Страница 68 из 75
Однажды, выходя от него, я столкнулась в дверях с молодым человеком, который поразил мое воображение. Он был очень красив, но какой-то необычной, хищной красотой. Гибкая стройная фигура, по-кошачьи пластичные движения, тонкий нос с горбинкой, пронзительные черные глаза... Я встретилась с ним взглядом и, почувствовав, что краснею, побыстрее прошла к своей квартире. Незнакомец стоял и смотрел на меня, пока за мной не закрылась дверь.
На следующий день я не удержалась и спросила соседа, кто его вчера навещал. Григорий Кузьмич внимательно на меня посмотрел, потом хмыкнул и сказал:
- Этого красавца зовут Вадим Десятников, но шире он известен под кличкой Гриф. Не совсем удачная кличка, надо сказать. Гриф все больше падалью питается, а Вадим предпочитает свежатинку. Ты бы, детка, держалась от него подальше.
Мне бы его слова запомнить до конца жизни, но я, двадцатилетняя дурочка, уже готовая влюбиться, тут же выкинула их из головы.
Дима... Вадим появился у нас в доме через два дня. Он стоял на лестничной клетке у окна и поджидал меня. Не помню, куда я шла в тот вечер, но в любом случае до своей цели я так и не добралась...
Наш роман длился без малого два года. Вадим обращался со мной по-хозяйски, иногда бывал жесток, но я все равно безумно его любила. И надо сказать, от относился ко мне довольно бережно: в свои дела никогда не посвещал, на уголовные сходки не водил, с приятелями не знакомил и делал щедрые подарки. Наверное, это были довольно счастливые два года. Только вот с мамой мы ссорились постоянно. Она невзлюбила Диму с первой встречи и всеми силами пыталась отвадить меня от него, но добилась лишь того, что от нее отдалилась я.
А потом Вадим исчез. Без ссор, без объяснений, не попрощавшись. Просто исчез - и все. Я звонила ему по многу раз на дню, часами ждала под дверью его квартиры, но безрезультатно. В конце концов я не выдержала и спросила о нем у соседа: если Диму на чем-то поймали и посадили в тюрьму, Григорий Кузьмич должен был знать. Но он только сочувственно посмотрел на меня и покачал головой.
Целый год я ждала и лила слезы, проводила все свободное время у окна и вздрагивала от каждого звонка. А потом случилось несчастье с мамой, и мне стало не до сердечных мук. Мама - она у меня молодая и очень красивая спускалась зимой с моста, поскользнулась, упала на лестницу и повредила позвоночник. У нее отказали ноги. Я до сих пор удивляюсь, как мне удалось все это вынести и не сойти с ума. Мама не хотела жить. За ней нужен был постоянный уход. У нас катастрофически не хватало денег, и мне приходилось работать до изнеможения, а в перерывах между сеансами бегать домой, кормить маму, разговаривать с ней, утешать, следить, чтобы у нее под рукой не оказалось ничего опасного... Словом, на другие душевные переживания уже не оставалось сил, и мой роман как-то сам собой забылся.
А три года назад я неожиданно встретила на улице Вадима. Он шел передо мной, и лица я видеть не могла, но фигура, походка, посадка головы... все было его. Я прибавила шагу, крикнула: "Дима!" - а когда он обернулся, обомлела. Лицо было совсем чужое: другие губы, брови, нос, разрез глаз, подбородок, линия волос - словом, ничего общего с Вадимом. Дима всегда казался мне красивым, а человек, стоявший передо мной, имел прямо-таки отталкивающую внешность. Он неприятно улыбнулся и сказал: "Вы ошиблись. Я не Дима. Но очень хотел бы им оказаться". Я пробормотала: "Извините" и как можно быстрее перешла через улицу.
А вечером недалеко от дома меня остановил водитель "Жигулей", спросив, не помогу ли я ему разобрать название улицы, записанное в его записной книжке. Я наклонилась, и он прыснул мне в лицо какой-то гадостью из баллончика. Очнулась я на тахте, в незнакомой квартире, связанная и с кляпом во рту. Напротив меня в кресле сидел давешний прохожий.
- Ты не обозналась, мое сердечко, - сказал он зловеще, когда я открыла глаза.
У меня внутри все сжалось. Так называл меня только Вадим. Незнакомец усмехнулся и заговорил снова:
- Но по некоторым причинам мне необходимо, чтобы Вадима Десятникова считали покойником. А ты можешь спутать мне карты. Собственно говоря, надо было бы тебя пришить, но это оказалось труднее, чем я думал. Поэтому я готов предоставить тебе выбор между быстрой и сравнительно легкой смертью и пожизненным заключением.
Разумеется, я выбрала второе. Дима, которого, как вы уже, наверное, догадались, теперь звали Львом, ничуть не преувеличивал. Наверное, в тюрьме мне было бы легче. С того самого вечера я ни на минуту не оставалась одна. Мой тюремщик срочно нанял по телефону сиделку для мамы, заставил меня позвонить ей и наврать про скоропалительный роман с состоятельным бизнесменом. На следующий день мы отправились в загс, где подкупленная служащая тут же проштамповала нам паспорта и вручила свидетельство о браке.
Так началась моя семейная жизнь. Наверное, она была бы менее ужасна, если бы Лев хоть чуть-чуть напоминал Диму, которого я любила. Но он преобразился не только внешне. Страх перед разоблачением изменил его и внутренне. Прежде всего он боялся выдать себя манерой разговора или незнанием чего-то, что должен был знать человек, чьи документы он присвоил. Вадим никогда не отличался болтливостью, а Лев был настоящим бирюком. Он молчал всегда, даже со мной наедине, а когда выводил меня на люди, следил, чтобы я тоже как можно реже открывала рот. В его отсутствие за мной по пятам ходил громила по имени Вася. У Васи какая-то слабовыраженная форма дебилизма, и разговаривать он не мастак, но Левины приказы исполнял до буквы - не отставал от меня ни на шаг и отпугивал всех, кто пытался ко мне обратиться. Одним словом, я жила в полной изоляции. Через год такой жизни меня все чаще стало посещать сожаление, что я не выбрала тогда первый вариант...
О причинах, по которым Дима превратился в Леву, я сначала только гадала. Правда открылась постепенно и в немалой степени случайно. Дело в том, что иногда, чтобы расслабиться, Лев выпивал на ночь добрый стакан виски. И тогда он начинал разговаривать во сне... Постепенно обрывки фраз сложились в единое целое. Но Лева обладал поистине звериным чутьем: скоро он догадался, что мне о нем кое-что известно, и заставил открыться. А поняв, как много я знаю, сам рассказал остальное. Наверное, ему необходимо было выговориться.