Страница 60 из 86
Пройдет время и мне еще много раз придется встретиться с немцами, бывшими солдатами и офицерами вермахта, будет много интересных бесед, впечатлений и поучительных моментов, но эта была первая после войны, в немецком доме, с еще не совсем остывшими головами и не зарубцевавшимися ранами в душе.
А тогда эти три будущих полицейских будущей ГДР проводили нас до шоссе, мы поговорили о войне, потому что других тем еще не знали, и мирно, почти дружески, расстались. Опытный Федор Кузьмич предупредил, что рассказывать об этом визите никому не следует.
Охраняли мы этот завод шесть недель. Война с Японией закончилась, как и предсказала Эльза, и мы, передав функции по охране завода прибывшему саперному батальону, в хорошем настроении поехали назад в Польшу, в свою Северную группу войск под командование маршала К. К. Рокоссовского.
На месте нас ждали большие изменения: наша бригада сдавала пушки ЗИС-3, получала новые дальнобойные пушки А-19 с гусеничными тягачами «Ворошиловец» и «Катерпилер» и стала называться пушечно-артиллерийской. Многие офицеры уехали вместе с пушками, в том числе наш комбат. Командир дивизиона капитан Владимир Сидоров уехал в академию, а на его место прибыл угрюмый майор, которого мы видели только на утреннем разводе:
— Здравствуйте, товарищи!
А потом команда:
— Командирам батарей развести свои подразделения по местам проведения занятий.
Наш взводный лейтенант Литвиненко был демобилизован как специалист народного хозяйства, а на его место прибыл тоже лейтенант Литвиненко, но бывший адъютант командира бригады, который из-за прежней должности сильно завышал планку оценки собственной личности. С его появлением мы стали ходить по расположению только строевым шагом, козыряя друг другу, а вечером перед сном всем взводом прогуливаться по городку с песней. Потянулись дни обязательных занятий, где мы изучали буссоль Михайловского — Турова, стереотрубу, перископ разведчика и бинокль, а затем артиллерийскую линейку для подготовки данных для стрельбы из орудий, которых у нас уже не было. Эти гнусные занятия были прерваны однажды на чистке личного оружия. Мы предложили взводному соревнование: он разбирает и собирает пистолет ТТ, а трое наших ребят за то же время — автомат ППШ и пистолет ТТ, но с завязанными глазами. Он, конечно же, проиграл и после этого стало легче: лейтенант стал появляться в казарме только утром и вечером.
Однообразие мирной военной службы прерывалось каждые две недели, когда мы ездили в Швибус для патрулирования его улиц в течение суток. Это был период массового выселения немцев на запад и заселения новых польских земель жителями разоренных войной восточных районов страны. Кроме того, в городе было общежитие, где содержалось 3 тысячи так называемых «перемещенных лиц», а попросту, лиц, угнанных на работы в Германию и проходящих проверку перед отправкой на Родину.
Сейчас много говорят и пишут о якобы 100 % отправке этих людей на спецпоселение в Сибирь, но, естественно, я не могу это подтвердить или опровергнуть, могу только свидетельствовать, что угнанные немцами и уехавшие добровольно, резко отличались. Последние на момент проверки были уже самообеспечены за счет брошенного немцами имущества и внешне выглядели совсем не изнуренными подневольным трудом. Обобщать по одному случаю нельзя, но именно здесь, в Швибусе, наводчик орудия сержант Ливанов встретил семью соседа-полицая из Краматорска.
В одно из дежурств нами был задержан, а потом тяжело ранен, оказавший вооруженное сопротивление, молодой, лет 30-ти парень, промышлявший грабежом золота у немцев и поляков, переодетый в форму старшего сержанта. Раненый им в живот из пистолета наш солдат успел пустить ему вслед короткую автоматную очередь. Бандит, доставленный в медсанбат, скончался на операционном столе и, как выяснилось позже, оказался элементарным грабителем из Мариуполя. Такое вот сплетение судеб: наших, польских и немецких происходило в то время на этих новых польских землях.
