Покушение на зеркало

- Выздоравливайте, Вера Семеновна, - пробормотал я и следом за Марьяной вышел из палаты. Что ж, похоже, что мне придется перевыполнить задание Джиги.

...Ни я, ни моя симпатичная конвоирша толком не знали расположения ближайшего отделения милиции. Пришлось расспрашивать лоточников, причем забавнее всего, что этим занимался я. Сведения от них мы получили самые противоречивые, поскольку каждый, к кому я обращался, либо пожимал плечами, либо указывал приблизительное местонахождение того отделения, с которым ему хоть раз приходилось иметь дело. Один же усач, млевший на солнцепеке возле разложенных на раскладушке шампуней, направил нас в областное управление и даже охотно объяснил, каким автобусом туда добраться. Все это время Марьяна цепко держала меня под руку, время от времени настороженно заглядывая мне в глаза.

- Подождите! - вдруг воскликнула она, когда мы отошли от очередного информатора. - Нам же нужно ГАИ, а не все эти управления! Я знаю, где ГАИ, это напротив моего дома! Да-да!.. Отсюда всего три остановки!

ГАИ, так ГАИ... Несмотря на двусмысленность ситуации, я ловил себя на мысли, что она мне не так уж и не нравится. Вернее, так: мне очень не хотелось расставаться с этой странной женщиной и чувствовать ее маленькие тонкие пальчики под своим, увы, вяловатым бицепсом было чертовски приятно. Было что-то по-детски трогательное и смешное в той серьезности, с какой Марьяна следила за каждым моим движением - словно мы играли с ней в какую-то игру на внимательность, где главное было - не зевнуть.

Когда мы стояли на остановке в ожидании нужного трамвая, она впервые разговорилась. До сих пор мы обменивались куцыми репликами: "сюда?", "это где?", "теперь давайте вон у того...".

- Поймите, это моя соседка, - сказала она, и ее легкая хрипотца, сдобренная извиняющейся, почти жалобной интонацией, показалась мне особенно милой. - Две квартиры в одном... ну как это?... "кармане", да? Одинокая, детей не было...

Бывшая учительница, а приходится торговать сигаретами у метро. На пенсию, сами понимаете, не выжить. Сколько ей придется лежать с этими жуткими ушибами?.. И если вы виноваты, то будете платить! По суду ли, по совести ли, но я добьюсь - будете! Она же просто погибнет, я не допущу!..

- Я же вам сказал, что...

Договаривать не стал, не было смысла. Я искоса рассматривал ее уже не матовое, а порозовевшее и оттого еще более нежное лицо и ощущал, как что-то остро и приятно щемит у меня внутри, то ли в области сердца, то ли под горлом. Бог мой, как же давно со мной не было такого... Вдруг вспомнились сегодняшние теледевицы, такие юные и ногастые, но в сравнении с этой женщиной с морщинками у глаз такие же пресные, как маца, которую однажды мне пришлось попробовать у друзей. Сейчас мы сядем в трамвай, и уже через десять минут я буду знать, где живет Марьяна.

Ворвавшаяся в вагон толпа прижала нас лицом друг к другу. Сделав было джентльменскую попытку хоть чуть отслониться, я понял, что противиться судьбе бесполезно - на следующей остановке между нашими телами нельзя было бы протиснуть и лезвие. Марьяна никак не реагировала на это - не пыталась стать ко мне хотя бы немного боком, бисеринки пота выступили на ее невысоком чистом лбу, и я сквозь рубашку и брюки чувствовал разгоряченную женскую плоть. Не мной, увы, не мной, каким ни есть, но мужчиной, разгоряченную, а всего лишь жестоким июльским солнцем и душной трамвайной теснотой. Лицо ее словно застыло, глаза выражали готовность вытерпеть все. Точь-в-точь такие непроницаемые маски были не столь уж давно привычными для наших женщин, простаивавших в многочасовых обувных очередях ГУМа или колбасных - "Елисея". И все-таки - черт побери! - каким бы пустым ни казался сейчас взгляд, тело Марьяны жило нашей близостью. Я не чувствовал в нем отвращения к себе, напротив, я был почти уверен, что слышу, как все учащеннее бьется ее сердце, как на какие-то микроны еще теснее приникают ее бедра к моим. Видно, сама матушка-природа, плюнув на наши умственные разногласия, властно распорядилась:

кончайте с притворством, раз уж суждено вам тянуться друг к другу. Нет, не скажу, чтоб голова у меня закружилась, но мыслей в ней не было никаких.

