Страница 18 из 65
— Сегодня в шесть — открытие выставки Аниты… Мы едем, или тебе не того?
— Непременно едем! Сейчас спускаюсь — только вот сделаю еще один звонок.
Извлекает из ящика стола мобильник, некоторое время сосредоточено листает какие-то записные книжки и наконец набирает номер:
— Это адвокатская контора «Мэйсон энд Мэйсон», Нью-Йорк? Меня зовут Марк Вульфсон, Даблъю-Ю-Эл-Эф-Эс-Оу-Эн, я хотел бы поговорить с главой фирмы… да, жду.
Мистер Мэйсон? — это Марк Вульфсон… да-да, тот самый… Мистер Мэйсон, некоторое время назад вам удалось добиться досрочного освобождения Сцилларда из штаба ВМС США, отбывавшего с 86-го года пожизненное заключение за шпионаж в пользу Израиля… Так вот, в американской тюрьме сейчас продолжает сидеть некий Хуссейн Эльдрин, старик-египтянин, тоже осужденный на пожизненное заключение за шпионаж — в пользу ГДР. Шпион несуществующей страны — чудный сюжет для пьесы абсурда, не правда ли?
…Совершенно верно, мистер Мэйсон: в былые времена я просто отловил бы пару-тройку американских шпионов, выменял бы на них своего человека, и дело с концом. Согласитесь, в этом есть что-то неправильное: ведь американские шпионы, сидевшие в наших тюрьмах, давно на свободе — вкушают, так сказать, от трудов праведных, а наши так и продолжают париться на нарах … А ведь вина Эльдрина куда меньше вины Сцилларда: Сцилард — американец, предавший Родину, а Эльдрин — эмигрант, не имеющий особых моральных обязательств перед Америкой. К тому же Эльдрин был не агентом, а всего лишь связным — мелкая сошка, пожизненное заключение таким, как он не принято было давать даже по нашу сторону «железного занавеса»!
…Да, разумеется, мистер Мэйсон, я понимаю: процесс обойдется недешево. В вашем распоряжении — (тут Вульфсон чуть скашивает глаза в сторону так и не убранного со стола кейса с долларами и россыпи кредитных карточек) — миллион двести тысяч; этого, надеюсь, хватит? …Приступаете сегодня же? — превосходно! Если вам удобнее получить наличными… да, как скажете. Кстати, а кого из коллег вы могли бы порекомендовать мне в Европе? Хочу вот тем же манером вытащить из Брюссельской тюрьмы Райнера Руппа… да-да, тот самый суперагент «Топаз» из штаб-квартиры НАТО, а то ему сидеть еще 12 лет…
36
Летнее кафе в южном, сплошь обшарканном и общелканном туристами, городке — тут таких сотни, если не тысячи; сверху нависают тщательно отредактированные развалины рыцарского замка, внизу — бухта, глубины которой заправлены химической, вырви-глаз, средиземноморской синькой, а поверхность густо замусорена сдутой с берега стружкой катеров и яхт. За столиком под тентом двое мачо — нордический и оливковый ; рукопожатие, которым только что они обменялись, явно из тех, какими обмениваются за положенное число секунд до гонга.
— Я, признаться, слегка опасался — а ну как не узнаем друг дружку? — начинает оливковый ; разговор, как ни странно, идет на русском: если кто запамятовал, для заметной части планеты это некогда был самый что ни на есть язык межнационального общения . — Как-никак, двадцать лет минуло, с лишком… Да и виделись мы тогда всё как-то мельком: вы ведь всё больше посиживали под кондиционерами в столице, пока мы кормили москитов в буше…
— Кондиционеры?! — вполне искренне изумляется нордический . — Шутить изволите… Я лично прибыл в Луанду, когда социализм тамошний уже вошел в стадию развитОго : украсть к тому времени успели не то, что кондиционеры — в гостинице, где мы квартировали, свинтили все оставшиеся после проклятых колонизаторов медные дверные ручки и кранЫ в ванной… Что же до узнавания — так ведь все ваши досье шли через наши руки; я, к примеру, по сию пору помню, что родом вы из Сантьяго-де-Куба, а отец ваш — радиоинженер… И понимаешь ведь, что всё это — полная липа, прикрытие, слепленное вашей контрразведкой, а всё рано помнишь. ЧуднО, верно?
