Второй вариант

У лодок командира полка увидели. Сам отдал приказ на разведку и пожелал успеха. Совсем воспрянули духом, поверили, что захватят пленного и взяли, а привезли никому не нужный труп. Нелепая случайность, или снова допустили какую-то ошибку? Пожалуй, не надо было в кучу сбиваться. Потащил бы "языка" сразу один Бербиц, может, и обошлось, а возможно, и еще хуже получилось бы. Нет на этот вопрос ответа. И не будет. А что невезучий он, так это точно. Не одно так другое, и все к нему прилипает.

Перевернулся на другой бок и охнул. Каждая мышца болела и ныла, словно его цепами молотили.

Глава седьмая

1

Всю осень дивизию готовили к наступлению. Полки поочередно выводили в тыл на учения с боевыми стрельбами, с точным подсчетом пробитых мишеней, разбитых дзотов, разрушенных ходов сообщений и с преследованием "отступающего противника". Приучали пехоту ходить вслед за огневым валом, и поняли солдаты, что так и надо наступать - безопаснее и надежнее.

А взвод Шарапова в середине декабря почему-то перебросили под Новгород, в район бывшей деревни Городище, где во время похода на Новгород останавливался Иван III, а позднее чинил расправу над непослушными боярами Иван Грозный. Разведчики должны были наблюдать за противником и засекать его огневые точки.

Пришли на новое место ночью и ничего как следует не рассмотрели. Утром первым делом поднялись на вал недостроенной дороги и ахнули: до города рукой подать и через Волхов шагают на тот берег быки недостроенного моста.

Поначалу освещенный лучами восходящего солнца, запорошенный свежим снегом, украшенный десятками белоснежных церквей Новгород показался целехоньким, однако первая радость узнавания длилась недолго: сколько ни смотри в бинокль, целого здания не увидишь. Мертвый город простирался перед разведчиками. Черные трубы над сгоревшими крышами, просматриваемые насквозь остовы разбитых зданий, сбитые, исковерканные маковки церквей.

Прищуренными от гнева глазами рассматривали вражескую оборону. Она начиналась на той стороне реки Юрьевым монастырем, левее которого виднелось озеро Ильмень, напротив быков подходила несколькими дзотами на валу. С юго-восточной части город прикрывал старинный земляной вал, а перед ним, на вытянутом с юга на север острове между рукавами Малого Волховца, Левошней и Правошней, подступы к валу сторожил Кириллов монастырь.

Шарапов разыскал командира местной роты и убедился, что огневые точки фашистов он знает плохо.

- Да и вы их не засечете. Сегодня стреляет из одной, завтра из другой. У них в каждом доме по несколько амбразур приготовлено, любая церковь - и наблюдательный пункт, и пулеметное гнездо. Последнее время и совсем редко стреляют,- уверял командир роты.

Через несколько дней и в другом пришлось убедиться. Выскочил утром Шарапов свежим снежком бодрость нагнать, поднял глаза и застыл, голый по пояс и с полотенцем за спиной: с вала с поднятыми руками и в каком-то странном одеянии - серая куртка с капюшоном, серые же брюки и белые бурки - спускался немец ростом едва ли не с Бербица, а от него со вскинутой навстречь винтовкой пятился щупленький солдат, не то узбек, не то таджик. Заметив Полуэкта, расплылся в улыбке:

- Товарищ младшая лейтенанта, моя пленного поймала!

- А что же ты задом от него идешь?

- Дистанция надо держать? Надо. А в канаве как разойдешься?

- Молодец! - похвалил Полуэкт солдата.- Веди его в нашу землянку - нам "язык" вот так нужен,- полоснул ладонью по горлу.

Но номер не прошел. На смуглом лице солдата лишь на секунду появилась растерянность, потом он хитро прищурил глаза и заявил:

- Нельзя, товарищ младшая лейтенанта, я к своему командиру вести должна.

И "язык", целый, невредимый, прошествовал мимо.

При допросе перебежчика выяснилось, что он раньше служил на аэродроме под Харьковом и там был ранен. После госпиталя получил отпуск и ездил домой. Его город разбомбили американцы, три брата погибли на Восточном фронте, и мать очень просила его не воевать больше, а при первой возможности сдаться в плен, что он и сделал.

