Страница 5 из 12
- Брат Лоренцо, - улыбаясь в бороду, сказал Лили, - хорошая пощечина Филиппу и Изабелле Испанским! Я прямо-таки слышу, какой звонкой она была! Эти лицемерные ханжи, а вместе с ними и все папские приспешники разъярятся, когда узнают, что в новой пьесе, которую демонстративно почтил своим присутствием Уильям Сесил, лорд-канцлер Берли, на сцене появляется свободомыслящий мягкосердый францисканец, сочувствующий запретной любви и на свой страх и риск помогающий грешным любовникам улечься в не освященную браком постель! Эти протухшие реакционеры в Мадриде и Риме, ей-ей, не переживут такого!
- Сомневаюсь, - заметил кто-то, - следует ли театру так открыто вмешиваться в политику...
- Кроме того, у меня складывается впечатление, - вступил в разговор довольно старомодно одетый высокий господин с белокурой бородкой и ироничными усиками, показавшийся лорду Кимберли весьма знакомым, хотя он и не мог вспомнить, кто это, - у меня складывается впечатление, что Чейни в роли Ромео кое в чем копирует покойного лорда Лестера, не так ли? Походкой, движениями, манерой говорить - это вылитый Роберт Дадли в молодые годы. Не правда ли? Королева несомненно это оценит...
- Тут я не уверен, - ухмыльнулся Лили. - Думаю, она сочтет это неуместным намеком на своего бывшего любовника. У Елизаветы никогда наперед не знаешь...
- Нет, - убежденно произнес кто-то из стоящих сзади, - лорд Берли наверняка бы демонстративно встал и ушел...
- Однако этому парню Шекспиру смелости не занимать, - проговорил голос, тут же утонувший в шелесте шелка, говоре и шарканье ног, ибо антракт кончился и зрители премьеры стали возвращаться на свои места или на места, куда их кто-то соизволил пригласить.
Лорду Кимберли за дополнительную мзду удалось заполучить два отличных кресла - сбоку у самой авансцены; теперь дядюшка с племянником получили отличную возможность видеть и арену нового театра, и галерею вплоть до портика, а при желании даже сцену. Рэндольф с жадным любопытством озирался по сторонам, а многие разглядывали его - без сомнения, стройного и привлекательного молодого человека. Но вскоре все взгляды устремились на комедиантов - драма продолжалась.
Шекспир сегодня не играл, прошел слух, что ему нездоровится, поговаривали даже, будто после смерти сына Хемнета с ним случались тяжелые кризисы, периоды творческого бесплодия, меланхолии и ужасной раздражительности, некоторые утверждали, будто он пьет, другие - что он очертя голову погнался за деньгами. Действительно, он стал совладельцем "Глобуса", безрассудно вложил деньги в какое-то поместье Нью-Плейс в Стратфорде и так далее, но все остальное досужие вымыслы. По мнению коллег и ровесников, карьера Шекспира была слишком уж стремительной. Так или иначе, роль Меркуцио, которую, считалось, Шекспир написал для себя, сегодня играл какой-то Лидем, актер, в общем-то, малоизвестный и не очень опытный.
Второе действие развивалось прекрасно - сцена, в которой Джульетта стояла "наверху", на балконе, а Ромео - "внизу", в саду, сверх ожидания удалась, весь театр не дыша следил за ее ходом, хотя юноша, игравший Джульетту, - некий Иннес, дважды весьма некстати запнулся; брат Лоренцо в грубой сутане, с улыбкой мягкосердого святого из Ассизи справился со своей ролью блестяще - это был прямой и неприкрытый протест против консервативных, косных идей юга.
Любой ребенок в зале знал, что под родом Монтекки автор изобразил благородных и гордых господ из Уайлдшира, тогда как Капулетти - прозрачный псевдоним Эффингемов, и что здесь автор смело, чуть ли не вызывающе обличает их бесконечную тяжбу за известные владения в Мидлсексе, бессмысленно переходящую от поколения к поколению и поглощающую сотни тысяч фунтов.
Партер и галерея покатывались со смеху, слыша грубую речь Джульеттиной кормилицы (злая карикатура на давнюю любовницу автора госпожу Терренс), и в волнении кусали ногти во время дуэли Ромео с Тибальдом, превосходно сыгранным (отрицательный персонаж) господином Редвелом, которого только недавно переманили из театра "Свон" (дуэль - намек на недавнюю аферу МортонШефтсбери, это же ясно как Божий день).
И второй антракт удался на славу. Сэр Кристофер лорд Кимберли представил своего привлекательного провинциального родственника Его апоплексическому сиятельству Лорду хранителю печати Джону Эффингему, начальнику королевской стражи в Тауэре Чарльзу Монтегю Нортумберленду, сидевшему в первом ряду и пожиравшему глазами актера, что играл Джульетту, и другим важным особам, которые когда-нибудь могли пригодиться на пути Рэндольфа от первого семестра до кресла королевского министра судов и тюрем.
На сцене действие неудержимо клонилось к трагедии.
В конце третьего антракта лорд Кимберли столкнулся в фойе с уединившейся парой друзей и коллег автора: известным поэтом Майклом Дрейтоном, автором "Эклог" и "Войны баронов" и вообще превосходным мастером александрийского стиха, и необыкновенно талантливым литератором Бенджамином Джонсоном, молодой звездой Кембриджа. С его именем были связаны две уже ставшие всеобщим достоянием тайны: что он какое-то, правда короткое, время был католиком и что потихоньку тоже кропает пьесы, которые, даст Бог, тоже увидят свет, как и эта, сегодняшняя, вне сомнения наиболее успешная пьеса Уильяма со времен "Ричарда III".
- Я несколько иного мнения, - нахмурившись сказал Дрейтон в ответ на слова искреннего восхищения, высказанные сэром Кристофером, повторившим услышанное от Лили. Только теперь лорд Кимберли заметил, что оба писателя, словно крепостная стена, мрачно противостоят всеобщему восторгу, вызванному премьерой.
- Почему? - спросил молодой граф Камберленд, очевидно вообще любитель задавать вопросы.
- Да это же ясно, - нетерпеливо произнес Джонсон и резким нервным движением обхватил свою бороду - казалось, он хочет вырвать ее с корнем. Но он не хотел этого вовсе.
- Что-нибудь не так? - обеспокоился сэр Кристофер, который не вполне осознанно, но все же был на стороне Шекспира; хорошо помнил его отца со времен, когда тот занимал должность старосты Стратфорда и даже как-то раз посетил его в имении Эшби в Уилмкоте, куда его пригласили на охоту. Сэр Кристофер имел склонность или, точнее, слабость к людям, которые совершали необычные поступки или которых постигла необычная судьба, - а у Шекспира такого было сверх головы. Он бросил семью, отцовские владения в Уилмкоте продали с молотка, он скатился на самое дно и стал актером. Бессмертный, знаменитый Фрэнсис Гардинер, непревзойденный знаток театрального искусства, король английских критиков, имя которого да пребудет навеки в анналах британской культуры, недавно разнес беднягу Уильяма в пух и прах, короче говоря, заживо его похоронил.