— Это точно, — кивает оливковый . — Сколько сил мы тогда потратили на то, чтобы водить за нос союзников — уму непостижимо… Между прочим, вы не находите в тех событиях нечто мистическое, эдакое «проклятия фараонов»: ведь для ВСЕХ государств-интервентов, что имели глупость напрямую влезть в ту гражданскую войну черных, дело кончилось — хуже некуда: и ваша Восточная Германия, и Советский Союз, и белая Южная Африка уже приказали долго жить, мы, на Кубе, дышим на ладан… Главное — уже и нас всех больше нету, а те ангольские негры так и продолжают себе палить друг в дружку, как ни в чем ни бывало…
— Верно. А еще смешнее то, что негры Манделы, взявши власть, первым делом вышвырнули из спецслужб и из полиции белых профессионалов — всех до единого, и понасажали на их место идеологически выдержанных черных назначенцев. Потом сообразили, что совсем без профи дело всё же не пойдет — и ну набирать на их место людей из распущенной Штази и полураспущенного КГБ. Ну, а поскольку негры-назначенцы ничем, кроме взяток и трайбалистских разборок не заняты, спецслужбами Южной Африки сейчас реально рулят как раз эти ребята — хоть и белые, но зато вроде как «классово близкие». Так что, как это ни смешно, мы, выходит, взяли-таки Преторию. Нафига она нам теперь — ума не приложу…
— Да, жизнь выкидывает презабавные фортели… Я вот чего думаю: а не работает ли тут эдакий «закон сообщающихся сосудов»? Восточногерманские и советские разведчики эмигрируют в Южную Африку, а куда, интересно, при этом деваются их южноафриканские коллеги? ЮАРовская БОСС — уж нам ли не знать! — работать умела дай бог каждому: жестко, точно и быстро; а главное — крови ребята не боялись, это ведь по нынешним временам ба-альшая редкость… А ну как они заступили на место тех ребят из Штази и КГБ — на случай, если богатой и изнеженной Европе понадобятся ребята, не боящиеся крови ? И при этом очень, ну — очень, не любящие цветных?
— Я не советую вам, сеньор полковник, делиться с кем-либо этими гипотезами, — улыбка нордического смахивает на бритвенный разрез. — Вы, кажется, собирались обратиться ко мне с каким-то предложением, верно?
— Верно. Но только я обращаюсь не к вам лично, герр полковник, и не от себя лично. Всем известно, что Фидель долго не протянет; вполне очевидно и то, что режим не переживет своего создателя: после смерти Команданте у нас на Острове начнется вакханалия, вроде той, что у вас в 90-ом и в России — в 91-ом. Вопрос лишь в том, в чьи именно руки попадет вторая по своим возможностям спецслужба Западного полушария…
— Скорее всего — в руки наркокартелей.
— Именно! Так вот, я уполномочен говорить с вами от лица тех офицеров разведки, кого такая перспектива не устраивает.
— Да? И много ль тех офицеров?
— Достаточно, — отрезает оливковый . — А главное — именно в наших руках находятся превосходно налаженные агентурные сети в Штатах и по всей Латинской Америке…
— Знаете, полковник, — бесцеремонно прерывает своего собеседника нордический , — скажу честно: агентурные сети в Штатах — это всё, конечно, очень соблазнительно, но только в нашем профессиональном сообществе ваши кубинцы всегда имели репутацию совершенно безбашенных: всем известно, что вы даже при заграничных операциях таскаете при себе оружие — ну что за детство!..
Тут его филиппику внезапно прерывает сигнал мобильника (фуга Баха , естественно…). Прочтя в окошечке пришедшую эсэмэску — «На выставке Аниты преобладали асимметричные композиции. Марко», он несколько мгновений обдумывает явно изменившуюся за эти мгновения ситуацию, после чего вновь обращается к оливковому :
— Ладно, так тому и быть. Ваше предложение, сеньор полковник, принято — в принципе. Конкретные детали мы оговорим позже. Связь будем поддерживать так…
…Побродив сколько положено по изломанным мощеным улочкам и удостоверившись в отсутствии хвоста, нордический находит телефон-автомат и делает звонок, профессионально прикрывая от возможных нескромных взглядов набираемый номер; последовавший разговор укладывается в те пресловутые двадцать секунд , за которые невозможно засечь абонента. Повесив трубку, мачо отправляется на поиски другого автомата, из коего и делает второй звонок — на сей раз вполне открыто, порывшись перед тем в растрепанной телефонной книге, вывешенной на цепочке здесь же, в будке: