Страница 23 из 86
Полицаи нашли нужный им поезд, усадили нас на тормозную площадку, сами уселись с двух сторон, поставив винтовки между ног, и мы тронулись. Мороз был довольно сильный, очень скоро мы стали околевать. На крошечной площадке негде было попрыгать и даже помахать руками.
Ехали долго, и когда поезд остановился на станции Чаплино, первым не выдержал полицай в коротком полушубке: он разбудил напарника и сказал, что пойдет узнать об отправлении, велел стеречь нас. Но тот сразу же закутавшись в тулуп, уснул. Мы дали отойти полицаю подальше и нырнули под вагоны поперек путей.
Преодолев несколько составов, шмыгнули в улицы и понеслись, петляя, уходя как можно дальше от станции. Бежали, пока не наткнулись на кузницу, из трубы тянуло характерным дымом кузнечного горна, и мы поняли, что можем согреться.
Высокий, картинно-красивый старик-кузнец встретил нас внимательным, изучающим взглядом, выслушал нашу легенду и, по-моему, не поверил ни одному слову. Сунув прут, который он ковал, в горн, взял нас за руки и повел в дом. Уже по тому, как он держал, чувствовалось, что ничего плохого не будет.
Введя в дом, представил своей хозяйке как бродяг из Днепропетровска, которых нужно накормить, дать выспаться и потом поговорить. Такая же красивая и статная старушка согрела и дала нам по большой миске горячего, густого пшенного супа, заправленного жареным на сале луком, который мы раньше если и ели, то только до войны.
Проверив нас на вшивость, хозяйка постелила нам на печи и велела спать, что мы немедленно исполнили под далекий, но звонкий стук молота.
Проснулись поздним вечером, хозяева наши пили чай и, очевидно, ждали нашего пробуждения. Нам пришлось опять врать о ремесленном училище, Воронеже и т. д., но излагали мы свою историю последовательно и по очереди, чтобы не завраться. Не соврали только о вчерашнем задержании в Гришино и побеге от полицаев.
Старик внимательно слушал, о чем-то думал, потом вдруг спросил: «Правда ли, что вам нужно в Днепропетровск?» Услышав утвердительный ответ, он встал, оделся и вышел из дома, ничего не говоря. Мысль о полиции все-таки мелькнула, и стало тревожно. Но настолько по-доброму все было, что тревога рассеялась быстро.
Через полчаса он вернулся и сказал, что утром отведет нас на станцию и посадит в паровоз к знакомому машинисту, который довезет нас до города.
Так и сделал. Еще было темно, а мы уже сидели в деревянной будке, установленной в тендере паровоза, тесно прижавшись друг к другу и упираясь коленями в противоположную стенку. Когда мы поехали, машинист выпускал нас по одному, давая погреться у открытой топки.
Мимо главного вокзала он проехал без остановки, на малом ходу, оставив его занесенные снегом руины слева, и покатил дальше. Перед станцией Горяиново сбавил ход до минимума и, хлопнув по плечу, сказал: «Прыгайте по одному».
Когда нам пришлось уйти в другой район города, с Юркой стали видеться реже, появились новые друзья и я лишь изредка бывал у него. А когда освободили Днепропетровск, я сбегал к нему домой, но не нашел никого.
Это был удар, который я с болью пережил. Время уходило, произошло много событий, я стал забывать, а когда вспоминал его, го с уверенностью, что никогда больше не увидимся.
Когда я уже учился в институте, в марте 1953 года меня прямо с занятий, а шел семинар до истории КПСС, вызвали в МТБ Жовтневого района, где молодой и вежливый капитан, поговорив со мною минут двадцать, попросил написать список моих друзей и близких знакомых периода оккупации. Подчеркнул фамилию Сушко и, посадив меня в отдельную комнату, посоветовал написать о нем подробно и в деталях. Прочитав мой опус на четырех листах, он улыбнулся и заметил, что я, мол, оказал очень добрую услугу своему другу.
В 1961 году Юрка появился в городе, и мы встретились. Приехал он с женой и двумя сыновьями из Караганды. Пытался устроиться на работу, но с жильем здесь не получилось. Уехал. Чуть позже устроился в Сочи, где встретил на улице своего пропавшего в войну отца. Сейчас он тоже в Сочи. На пенсии. Иногда переписываемся, чаще — перезваниваемся. Последний раз он мне сказал, что строит баню и что его выбрали атаманом кубанского городского казачества…
После всех описываемых событий были и другие, не менее тяжелые и страшные, рядом были друзья, близкие — надежные и не очень. Но пережитое с Юркой Сушко осталось самым светлым воспоминанием тринадцатилетнего мальчишки и по силе, и по чистоте чувств.
