "котятами"... Это ещё когда студентом... По пять копеек... Напротив института эта была... Как ее? "Пирожковая". "Пирожковая" напротив, ага... Возьмешь три и стакан этого... бульона этого... Вкусно! Двадцать пять копеек и того... сыт по это... по горло, ага.
- Так купил бы. Иль денег жалко? - насмешничал дьявол.
- Как можно... Олигарх, ага, и того... пирожки.
- Вот я и говорю. Жалкий ты, Витя. "Денег куры не клюют", а не можешь сделать то, что хочется. Сидишь на своих деньгах, как собака - на сене, сам не ам и другим не дам. Выходит, что если ты и был когда счастлив, то лишь тогда, когда ничего не имел. Потому и вспоминаешь то время. Ну ладно, притомил ты меня своим ничтожеством. Пойду. А ты готовся.