Жил перебежчик в землянке за быками, утром покинул ее, перешел Волхов, поднялся на вал и еще долго плутал по нему, прежде чем увидел солдата, который привел его на КП роты. Все это- немец поведал спокойно, лишь изредка умолкая, чтобы подобрать нужное слово. О своем необычном костюме рассказал:

- Первой авиаполевой дивизии видаль зимняя форма. Ошень, ошень удобна. Куртка теплая и с капюшон. Обратно вывернешь - белая. Шапка тоже карош. Уши! Уши! - Шапка была типа финской, с козырьком и опускающимся на уши и затылок задником.

Утреннее происшествие взбудоражило всех, о нем то и дело заходил разговор и в землянке разведчиков: добровольно немцы переходили на нашу сторону крайне редко.

- Не тот стал фриц! - подвел итог случившемуся Шибаев.

- Почему не тот? - не понял Карянов.

Шибаев ответил не сразу. Подбросил в печку дров, прикурил от добытого из нее уголька, затянулся два раза крепко-накрепко.

- А потому что без веры уже воюет. Из-под палки, можно сказать. В сорок первом, во время контратаки, я в воронку заскочил, а там немец. Я в полном здравии, у него вся грудь в крови и пулемет рядом разбитый. Теперь бы такое случилось - он бы руки вверх поднял, "Гитлер капут!" залопотал, а тогда приказывает на чисто русском, будто в Подмосковье родился: "Иди сюда - помоги перевязаться!" Сам перевяжешься, говорю, я тебя к нам не звал. Зубами заскрипел, глазищами сверкает, здоровой рукой шарит, чем бы в меня запустить, шипит: "Наши придут, я из тебя ремней нарежу!" Вот какие они были в сорок первом.

- Дал ему девять граммов? - поинтересовался Карянов.

- Чесались руки, но сдержался. Раз русскому выучился, пусть поговорит хорошие "языки" и тогда нужны были.

- Не нравится мне эта история,- как всегда тихо и внушительно продолжил разговор рассудительный Вашлаев, поглаживая небритый подбородок.

- Какая? Что не шлепнул?

- Сегодняшняя. Фриц через Волхов перешел, на минном поле не подорвался, в наши окопы залез, и никто этого не заметил. А если бы десяток разведчиков вместо него пожаловали? Что бы они натворили! У меня предложение есть.

- Выкладывай,- не сдержал улыбки Шарапов. Вашлаев начал неторопливо обосновывать свое предложение:

- Пока мы на КП полка жили, там и без нас сторожей хватало. Здесь, поскольку хозяева ненадежные, надо одного в траншею на вал определять, а второго у землянок. Вот так я думаю, а то спим, храпим и в ус не дуем.

Стоять на постах разведчики не любили, но на этот раз Вашлаеву возражать не стали.

- Все, командир? - спросил Бахтин.- Тогда, кто хочет побороться на сон грядущий под охраной двух надежных часовых, за мной.

- Кто желает поползать, на выход,- поднялся Шиканов.

- У кого есть силенки меня из траншеи на божий свет вытащить, прошу до меня,- пробасил Бербиц и, не увидев желающих, пожаловался:- Командир, они боятся.

- А ты не очень свою силу показывай,- посоветовал Шарапов.- Идем, охотники найдутся.

Бербиц хорошо прижился во взводе. С ним стало даже веселее. Повесят носы ребята, Миша им парочку анекдотов подкинет, и смех в землянке. Нравилось и то, что он умел подтрунить над собой. Первыми начинали смеяться глаза, посматривая на собеседников хитровато и с обещанием - а я вас сейчас ошарашу! - потом начинал подрагивать горбатый нос и слышалось хорошо знакомое: "Гы-ы".

Один недостаток был замечен за Бербицем - он боялся снарядов. "Если погибну, то от артиллерии",- говаривал Миша. У всех в памяти был недавний случай на занятиях. Немцы повели обстрел, но снаряды ложились так далеко, что никто и бровью не повел. Бербиц же сразу прыгнул в окоп и залег там намертво. Потом разрывы приблизились, и все - чем черт не шутит - тоже укрылись в окопе. Один Бахтин остался наверху, стоял на бруствере, покусывал соломинку и пытался "завязать" разговор с Бербицем: "Миша! Мишенька, вылезай ко мне, маленький. Я тебе бумажку дам, ты закуришь моего табачку, у меня даже спички есть". Ребята хохотали, а Бербиц даже не огрызнулся. И раньше, стоило на немецкой стороне раздаться орудийному выстрелу, Миша начинал искать для себя спасительную ямку. Можно было просто крикнуть: "Летит!" - и он бросался на землю. От таких шуток отвадил Вашлаев: