Обменные курсы

Да, думает Петворт, сидя на толчке, есть люди, которые любят путешествия, и те платят им взаимностью: выключатели всегда работают, ключи не застревают в замках, телефон оказывается исправным. А есть люди, которые тоже путешествуют, но путешествия к ним не благоволят: из кровати выскакивают пружины, дверцы платяного шкафа либо не закрываются, либо, чаще, не открываются после того, как ты повесил в них одежду, лампочки перегорают, туалетная бумага кончается. Восседая напротив невидимого сотрудника ХОГПо, Петворт думает, что относится ко второй категории. Он лезет в карман за листком бумаги, который разрешил бы его затруднения. Там слепо отпечатанное пригласительное письмо и валютная декларация. Еще там его гостиничная идентьяыіі, на обороте которой написано: «Добро пожаловать в Слаку, город искусства и деревьев, цветов и цыганской музыки. Без сомнений, все будут довольны своим местопребыванием в этом замечательном городе. В гостинице «CJIAKA» не преминьте также посетить: ***РЕСТОРАН «СЛАКА», где предлагаются такие деликатности наших кухмистеров, как кырбп чурба (баранина, протушенная в горшочке), cоtelette du porc (свинская отбивная), саркп банату (паштет из овчины) и знаменитое мясо по-боярски, оживленное фольклоровыми песельницами и типичным оркестром; ***НОЧНОЙ КЛУБ «ЗИП-ЗИП»: персоналы, наряженные крестьянами с гор, и всенародно славимые актерки исполняют зажигательные песни, пляски и художественный стрып-тиз; ***БАРРЪІІ «РОМЭН»: персоналы в цыганских костумах и особливые напои, как пьяные, так и безалкоголические». Еще есть письмо, которое он только что забрал внизу: конверт с официальным гербом. Похоже, его распечатали и снова заклеили, хотя, возможно, это обман зрения. Внутри тисненая карточка от мистера и миссис Стедименов с приглашением мистеру Э. Петворту отобедать у них завтра вечером, дабы познакомиться с мистером Э. Петвортом. Карточка слишком твердая, конверт слишком жесткий. По счастью, есть еще вчерашний счет из отеля в Бейсуотере, который подходит по всем параметрам.

Он моется без мыла (это одна из тех европейских стран, где считают, что давать людям мыло – опасно) и возвращается в спальню, где на темном потолке по-прежнему вспыхивают неоновые отсветы. Гостиничные номера всегда наводят тоску и беспокойство; у Петворта тревожно на сердце. Он уже не потерян, а нашелся. У него два чичероне, но каждый советует опасаться другого. Вынимая из синего чемодана пижаму и раскладывая ее на трехспальной кровати, Петворт пытается вспомнить Кембридж, какой-нибудь случай, когда Плитплов, этот обладатель птичьего профиля, действительно общался бы накоротке с его темноволосой женой. Однако в памяти всплывают только прочитанные и прослушанные лекции, ленчи в колледже, вечеринки в преподавательских номерах, короткая прогулка на лодке, более долгий визит в паб. Надевая чистую рубашку, он думает о Любиёвой, строгой, но веселой, настороженной, но смеющейся, ждущей его сейчас внизу в своей мохеровой шапочке, заботливой, но пытливой, взявшей под контроль его багаж и знакомства; они доносят своему начальству, мы – своему. Убирая портфель, нагруженный Хомским и Чаттаном, Лайонсом и Фоулером в шкаф (который, ясное дело, не закрывается), он силится придумать, ради чего сюда могли пригласить его или даже другого Петворта, из другого университета, полнолицего и в очках, специалиста в совершенно другой области; однако в голову решительно ничего не приходит. Зеркала поблескивают; зеркала, которые в этой стране могут быть очень опасны. Плитплов вылезает из такси, Любиёва проверяет его почту. Огни утомленно вспыхивают на потолке. Петворт обводит взглядом комнату и узнает в ней, за всем великолепием и простором, истинный гостиничный номер, подходящий пейзаж для одиночества и тоски, внешнюю архитектуру под стать заключенному в ней внутреннему миру.

