Второй вариант

Почувствовав неладное, Лобатов приказал проиграть "Катюшу". Соседи притихли, а "Мефодий" гонит и гонит в ночь ракеты, и одна, не догорев, раскаленным метеоритом упала у заграждения, подпрыгнула и угодила на спину Скубе. Дернулся было Костя, чтобы сбросить ее, и застыл в неудобной позе. Масккостюм прогорел мгновенно, зашаяла телогрейка. Еще меховой жилет на парне, гимнастерка, теплая нательная рубаха, но долго ли продержится человек с костром на спине? А не выдержит, вскрикнет от адской боли, шевельнется даже всех изрешетит "Мефодий". Каких-то шестьдесят метров до ствола его пулемета.

Вжались в снег разведчики, слились с ним, не дышат. И Скуба лежит, зажав крепкими молодыми зубами рукав масккостюма и закрыв глаза, чтобы не передалась его боль товарищам и не натворили они чего не надо. Полуэкт непроизвольно тоже хватает зубами свой мокрый рукав.

"Шахту" прокрутили на своем берегу, "Город". Стихла оборона врага, догорела последняя ракета. Тут же накрыли, содрали со спины Кости факел, задавили руками, дыру на телогрейке засыпали снегом. А горелой ватой на всю округу несет. Хорошо, что ветер от немцев, а то бы...

Связисты заканчивали концерт. Над обоими берегами неслась песня о родной стране. Под ее шумок Шарапов добрался до Скубы.

- До лодок сам можешь?

Не разжимая рта, Костя кивнул.

- Там перевяжут, но придется нас дожидаться.

Снова кивок.

Надо бы еще что-то сказать Скубе, но не находит Полуэкт нужных слов и вместо них осторожно, выше локтя, пожимает Косте руку, боясь и этим легким прикосновением причинить боль.

Костя ползет медленно, неестественно прямо держа обожженную спину, то и дело останавливаясь, чтобы перевести дух.

Непредвиденные задержки выбили из графика. "Мефодия" упустили. Через несколько минут пост примет "Николай". Придется ждать, пока он освоится и перемерзнет как следует. Под разрывы немецкой артиллерии, нащупывающей громкоговорящую установку, отошли к обрывчику.

Пока ползли, чуть-чуть согрелись. Но ненадолго. Холод шел сверху, от узкого рогатого месяца, и морозил спины. Он донимал снизу, от заледенелой земли. Встречный ветер пробирался в рукава масккостюмов, под шапки, в рукавицы, проникал в голенища сапог.

Перед выходом на задание растерлись спиртом, в портянки заложили сухую горчицу, но мороз усиливался, телогрейки и жилеты давно не держали тепло, ноги пристывали к подметкам сапог, особенно у тех, кто набрал в них воду.

Пролежали час, снова прошли проволоку, минное поле и наткнулись на малозаметное препятствие, противопехотные мины под ним. Сделать проход и обезвредить мины в двадцати - тридцати метрах от бдительного "Николая" нечего было и думать.

Шарапов махнул два раза рукой - вступал в силу второй вариант поиска. "Сухие" отошли к обрывчику, "мокрые" покинули спасительное убежище и сосредоточились у проволоки, где Бахтин успел вырыть неглубокий окопчик.

Выждал Вася, пока "мокрые" отдышались, приготовились к стрельбе, и стукнул автоматом о проволоку. "Николай" будто того и ждал. Взвилась в небо осветительная ракета, над головой засвистели пули. По пулемету ударили из автоматов. Поперхнулся и смолк. От соседа слева взлетела зеленая ракета и была продублирована соседом справа. Сигнал опасности и одновременно обозначение места нападения - догадались разведчики и, чтобы сбить вражеских солдат с толку, дали несколько ракет в другом направлении. Немецкая оборона притихла. Хлопают лишь ракетницы.

Разрядив диски, "мокрые" продемонстрировали паническое бегство. Шарапов бежал с ними последним. У обрывчика, за которым укрывались "сухие", вскрикнул и, изображая раненого, беспомощно взмахнул руками, упал лицом к реке.

По пути к Волхову кого-то ранили или убили по-настоящему - было видно, как его подхватили и потащили к лодке. Добежали! Дали красную ракету, и, не успела она погаснуть, из-за реки понеслись снаряды, стали крушить дзоты и траншеи врага.

