Страница 4 из 6
- А ты знаешь, куда податься? - Механик был недоверчив.
- Знаю. К большевикам.
- Почему?
- Кроликов, золотко, они мне нравятся. Я вообще предпочитаю сильнодействующие средства..,
- Касторка, - глухо отозвался артиллерист.
- Я не о твоем брюхе, жрец запорный. Я о России. Большевики не собираются ее разбазаривать и этим представляют собой приятное исключение. А главное, за ними столько-то миллионов. Я - между прочими. Я, как было сказано, питаю к ним симпатию, они самые налаженные.
- Политика, - отмахнулся артиллерист и, тяжело вздохнув, лег на диван. Для него слово "политика" было синонимом сухой, несъедобной материи.
- Слушай, Васька, и запоминай. Белые плохо кончат. Если хочешь кончить хорошо, ставь на красных. Как видишь, я рассуждаю применительно к твоей массовой психологии... Вернее - массивной.
Артиллерист снова тяжело вздохнул и, повернувшись на бок, стал придумывать названия для миноносцев. Это было подлинным поэтическим творчеством, и артиллерист тщательно его от всех скрывал.
Названия шли звонкие и воинственные, с одной буквы для каждого дивизиона, неожиданные и веселые. Они разворачивались и, сверкая, плыли сплошным строем, пока артиллерист не засыпал. Тогда он видел широкое море, а на нем бесчисленные кильватерные колонны небывалого минного флота.
- Интересно знать, когда капитан вернется, - сказал механик полчаса спустя.
- Интересно, но неизвестно, - не отрываясь от "Трех мушкетеров", ответил Сейберт.
- Наверное, к обеду придет, - еще подумав, решил механик.
И сразу же на трапе загремели шаги.
Это был штурман. Он распахнул дверь и совершенно бледный остановился на пороге.
- Вавася, обрадуй публику-скажи слово "капитан", - предложил Сейберт, но штурман не ответил и, оглянувшись на трап, быстро отошел от двери.
По трапу спускался комиссар. Он подошел вплотную к Сейберту:
- Примите командование. - И на стол бросил обрывок телеграфной ленты.
По ней бежали рослые прямоугольные буквы:
"Военмору Сейберт^ временно вступить командование миноносцем "Достойный" точка Находиться оперативном подчинении штаба Двенадцатой армии".
Подпись комфлота имеется. Сейберт встал.
- Что сказали в штабе?
- Завтра идем вниз на обстрел белых. Возьмем на борт представителя штаба. - Голос комиссара звучал по-новому. Это был голос хозяина.
Сейберт навертел ленту на палец и прислонился к переборке. Проверка разговоров на деле? Ладно. И в упор спросил комиссара:
- Где Сташкович?
Комиссар, не опуская глаз, выдержал его взгляд. Потом усмехнулся и, медленно повернувшись, вышел из кают-компании. Когда его шаги перешли на палубу, штурман, пошатываясь, подошел к столу и сел.
- Расстрелян, - сказал он.
Сбиваясь, рассказал, что видел. Командир и комиссар были в штабе. Штаб в женской гимназии. А потом командира не оказалось. Куда девался? Но комиссар приказал немедленно идти на миноносец. Почему приказывает? На каком основании? Тогда чертов комиссар вызвал двух конвойных и с ними погнал домой.," Что? Что же это такое?
- Ничего особенного, - ответил Сейберт. Артиллерист вскипел и раздулся:
- Расстреляли, и ничего особенного? Так, да?
- Никого не расстреляли.
- Куда же его дели... твои любимые и налаженные? Твои! Да, твои! Теперь послужишь! - В голосе артиллериста не было и следа сонливости. Артиллерист трясся от ярости.
Надо думать - расстреляли капитана, Очень уж странен комиссар... Но Сейберт тряхнул головой и с пальца сбросил ленту.
- Пьян, Васька, чугунный зад! Супом опился! Успокой свою нервную систему! Артиллерист заклокотал.
- Василий Лаврентьевич, перестань сеять панику. Расстрелять нашего пожилого пижона не могли, потому - не за что. Старые традиции! Престиж! Взбодрился капитан, запротестовал и сел на некоторый промежуток времени. Только и всего... Следовательно, я попрошу судовых специалистов каждого проверить свою часть. Завтра выходим в операцию.
