Страница 22 из 86
В отличие от вчерашнего, день был морозный и все старались быть ближе к кострам. Ничего не менялось. Также на запад продолжали проходить порожние охраняемые эшелоны, и после каждого итальянцы волновались все больше.
Развязка наступила ближе к вечеру. Немцы стали подтягивать к вокзалу войска, в улицах появились бронетранспортеры и большие группы солдат. Похоже, что немцы окружали станцию. Итальянцы начали митинговать, о чем-то спорили, яростно жестикулируя, и, казалось, начинается драка. Эта нервозность, естественно, передалась и нам. В испуге я вспомнил о карте за подкладкой и не мог придумать, что с ней делать. Трагическая развязка приближалась и оставаться с картой было дольше нельзя. Я забежал в развалины рядом о вокзалом, извлек ее из-под подкладки, засунул в левый рукав и медленно пошел к костру. Итальянцы стояли и смотрели на очередной уходящий эшелон. Я выхватил карту из рукава и сунул в огонь.
И тут случилось то, что целый день витало в воздухе: итальянцы всей своей многочисленной толпой бросились на эшелон, в вагонах которого стояли, как и прежде, немцы, но с колбасой и батонами в руках. Очевидно, у них был обед.
Метнувшаяся к вагонам толпа увлекла и нас, притиснула к медленно движущемуся составу, и десятки рук протянулись к немцу, вытянули его из вагона. Опередившая всех длинная, черная, волосатая, высунувшаяся почти по локоть из шинели, рука выхватила у немца… не автомат, не гранаты, а колбасу.
Забегали карабинеры, эшелон остановился, в несколько минут итальянцы его заполнили. Толпа и нас почти внесла в вагон, обустроенный двухэтажными нарами и буржуйкой в центре. Мы нырнули под нары и затихли. Вскоре эшелон тронулся и застучал колесами на запад.
В вагоне находилось человек 60, они быстро освоились и, изломав пару досок от нар, растопили буржуйку. Стало тепло, на нас никто внимания не обращал, хотя нас было хорошо видно.
На первой же остановке в наш вагон влез офицер и, отсчитав пятерых солдат, отправил их в другой вагон, а на их место привел старенького генерала, его адъютанта и ординарца. Генерала, как и положено, усадили у печурки, чемоданы поставили рядом, адъютант и ординарец устроились неподалеку. Свет из открытой дверцы освещал лицо генерала: был он совсем седой, худой и не отрываясь, отсутствующим взглядом, смотрел на огонь, очевидно, лучше других оценивая происходящее и предвидя последствия. А мне, как назло, стало смешно: я вспомнил стишок, который мы учили в первом классе, посвященный тогдашним событиям в Испании…
Через какое-то время он оторвал взгляд от огня, огляделся, тыкая пальцем пересчитал всех в вагоне, в том числе и нас. Затем поставил на колени чемодан, открыл, достал несколько пачек галет и протянул каждому по две пресных, несоленых галеты. В том числе и нам, что меня удивляет до сих пор. Обдумывая этот случай много позже и вспоминая как мы летом 1945 г. подкармливали немецких пацанов и их отцов-рабочих, трудившихся рядом с нами в Юкермюнде на демонтаже военного завода, я проводил некую параллель. И до сих пор мне итальянцы кажутся совсем не похожими на своих европейских собратьев, а тем более «старшего брата»-союзника. Непосредственные, искренние, добрые.
А тогда под нарами так хотелось, чтобы они повернули оружие против немцев, открыли второй фронт, а нас бы взяли разведчиками, как знающих местный язык и здешние условия. Но поезд продолжал стучать колесами на запад, а итальянцы, конечно же, думали о своей Родине, а не о нашей. Может быть, они, как и славяне, подвержены ностальгии?
Часа в два ночи поезд остановился и наступила тишина, длившаяся несколько мгновений. Затем послышалась громкая команда на немецком: «Открыть двери» и, как только они загремели — с двух сторон вдоль вагонов вспыхнули яркие прожектора. Метрах в десяти от вагонов почти сплошной стеной стояли эсэсовцы, многие с собаками, автоматы были угрожающе направлены на вагоны. Тут же послышалась вторая команда: «Выйти из вагонов и положить оружие».