На следующее после нашего возвращения утро в нашем доме внезапно появилась разъяренная Эмилия Шмидт и предупредила, что при повторении подобных выходок она нас обоих сдаст в гестапо. А вскоре после ее ухода пришел Семен Борисович. Разговор был серьезный, он говорил о возможных последствиях, учил молчать о происшедшем, а в конце сказал, чтобы угроз Эмилии не боялись, она никогда ничего плохого не сделает.
Мы и в самом деле замкнулись. То ли переживали неудачу, то ли испугались. На улице старались не бывать, с друзьями почти не общались, а когда встречались — они ни о чем не спрашивали, явно обходя молчанием наше загадочное исчезновение, а затем такое же загадочное появление. Только Юра Писклов при встрече со смехом называл нас партизанами.
Лето и осень 1943 года
Дальнейшие события развивались стремительно. Вообще 1943 год был не похожим на предыдущий. Немцы бежали полным ходом, как они писали в своих сводках — выравнивали линию фронта. В город наехало множество всякого войска, а с ними те, кто бежал от нашей армии: фольксдойче, полиция и прочие, замаравшие себя сотрудничеством с оккупантами.
В наших кварталах улиц Кирова, Чернышевского, Бассейной и Дачной разместилась какая-то часть зенитной артиллерии. Новшеством было их подчеркнуто вежливое отношение к населению и работавшим у них нашим военнопленным. Военнопленные заготавливали топливо, перемещаясь без конвоя, но из осторожности нескольких человек держали в заложниках. Своей уверенностью эти пленные не были похожи на своих собратьев 1941–1942 годов. При встречах они не таясь радостно сообщали, что немцев гонят во всю.
Не знаю какому из прибежавших с востока фольксдойче понравился наш дом, но стали докучать полицаи, предлагавшие немедленно его покинуть. После двух или трех таких приходов мы собрали все, что могли унести втроем, и ушли. Кто-то из маминых знакомых посоветовал и дал адрес. Так мы очутились на ул. Свердлова, 37, на углу с ул. Кооперативной.
Двухкомнатная квартира на 2-м этаже двухэтажного дома стала нашим прибежищем до самого освобождения. Нашими соседями была учительница Мария Григорьевна и ее сын Юра, мой ровесник. Ее старший сын, черноморский моряк, воевал, и от него, что было обычным в то время, никаких вестей не было.
Вторым соседом был Вадим Благун, живший в том же дворе, в соседнем доме. Его отец, бывший военный инженер, соорудил в Аптекарской балке мастерскую, где делал ухнали — гвозди для подков — и продавал их крестьянам за продукты. Подрабатывали у него и мы, дворовые мальчишки.
Еще одними соседями, любимцами всего двора, были братья Слава и Коля Мартыненко и их маленькая сестренка Оленька, жившие одни. Их мама умерла еще до войны, а отец — работник пожарной охраны — ушел на фронт, затем оказался в партизанском отряде на Черниговщине. В 42-м он появился дома, кто-то его предал, но когда за ним пришли, ему удалось уйти. С тех пор Славу, он был старшим, ему было лет 17, периодически забирали в полицию и били, потом отпускали, и он подолгу отлеживался дома, харкая кровью. Ребят этих поддерживал весь двор, делились всем, что имели. Они вместе со всеми встретили наших, а потом в 48-м мама мне написала, что Слава умер…
Из того периода запомнилось два интересных события, о которых стоит рассказать: первое — со слов Вадима.
…На бульваре напротив дома, где сейчас техническая библиотека по ул. Кооперативной, отца Вадима встретили два словацких офицера и напросились в гости. С собой они принесли какое-то угощение, выпивку, кофе и пр. Выпив и хорошо закусив, расслабившись, попивая настоящий кофе, спросили у хозяина, не знает ли он, где поблизости находятся партизаны. Хозяин же, наконец поняв цель визита, испугался до такой степени, что стал заикаться. Гости убеждали его в искренности своих намерений, как могли, клялись, что они не провокаторы и еще несколько раз повторили свой вопрос. Убедившись, что ответа им не получить, задали последний: «Как можете вы, еще не старый мужчина, не только не защищать воюющую Родину, но и не знать, кто и где ее защищает?» По слухам, этой же ночью рота словацких солдат исчезла в неизвестном направлении. Говорили, что они ушли к партизанам в Крым.