- К черту операцию! Не верю! Ничему не верю! - кипел артиллерист. - Пусть мне его покажут, иначе я не согласен служить! Пойду на расстрел, к чертовой матери, но не в операцию! Слышишь, большевик?
- Слышу. - Сейберт вдруг стал выше и суше. - Слышу и предлагаю желающим расстреливаться явиться к комиссару. Прочим рекомендую заняться службой.
- Правильно, - решил, вставая, механик. - Надо осмотреть донки. - И ушел.
Артиллерист сразу остыл и грузной тушей осел на
диване.
- Прытко начинаешь, Шурка... Посмотрим... - Покачал головой, пожевал губами и ушел стряпать, потому что был дежурным.
Штурман до обеда лег спать. Сон утоляет голод и примиряет с жизнью, а штурманская часть готова к походу.
12
В канцелярии жарче, чем обычно. События разворачиваются, а кочегары на том конце парового отопления не жалеют угля.
- Такие дела, ребятки.- Комиссар оглядел сидевших за столом и остался доволен. Эти пятеро не сдадут.
- Оружие отобрать, - сказал комендор Матвеев.
- Ничего не отбирать. Испугались, подумаешь, ихнего оружия. А для них оно - видимость. Поздно теперь отбирать - без него, может, хуже станут. - Комиссар говорил медленно, по очереди поворачиваясь к каждому из пятерых. - Оттого что думают на нас, будто командира пристукнули, - будут ласковы. Заберем в работу со всяким оружием.
- Не будем на берег пускать, - отозвался председатель коллектива.
- Зря мелешь, председатель. Арестуешь их, что ли? Какая тогда служба? Пускать-то будем, да только учредим надзор. Один командир сбежал, чтоб других не выпустить. Вот что.
- К белым сбежал? Как думаешь?
- А куда ему бежать-то? - Комиссар поднялся из-за стола и махнул рукой. Ладно. Даешь спать. Смотрите только, чтоб господа наши чего не напакостили.
- Не бойся, комиссар, посмотрим, - ответили пятеро.
13
Вот что случилось с Валерьяной Николаевичем Сташковичем.
Войдя в здание штаба вместе с комиссаром Шаховским, в совершенно пустом вестибюле он увидел пулемет. Пулемет стоял с продернутой лентой, готовый к бою и сплошь заплеванный семечками, и при виде его Валерьян Николаевич задумался.
Трудно идти на буксире революции, а главное - не к чему.
Он почувствовал себя вот этим, наверное, проржавевшим и определенно ненужным в вестибюле пулеметом. Никакой службы нет и быть не может.
Дойдя с комиссаром до двери с надписью мелом "Начальник штаба", извинился. Сказал, что по нужде на минутку отлучится, и вышел обратно через белый с облупленным золотом и зеленой сыростью зал.
От кислого махорочного духа перешел на улицу в резкий ветер и густую грязь. Выйдя, быстрыми шагами направился к Волге.
С верхней площадки высокой лестницы в последний раз взглянул на свой миноносец. Его он водил в боевые дни Балтийского моря и больше водить не будет.
Но сентиментальность была ни к чему, и миноносца за высокой, с резными украшениями пристанью почти не было видно.
Постоял немного над Волгой, пожалел о вещах, оставленных в каюте, и вернулся в город.
Улицы были пусты. Он шел долго и медленно, увязая в грязи, не замечая луж, пока на одном из желтых одноэтажных домов не увидел вывески врача по женским болезням.
В дверь этого дома постучался и, когда открыли, сказал хозяину, полному и взволнованному:
- Я пришел к вам как к интеллигентному человеку. ..
14
Представитель штаба оказался коренастым евреем в золотом пенсне и с редкой бородкой. Передавая Сейберту пакет с предписанием и любезно здороваясь, представился Горбовым.
- Рабинович, - неожиданно отрекомендовался судовой артиллерист.
- Это очень старый анекдот, - улыбнулся представитель штаба. - Горбов моя партийная кличка, но вам рано менять фамилию. Вы, кажется, Головачев?
- Он, несомненно, Головачев. Хороший артиллерист, но, к сожалению, глуп, не поднимая глаз от предписания, ответил Сейберт.
Когда снялись, представитель штаба попросил разрешения подняться на мостик. На мостике стал в сторонке, чтобы не мешать. Молча курил махорку.