Снова все небо в осветительных ракетах, но сколько ни вглядываются оставшиеся на нейтральной полосе разведчики в узкую полоску реки, лодки не видно. Мечется она где-то вдоль берега, спасаясь от огненных струй пулеметов, от мин и снарядов, и неизвестно, доплывет ли до своих. Еще ждать, терзаться сомнениями, пока не взлетят на своем берегу две зеленых ракеты - сигнал о возвращении первой лодки и о продолжении работы по второму варианту.

Есть две зеленые! Живы ребята! Прорвались! Скубу уже в медсанбат повезли!

Повеселели оставшиеся, сбились в кучу, прижались друг к другу, чтобы сохранить остатки тепла, и стали ждать, когда начнет действовать Вася Бахтин.

Немецкие артиллеристы постреляли еще немного для острастки и успокоились. И пулеметы замолчали. Русские разведчики убежали, остаток ночи пройдет спокойно. Можно и о доме подумать, и на звезды полюбоваться.

А поиск продолжался. Сначала тихо, потом громче и с такой болью в голосе, что показалось, будто и на самом деле ранен, застонал Вася Бахтин. Правдиво стонать его учили долго, и ничего не получалось, а тут откуда что и взялось? Не может здоровый человек изобразить такую боль, разве что перемерз окончательно.

Будь проклята эта ночь и чертовы фрицы! Раненый разведчик у самого дзота "остался", а они нос из траншеи боятся высунуть. Несколько раз подал голос Бахтин - не идут. Галдеж только устроили. Может, не знают, как пройти минное поле, и послали за саперами?

Пристыли к спинам гимнастерки, свело руки и ноги, закоченели тела, но надо лежать и ждать. Жда-ать! Шарапов не сводит глаз со светящихся стрелок трофейных часов. Еще пятнадцать минут, десять, пять, три, минута, и он даст команду на отход. Проходит это время, назначает новое: тридцать секунд, еще тридцать... Последний раз - три минуты,- и пропади все пропадом! Но истекает и этот срок, а он снова медлит.

Приглушенные голоса? Скрип снега под ногами? Неужели пошли? Идут! Точно идут! Уже видно!

Автоматная очередь у проволоки. Из ППШ. Бахтинская! Скорее туда, пока нет ракет, пока не разобрались фрицы, в чем дело. Каким-то чудом ожили ноги, стали послушными тела, сердца захлестнул азарт. Второй вариант прошел: трое, скошенные очередью на снегу, четвертый пытается вырваться из-под Бахтина.

Связывать и заталкивать кляп некогда. Схватили пленного за руки, за ноги, побежали.

От множества ракет ночь вновь превратилась в день, и рвут ее пулеметные очереди, разрывы мин и снарядов. Поняли немцы, как их перехитрили, неистовствуют.

Недалеко уже до реки, но и пулеметные очереди вот-вот перекрестятся на отходящих. Сошлись, прижали к земле.

- Командир, пленного ранили! И наших троих!

- Бербиц!

Бербиц тигром метнулся к немцу, поднял на руки и побежал, защищая спиной от новых пуль. Ребята подхватили раненых. Быстрее, быстрее к лодке! Едва спрыгнув под обрыв, Шарапов кинулся к Бербицу:

- Живой? - спросил о пленном.

- В грудь ранило. Хрипит пока.

- Неси в лодку. Осторожно.

Лодка отчалила от берега и закружилась, заныряла, кренясь то на один борт, то на другой, среди рвущихся к небу фонтанов воды, возникающих и исчезающих на глазах водяных воронок.

Полуэкт проснулся от негромкого разговора. Карянов допытывал Бахтина:

- Вася, а ты его каким приемом свалил?

- Каким? - хмыкнул Бахтин.- Я так продрог, что все приемы забыл. Сбил как-то, прижал к себе, чтобы ножом не пырнул, и молил бога, чтобы вы скорее прибежали.

- А если бы их больше пришло?

- Вначале я тоже этого боялся, а потом, думаю, пусть хоть взвод, лишь бы поскорее. Как вспомню, чего мы натерпелись и все коту под хвост пошло, так заплакать хочется. Я еще в лодке знал, что "язычок" наш на тот свет отправился, но не хотел расстраивать командира.

Шарапов прикрыл глаза рукой, поглотал подступающий к горлу комок, и ему тоже захотелось зареветь, как маленькому. На этот раз он ни в чем не мог упрекнуть ни себя, ни подчиненных. Классическую разведку провели, а вернулись снова с одними документами. Вспомнил, как уходили в поиск, и того горше стало. А уходили необыкновенно. Разлили по кружкам водку, постояли тесным кругом, спели "Волховскую застольную" и поставили кружки до возвращения.