Страница 67 из 75
- Наверное, все-таки Лариса, - сказал Марк. - Возможно, Лева проговорился - случайно или намеренно - о том, что убил Бориса. Лариса в состоянии аффекта отравила мужа, а оплакивала потом не его, а любовника.
- Чего гадать? - воскликнул Прошка. - Пойдем в сторожку и спросим! Не думаю, что Лариса или Наталья станут отпираться.
После бурных дебатов мы все-таки приняли это предложение. Генрих сбегал в триста восемнадцатый номер, убедился, что Вальдемар жив, и мы всей компанией отправились в сторожку. Дверь открыла Лариса. Увидев, в каком количестве мы прибыли, она поспешно отступила на кухню, освобождая нам место.
- Раздевайтесь и проходите в комнату, - пригласила она от двери. - Все собрались там.
Мы сняли плащи и сапоги и протопали в комнату. Павел Сергеевич уже не лежал, а сидел, опираясь на подушки. Георгий пристроился рядом с Натальей, сидевшей у изголовья больного. Лариса заняла стул в углу.
- Стульев больше нет, ребятки, но у той стены лавка, - показал нам Павел Сергеевич. - Присаживайтесь, не стесняйтесь.
Мы по-прежнему мялись в дверях и чувствовали себя в высшей степени неловко. Видимо, присутствующие уловили исходящее от нас напряжение - на всех лицах отразилась тревога.
- Володя?.. С ним что-нибудь не в порядке? - хрипло спросила Наталья.
- Нет-нет, не волнуйтесь. Он спит, - заверил Генрих и удрученно замолчал.
Я поймала его несчастный взгляд и хотела было подать какой-нибудь знак остальным, что беседу надо отложить, но тут Прошка набрал в грудь побольше воздуху и выпалил:
- Лариса, мы знаем, что вы отравили мужа.
Лариса побледнела.
- Не думайте, что мы вас осуждаем. Нам известно все. Мы нашли в подвале тело Бориса...
Наталья вскрикнула и закрыла глаза. Лариса медленно поднялась со стула и так же медленно осела на пол.
Глава 21
Сцену, которая последовала за описанным эпизодом, я вспоминать не люблю и охотно пропустила бы ее вовсе. Только нежелание нарушать целостность повествования удерживает меня от искушения поставить звездочки или многоточие и сразу перейти к развязке. Но и всякое стремление к совершенству имеет предел, так что, боюсь, данное ниже описание может показаться кому-то куцым.
Мы чувствовали, да и вели себя, как скопище недоумков. По крайней мере, я, Прошка и Леша. Генрих с Марком проявили большую находчивость. Генрих сразу же бросился к Ларисе, Марк, припечатав Прошку недобрым взглядом, - к аптечке. Замухрышка, злобно зыркнув в нашу сторону, вскочил со стула, прижал к груди голову Натальи и стал покачиваться из стороны в сторону, точно баюкал ребенка. В другое время это, несомненно, выглядело бы смешно, поскольку рядом с Натальей он смотрелся, как обычного сложения человек рядом с монументальной барышней со станции метро "Площадь Революции". Но в те минуты я утратила способность смеяться. Наталья тихо выла: "Я знала. Я знала. Я поняла. Как только увидела эту дьявольскую черную коробочку..." Павел Сергеевич откинулся на подушки и безучастно смотрел в потолок. Леша - как обычно в редкие минуты душевного волнения - бестолково бегал туда-сюда по комнате. Прошка столбом стоял на месте, и на лице его было написано столь явное желание провалиться сквозь землю, что не пожалеть его было невозможно. Я отчаянно пыталась придумать, как создать хотя бы видимость полезной деятельности, - ведь уйти из комнаты означало бы проявить непростительную черствость, а просто глазеть на раздавленных горем людей было мучительно и стыдно.
"Сейчас, наверное, самое время изобразить обещанный Леше обморок, мелькнула у меня дурацкая мысль. - Тогда всем троим - мне, Леше и Прошке нашлось бы какое-то занятие". Я уже совсем было собралась лечь на пол и закрыть глаза, но в последнюю секунду удержалась, сообразив, что третий обморок за один час - это явный перебор.
Тем временем Марк с Генрихом привели в чувство Ларису, и она, рыдая, бросилась в объятия Натальи. Марк, подталкивая нас, как баранов, к двери, выгнал всех на кухню. Прошка, Леша и Генрих сели на топчан, Марк - на перевернутое ведро, а я - на низенькую скамеечку возле печки.
Сколько времени мы провели в угрюмом молчании, я не знаю. Мне казалось, что давно уже должно было наступить утро, но за окном лишь чуть посветлело. Георгий дважды приходил за водой, но оба раза не произнес ни слова.
- Может, вернемся в отель к Вальдемару? - виноватым голосом предложил наконец Генрих.
Ответить ему мы не успели, потому что дверь открылась и в проеме появилась Наталья. Ее бледное лицо от слез покрылось пятнами, но было на удивление спокойным.
- Заходите в комнату, - тихо попросила она. - Нам нужно многое обсудить.
Мы молча подчинились. Я прихватила с собой скамеечку, потому что впятером на лавке мы бы не поместились. Завидев нас, Георгий враждебно нахмурился и уставился в окно. Лариса, бессильно свесив руки, сидела на своем стуле в позе полной покорности судьбе. Павел Сергеевич по-прежнему разглядывал потолок. Наталья, закрыв за нами дверь, пересекла комнату, села у изголовья его постели и кивком показала нам на лавку. Я устроилась на скамеечке, привалившись спиной к двери, а остальные не без труда разместились на предложенном сиденье.
Помолчав, Наталья откашлялась и объявила:
- Прежде всего, вы, безусловно, должны узнать правду. Лариса со мной согласна. Вообще говоря, это ее история, но она неважно себя чувствует, и, думаю, рассказывать придется мне.
Рыжая грива взметнулась и опала.
- Нет, - неожиданно твердо возразила Лариса. - Вы, Наташа, всей правды не знаете. Даже Боря не знал ее до конца. Мне так и не хватило мужества рассказать ему все. Теперь я наконец могу сбросить с себя этот многолетний груз, хотя... Боюсь, облегчения это не принесет.
Она обвела нас блестящими зелеными глазами и начала рассказ:
- Восемь... нет, уже девять лет назад я закончила медицинское училище и стала работать массажисткой. Вскоре у меня появились частные пациенты. Один из них - наш сосед по лестничной площадке, Григорий Кузьмич. В прошлом он был знаменитым медвежатником; говорят, вскрытыми им сейфами можно загрузить приличный железнодорожный состав. Но к старости Кузьмич остепенился, иногда к нему даже киносценаристы с режиссерами за консультацией обращаются...