Весенняя путевка

Кнорре Федор

Весенняя путевка

Федор Федорович Кнорре

Весенняя путевка

На веранде чистенькой дачки конторы дома отдыха дежурная сестра стояла в дверях - ее фигуры как раз хватало, чтоб закупорить проход во всю ширину, - и напевала вполголоса хабанеру из "Кармен", потряхивая головой, чуть улыбаясь и поигрывая бровями.

Увидев подходившую с чемоданом Лину, оставила в покое брови, повернулась, заносчиво дернув плечами, тоже немножко из "Кармен", и пошла в дом. Коротенький белый халатик высоко открывал белые пухлые икры в детских носочках.

Покачивая высокой башней накрученных волос, неторопливо обошла вокруг стола, уселась в кресло и, не глядя, протянула руку:

- Путевку!

Лина поставила чемодан, торопливо раскрыла сумочку, выронила на пол и поспешно подобрала шуточную записку дедушки, написанную ей на дорогу, и подала путевку.

Дежурная недоверчиво рассмотрела путевку и даже заглянула на изнанку, хотя читать там было совершенно нечего, кроме числа и фамилии Лины.

- Опаздываете, Сумаркова! - сказала дежурная.

- Сумарокова... - Лина запихнула записку в карманчик сумочки и виновато улыбнулась. - Да, на два дня...

- За опозданные дни срок не продляем.

- Ну конечно, я разве рассчитываю?.. Это я хворала... я даже боялась, вовсе упущу...

Лина была еще полна радостного возбуждения первого путешествия, ей все нравилось в этих незнакомых местах, немножко похожих на заграницу, и хотелось тут всем поправиться, даже этой пухлой, в носочках, хотелось обрадовать ее, поделившись тем, как хорошо все сложилось, - она боялась, что ничего не получится, она не выздоровеет и путевка уйдет, и вдруг все вышло хорошо, и тут все так интересно: улицы с нерусскими названиями, вывески магазинов, кафе...

- Давайте паспорт и за прописку, - сказала дежурная, - у вас пятьдесят копеек мелочью будет?..

- Пожалуйста, кажется, есть.

- Не надо, уберите!.. - Дежурная отодвинула ребром ладони монетки, которые выложила на стол Лина, и подала ей талончик. - Пойдите по дорожке все прямо, там спросите корпус номер одиннадцать, добро пожаловать.

Дежурная отвернулась, Лина подняла чемодан и вышла через веранду в сад, под дождик.

Дорожка у нее под ногами захрустела мелкими камушками, с деревьев капало, разноцветные головки анютиных глазок на клумбах вздрагивали под дождем.

- Корова! - сказала Лина, отойдя шагов на пятьдесят. - Вот уж корова! - Прошла еще немного и засмеялась, вспомнив, как та поигрывала бровями; конечно, это она сама была Кармен, бедная коротышка в розовых носочках, вот уж не до талончиков ей сегодня. Может, она сейчас чем-то очень счастлива или очень несчастна, ведь по прическе и по толщине ничего не угадаешь.

Мелкий дождик не шел, а как повис, так и остался висеть неподвижно в воздухе, окутав водянистой дымкой все вокруг: березы с длинными плакучими ветками посреди зеленой лужайки, глянцевитые черепичные крыши и экскаватор, отдыхавший от работы, уткнув нос в недорытую мокрую яму.

В одиннадцатом корпусе соседки по комнате показались Лине очень уж пожилыми и скучными и, кажется, были не очень-то довольны, что к ним поселили девчонку.

Немного погодя она поплелась за всеми в столовую к обеду, вошла в длинный, полный народу зал, чувствуя себя напряженно-неловкой, неустроенной среди тех, кто сидел на своих местах и обжился как дома.

Даже какой-то съеженный старичок в допотопной толстовке и болотных сапогах с ремешками был как дома: вполне успешно смешил соседок в шелковых платьях и, что-то рассказывая, непринужденно помахивал вилкой с поддетой на нее килькой.

Не глядя по сторонам, стараясь самоуверенно полуулыбаться, она прошла длинным проходом между столами и столиками, села в уголке, куда ей показали, и пообедала, стеснительно прижимая к себе локти, чтоб не толкнуть соседей.

Вечером шел фильм, который она уже почему-то дважды видела, хотя он не поправился ей с первого раза.