19

Отделение ГАИ, куда мы зашли, оказалось принадлежащим к Железнодорожному райотделу МВД, а дорожное ЧП произошло на территории соседнего района.

Дежурный при нас связался по телефону с коллегами и, уточнив у них, что данное происшествие на Советской Армии таки было, рекомендовал нам, свидетелям ЧП, обратиться строго по адресу, а именно - к дежурному следователю Октябрьского райотдела милиции. Это совсем недалеко - на проспекте Ленина. Прямого транспорта туда нет, проще всего пешком.

Мы вышли из ГАИ, и мимолетный взгляд, который Марьяна бросила на кирпичную десятиэтажку, подсказал мне, что это, видимо, дом, где она живет. Тем более, других домов напротив и не было - лишь унылые ряды гаражей.

- Недавно здесь поселились? - спросил я, чтобы только не молчать.

Она промолчала. Мы шли рядом, однако Марьяна уже не держала меня под руку.

Видимо, какое-то доверие я успел заслужить.

- Вам не кажется забавным, - сказал я, легонько беря ее под локоть и чуть умеривая шаги, - что мы с вами незаметно для себя превратились в союзников?

Дружно идем к единой цели... На привод задержанного как-то не очень похоже, верно?

- Прошу вас...

- Меня зовут Феликс.

- Хорошо, пусть будет Феликс... Так вот, Феликс, забавного, конечно, во всем этом мало. - Она высвободила локоть и перевесила сумку на правое плечо, словно бы устанавливая барьер между нами. - Вы, как мне кажется, человек порядочный.

А если так, то...

- То что?

- Вы тоже попали в беду, я все понимаю, - быстро заговорила она, и на сей раз в голосе у нее куда меньше холода, чем раньше. - Но в жизни за все приходится платить. Надо платить...

- Расплачиваться за порядочность?

Она остановилась и взглянула мне в лицо. В глазах ее была боль.

- Платить... Расплачиваться... Не играйте словами, Феликс. Какая же она тогда порядочность, если уходит от расплаты за чужое горе? Тогда снимите с себя это бремя, подлецом жить легче.

Я не нашелся с ответом. Вернее, и не пытался продолжать разговор, меня сбила с мысли сама нелепость ситуации: немолодой бородатый писатель, душезнатец и для читателей как бы мудрый наперсник, покорно бредет за маленькой норовистой дамочкой, которая моложе его лет на пятнадцать и которая назидательно втолковывает ему нравственные азы, учит уму-разуму... И настороженно ждет, что вот-вот сейчас он, того и гляди, даст от нее деру.

- Давайте-ка ухватим машину, - предложил я, так и оставив без ответа ее сентенции. - Полчаса по такой жаре - это вовсе не кайф, даже в вашем обществе, Марьяна.

Я поднял руку и открыл дверцу тотчас тормознувшего возле нас "жигуленка".

Минут через семь-восемь мы уже были на месте. Расплачиваясь, я вынул из кармана влажный комок купюр и не мог не заметить, как иронически покривились по-детски припухлые губки. "Да-да, - зло подумал я, - миллионер, типичный "новый русский". Такие вот и давят несчастных старушек".

Мы прошли дворами и вышли к кирпичному пятиэтажному строению, возле которого стояли две темно-синие милицейские легковушки с погашенными мигалками и фургон с зарешеченным окошком. Входя в подъезд, я вдруг почувствовал холодок меж лопаток: а вдруг да и не скоро отсюда выберусь?

Дежурный следователь оказался совсем молоденьким парнем с редкими черными усиками над вывернутыми, как у негра, губами. И загорелый он был до чертиков - мулат и мулат. Он невнимательно выслушал Марьяну - разглядывал ее саму куда с большим тщанием, порылся в стопке протоколов и обрадованно чмокнул, найдя нужную бумажку.

- Так, есть... Уже возбуждено по факту наезда... - Он не произносил "ж", и его "узе возбуздено" заставило меня непроизвольно улыбнуться: ну ведь дитя, такого и бояться неловко. - Так вы, говорите, соседка пострадавшей гразданки? - Он покивал Марьяне. - А этот гразданин, подозреваете, виновник дорозного происшествия, так?