Итальянцы, совершенно не похожие на тех, что вламывались в вагоны днем, покорно выпрыгивали, осторожно, с вежливой покорностью клали оружие на землю прямо у немецких сапог и выстраивались шеренгами вдоль эшелона.
Так провалилась наша вторая мечта — о втором фронте. Выпрыгнув из вагона за спинами итальянцев, мы, пригнувшись, стали пробираться к голове состава, чтобы выйти из освещенной зоны. Вместе с нами пробиралось еще несколько человек. Впереди шла женщина с двумя детьми, мы пристроились за ней и вместе вышли из немецкого оцепления. К удивлению, немцы нас пропустили свободно и даже не обратили внимания. Выйдя к помещению вокзала, прочитали название станции — Гришино.
Так мы расстались с итальянцами. Но, как оказалось — не надолго: ранней весной толпы итальянских солдат появились в Днепропетровске. Они ходили с оружием в руках и предлагали его за буханку хлеба, настоятельно рекомендуя вооружаться. Во двор к Сушко забрел унтер, предлагая наган и маузер за две буханки. Мы с Юркой со страхом отрицательно замотали головами, и он понуро пошел со двора. Юрий вбежал в дом, что-то вынес ему, догнал и сунул в руку. Не оглядываясь, итальянец продолжал идти, жуя на ходу.
…Похоже, это была благодарность за генеральские галеты. А потом прошел слух, что задержанных в Гришино итальянских солдат и офицеров расстреляли в Западной Украине.
Мы быстро пошли по улице, мороз подгонял и, после относительно теплого вагона, не могли согреться. Отойдя от вокзала несколько кварталов, стали стучать и проситься в дома. Казалось — безнадежно, но едва стукнули в четвертый дом, как дверь распахнулась: на пороге стоял не старый еще мужчина в пальто и шапке, вопросительно глядя на нас. Мы попросились. Хотя подвох был виден, бежать было нельзя: обе его руки были опущены в карманы пальто. Мужчина отреагировал мгновенно: пригласил переночевать, но сказал, что живет в двух кварталах отсюда.
Чувствуя, что влипли, мы обреченно шли за ним. Улица была широкая, с высокими сугробами, снег скрипел под ногами, бежать нам было некуда, тем более, что правую руку он из кармана не вынимал.
Вышли на маленькую площадь, свернули чуть влево и направились к длинному дому на противоположной стороне. Подойдя ближе, рассмотрели светящуюся синим светом вывеску — «УКРАИНСКАЯ ВСПОМОГАТЕЛЬНАЯ ПОЛИЦИЯ».
Он представился старшим следователем городской полиции, предложил побеседовать и рассадил нас в разные комнаты. Первым был я. Наша легенда предусматривала путь из Воронежа через Вешенскую, Морозовскую, Миллерово, Ворошиловоград, Дебальцево, Горловку. Имена хозяек — имена наших близких: матерей, сестер. Улицы — такие, что были в каждом населенном пункте.
Но до мелких деталей он не добирался, иначе нас можно было легко поймать. На вопрос — как добрались от Воронежа до Вешенской — мы с Юркой ответили одинаково: в группе наших военнопленных при какой-то зенитной немецкой части, заготавливали дрова.
Наши ответы его, очевидно, устроили. Он посадил нас напротив и сказал, что утром в Днепропетровск едут два полицая, они возьмут нас с собой и передадут в городскую полицию, где все проверят и, если не подтвердится, нас расстреляют.
Он говорил тихо, спокойно, но угрожающе. Однако и в речи, и в поведении проскальзывала заискивающая неуверенность и глубокое, далеко спрятанное беспокойство. Мы понимали, что это значит и откуда волнение, нам так хотелось засмеяться и сказать: «Трепещи, подонок».
Ближе к утру пришли два полицая, молодые и пьяные амбалы с винтовками. Один был в овчинном тулупе до пят, второй — в коротком кожушке. Взяли нас, выслушав наставления следователя, и отправились на вокзал.
Следователь никаких бумаг по нашему допросу им не передавал, велел только сдать для проверки в городскую полицию. Он передал большой запечатанный пакет, который вытащил из сейфа и, было очевидно, что он приготовлен заранее.