Она принесла на веранду большой блокнот, вместе с конвертами и шариковой ручкой уложенный в чемодан дедушкой, села у слезящегося окна и стала писать первое письмо: "Милый дедушка! Вот я доехала. Стихийных бедствий по дороге не было. Разбойники, пираты и замаскированные диверсанты на меня не кидались. Все ценности, захваченные в дорогу, я довезла в сохранности, кроме куриной ноги и бутербродов с котлетами, которые я съела, как только поезд отошел..."

Она улыбнулась, представив себе, как дедушка будет это читать, и продолжала:

"Я уже пообедала. Кормят не особенно, но много. Теперь сижу на веранде и наслаждаюсь заслуженным отдыхом. Море где-то рядом, но я еще не ходила: очень уж дождь.

Кругом все в дожде. Только прямо против меня на двух столбах красуется плакат. Там смелой малярной кистью изображено синее море, красное солнце с лучами, и на желтом песке распростерты человечки. Почти голые, изнывают от жары. И все это мокнет сейчас под холодным дождем.

Мне предоставили совершенно отдельную комнату на первом этаже со всеми удобствами, кроме трех бабок, которые живут вместе со мной. Но они, кажется, не кусаются.

Пока я видела только две улицы. Они обе чистенькие и довольно интересные, потому что какие-то не совсем как у нас. И надписи не русские, а иногда русские, и все-таки вроде немножко заграницы...

Выполняя принятое обязательство, докладываю: бок у меня не болит. Когда я про него забываю, он совершенно ни чуточки не болит. А когда вспомню и прислушаюсь, он тихонечко начинает похныкивать, наверное, тоже вспоминает прежние обиды, как ему было больно.

Вот все мои впечатления и наблюдения.

Следи за собой как следует, не забывай, какой ты легкомысленный.

Помни: каши, картошку, фазанов, стерлядок и прочее, что ты там без меня будешь себе варить, надо начинать готовить заранее, когда еще совершенно не хочется есть. А не как некоторые: оголодают и тогда второпях бегут покупать. И едят недоваренное.

Целую тебя, мой миленький, в твою окладистую бороду, которую ты когда-нибудь соберешься отрастить.

Остаюсь твоя внучка, дочка, а также старая бабка - Лина.

Сердечный привет Тюфякину. Л.".

На другой день дождь шел с самого утра и до темноты. Нахлобучив капюшон своей непромокаемой недурно промокавшей курточки, Лина поднялась на дюну и постояла там, засунув руки в карманы, поеживаясь, глядя на море.

В море было так же пустынно, как в небе. Все - небо, дождь и море - в сырых сумерках сливалось в серую скучную пелену, и неуютно было на это смотреть и думать, что она тут одна и до дома так далеко.

Она вернулась в комнату. Две соседки от скуки стали рано укладываться в постели, а третья, Тоня, оживленно улыбаясь, взбивала гребешком кудряшки круто завитых волос, то и дело нагибаясь к низко подвешенному зеркальцу.

- Опять в полет готовится, - сквозь зубы пробормотала Сафарова, расправляя на плечах свой пиджак мужского покроя, который носила поверх пестрого крепдешинового платья.

Тоня улыбнулась своему отражению, отошла от зеркала, достала из-под кровати туфлю, надела и, усевшись на край кровати, задумчиво стала ее рассматривать, поворачивая на все стороны.

Немного погодя она вдруг радостно сказала:

- А, подумаешь, черт с ними, с туфлями! - быстро надела вторую, встала и лихо притопнула.

- Опять до ночи, - сообщила своей подушке Сафарова.

- Опять! - ласково согласилась Тоня и отодвинула оба шпингалета на окне. - Пожалуйста, не закрывайте, если вдруг я опоздаю.

- Ах, если вдруг? - ядовито повторила Сафарова и насмешливо фыркнула в подушку.

Тоня рассмеялась как-то без улыбки, с неприятным выражением. Странноватое у нее было лицо: ни молодое, ни пожилое, скорее рано зачерствевшее, огрубевшее, с жесткими запятыми морщинок около уголков губ.

Стоя перед зеркальцем, она невозмутимо спокойно затягивалась лакированным пояском и насмешливо поддакивала Сафаровой, которая все цеплялась, заходила с разных сторон, чтобы как-нибудь втянуть ее в словесный поединок - спор, склоку, а то и скандал, который в плохую погоду, когда деваться некуда, а спать еще рано, некоторым заменяет и кино, и книги, и телевизор.