Петворт подходит к окну и смотрит на город, которому себя обрек. Между стеклами бьется пленная пчела. Внизу мощеная площадь, всё тихо, только дребезжат трамваи. На остановке входят и выходят немногочисленные пассажиры в пальто и плащах. На улице под вывеской «РЕСТОРАНЬ» скучают несколько столиков. Два мальчика покупают воздушные шары у продавца на углу. Рядом другой торговец предлагает газеты и журналы с импровизированного лотка, установленного на велосипедных колесах, но покупателей не видать. Бритые военные из Академии, сжимая под мышкой портфели, беседуют с группой девушек в темных жакетах поверх ситцевых платьев – Петворт уже не припомнит, когда так одевались в Англии. По другую сторону площади – высокие дома с причудливыми островерхими фронтонами, внизу у них безликие магазинные фасады, маленькие неоновые вывески гласят: «ЛИТТІ» и «ФИЛИАТАЫІІ». Дальше, на фоне гаснущего неба чернеют восточного вида купола, возможно, крыши правительственных зданий. Пыльный ветер метет по улице, шевеля гравий. Дальше по улице полощутся на ветру строгие Маркс и Ленин, Брежнев, Григорик и Ванко, исполненные глубоко исторического прозрения. Продавец воздушных шаров уходит, забрав товар, торговец прессой складывает лоток, так что тот превращается в велосипед, и уезжает. Петворт поворачивается, берет ключ и выходит через прихожую в коридор.

Там тоже уже сумерки. Из ламп по стенам сочится тусклый желтый свет, искусственные цветы мрачно торчат из каменных ваз. Петворт не без труда запирает номер; пожилая горничная стоит в нескольких шагах от двери, словно ждала, когда он выйдет. Она смотрит, как он вызывает лифт и входит в зеркальную кабину. Кнопки загадочны; Петворт нажимает нижнюю, лифт едет вниз, останавливается, двери приоткрываются, так что на мгновение видно огромный зал. Играет музыка, пары танцуют, мужчины в военной форме, девушки в платьях с люрексом. Кабина снова едет вниз, и вот перед Петвортом знакомый вестибюль: лысый портье курит, мигает вывеска «ЛИТТІ», у регистрационной стойки толпятся арабы в бурнусах. В кадках растут огромные папоротники, в красных пластиковых креслах сидят люди и читают «Пъртьш Популятш». На одном из кресел лежит серая сумка и «Мужчины без женщин» Хемингуэя, однако Марыси Любиёвой нигде, совершенно нигде не видно. Петворт садится в соседнее кресло; мужчина справа опускает газету.

– Вы – англичанин, вижу по вашей обуви, – говорит он. – Я имею научную степень и безупречный вкус. Если вас интересует антиквариум, я знаю очень хороший за доллары и за фунты.

Рядом садится человек в плаще и большой шляпе.

– Нет, спасибо, – отвечает Петворт.

– Мой трамвай, – говорит обладатель безупречного вкуса и вскакивает. Позади регистрационной стойки открывается дверь с надписью «ДИРИГЪЯЫП», и выходит девушка в мохеровой шапочке.

– Ой, товарищ Петвурт! – весело кричит Марыся Любиёва, направляясь к нему. – Только минута, как вы вышли, и вот вы снова здесь. Нравится ли вам комната, там есть комфорт?

– Комната прекрасная, даже слишком большая, – отвечает Петворт.

– Я говорила, вы очень значительный гость. Это наша лучшая гостиница, поблизости от правительственных зданий. Все официальные фигуры приезжают сюда делать дела и развлечения. Петвурт, Петвурт, я попыталась устроить ваш телефонный звонок. Тут такие бюрократчики! Мне пришлось указать час, вы можете звонить только в это время. Я сказала, сегодня в одиннадцать ночи, вам это хорошо?

– Очень хорошо, – отвечает Петворт.

– Ну, будем как официальные партийные фигуры, занимать дела? – Любиёва снимает с кресла Хемингуэя и садится. Мужчина в плаще и большой шляпе пересаживается на кресло ближе.

– Может быть, выпьем? – предлагает Петворт. – Я вижу, в гостинице есть бар.

– Ой, вы уже знаете? – восклицает Любиёва. – Думаю, вы ревизовали всё важное. Значит, вы любите делать дело и выпивать одновременно?

– Если вы не торопитесь, – добавляет Петворт.

– Петвурт, в моей стране мы всегда ставим работу выше личного, – говорит Любиёва. – Вот почему у нас такой быстрый экономический рост. Вы – моя работа. Если вам надо в бар, значит, я должна идти с вами.

– Это совершенно не обязательно… – начинает Петворт.