А между тем продолжалась демобилизация. Уже уехали ребята 1917–1922 годов рождения. И хоть их было совсем немного, но они являлись во многих подразделениях тем, что составляет ядро военного коллектива: беспрекословно авторитетны, независимы и подчеркнуто спокойны. Они прекрасно знали, что их осталось в живых очень мало, что оставшиеся — счастливые представители обреченного поколения.
Молодых солдат не поступало, но уже стали прибывать офицеры послевоенного выпуска. Недокомплект в личном составе пополняли за счет расформированных частей. Появилось много новеньких и что-то, еще неуловимое, изменилось в сплоченных войной коллективах.
Занятия продолжались, как и положено в армии, но иногда случались свободные дни и мы позволяли себе небольшие «хулиганские» действия: в глубоком подземелье нашли большой запас немецкой взрывчатки и стали глушить рыбу в озере. В укромном красивом месте на берегу озера стоял шикарный деревянный домик, в котором жил начальник штаба дивизии, а рядом — причал с большим глиссером на якоре. Мы долго изучали подходы к нему с высокого берега и однажды, когда рядом никого не было, завели двигатель и промчались по озеру с огромной скоростью. На берегу нас уже ждали солдаты комендантского подразделения во главе с комендантом штаба, старшиной. Появился и начальник штаба, полковник, который сразу же спросил, как нам удалось завести двигатель. Младший сержант Коля Меняйло, командир отделения тяги, как он официально назывался, был очень грамотным мотористом и тут же сказал, что и как надо делать, чтобы двигатель завелся. К огромному разочарованию коменданта полковник велел нас сопроводить к нашему командиру и передать его благодарность за отличную техническую подготовку.
1945 год окончился участием в двух запомнившихся мероприятиях: двухнедельной командировкой в составе сводного отряда Северной группы войск по блокированию бандформирований и месячной работой в составе 15 электриков по восстановлению линии высоковольтной электропередачи в наш военный городок. Оба эпизода весьма интересны своими совершенно неожиданными поворотами в судьбе, встречами со страшными отголосками прошедшей войны, но они немного не вписываются в тему и цель моего рассказа.
С первых дней нового 1946 года заговорили о формировании школы сержантского состава в нашей бригаде. Из нашей батареи туда направили Петю Чернова и меня. Мы жили в отдельном здании, начальником школы был капитан Семенец, замполитом — майор Семенов, командиры взводов — почти все послевоенные выпускники нормальных военных училищ, а старшиной школы — старшина Алексей Бабкин, с которым мы еще встретимся, но сразу скажу, что прослужил с ним до конца своей службы в армии. Вспоминая тот период — шесть месяцев интенсивной учебы, удивляюсь прекрасным чувствам, которые оставило это время в моей душе. Отлично подобранные командиры сумели поставить дело так, что учеба в школе стала удовольствием, а не армейской нудностью.
Строевые занятия проводил начальник школы, и он сумел превратить их из формальной муштры в нечто подобное танцевальному коллективу или балетной студии: всем было интересно, весело и никто не уставал.
Через две недели занятий нам выделили линейную батарею, и мы продолжали учебу, выезжая на полигон для проведения боевых стрельб 3–4 раза в месяц. Сначала стреляли прямой наводкой по танкам, где в качестве мишеней использовались трофейные немецкие танки, а затем — интереснейшей стрельбой с закрытых огневых позиций.
Директриса полигона длиной 18 километров проходила вдоль ограды огромного лесного заповедника, где было много лесного зверья: олени, козы, кабаны, зайцы бегали за высокой сеткой, пробуждая древние охотничьи инстинкты.
В день окончания школы сержантского состава. Июнь 1946 г. Польша.
Примерно в середине директрисы находился телефонный коммутатор, обеспечивающий связь между батареей, наблюдательным и командными пунктами с постами оцепления. Когда предоставлялись паузы для отдыха, майор Семенов собирал команду в 5–6 человек и мы ехали на охоту в заповедник добыть дикого кабана. Оставляя машину у коммутатора, где постоянно находились три курсанта-телефониста, мы входили на территорию заповедника. Впереди майор Семенов, забайкалец, из семьи профессиональных охотников, шел, смотрел следы, потом на солнце, сверялся по часам, потом определял направление ветра, затем во что-то внюхивался и наконец тихо говорил: