Страница 31 из 45
- Ведь грех это, бабушка. Ты ж веруешь, поди.
- Грех, как не грех, - с достоинством отвечала та, подслеповато, щурясь понять, с кем беседует, - а жить так, как я, не грех? Кому я нужна?
- И не страшно ж тебе было руки-то на себя накладывать?
- Вперед страшно, а потом я привыкла.
- Ну, поехали...
Борух Авраамыч отсутствовал. Прием вела пожилая высокая дама с благородной осанкой и шикарной седой косой, уложенной короной вокруг головы. Она внимательно оглядела странгуляционный рубец на шее старушки и, пренебрегая нашим сопроводительным листом; увлекла ее в глубь приемного покоя, поближе к чайнику и накрытой кружевной салфеточкой тарелочке с чем-то румяным и аппетитным.
Мы убыли во двор ожидать вердикта на свежем воздухе. Люси развлекала меня местными рассказками:
- ...как покойник. Только дух сивушный кругом. Аленка давай его глядеть, не в коме ли. Зрачки смотрит, давление меряет, ну и прочее. Хлопочет, А этот сидит у ящика, на нее таращится. Девчонка ладная, а погода жаркая, халатик коротенький на голое тело. Она так повернется, сяк наклонится. Глазенки-то у него поразгорелись, похоть взыграла, он ручонку-то шаловливую ей под халат и запустил. Больной вмиг ожил, хвать за топор и ну их по дому гонять! "Ах вы, изверги, - кричит, - я тут с ангелами Уже беседую, а вы у моего смертного одра блуд учинили!" Насилу ноги унесли да давай нашу бригаду на помощь кричать, белая горячка, мол... А сходи-ка ты, Шура, посмотри, что там с больной, спохватилась моя маленькая начальница.
Я нырнул в прохладу приемного покоя. Беседа нашей тарушки с доктором неспешно текла к обоюдному удовольствию. Дрожал янтарный чай в высоких стаканах, блестела на блюдечке горка колотого сахару. Бабулька прихлебывала мелкими птичьими глоточками и погружалась все глубже в дебри своей генеалогии. Похоже, перебирались уже четвероюродные заборы старушкиною плетня. Врач, согласно кивая, жевала пышный пирожок. Надолго обосновались.
Выбрел обратно, щурясь на дневное светило. Мышка вопросительно глянула на меня.
- Беседуют, - махнул я рукой, - толкуй, что там дальше было.
-Дальше-то? Да все просто. Приехал Равиль. А фельдшером у него Гоша Грузило. Ежели четверых таких, как ты, сложить, навряд ли один Гоша получится. У Гоши стиль бесхитростный: вместо "здрасте" - кулаком в душу. А уж потом "зачем вызвали". Как они там беседовали, неведомо. Только вылез больной через сколько-то времени, на коленях к Аленке ползет и кланяется:
"Извините, госпожа, Христа ради".
- Госпитализировали?
- Ага. В травму с сотрясением мозга. А девчонке позор на всю "Скорую", хоть беги.
- И вот вы, доктор, врете все, - вмешался неожиданно в разговор водитель.
- Ха, а я думала, ты там в газете вконец поселился и между строчек бегаешь. А уши-то, оказывается, снаружи остались!
- И все равно врете, - упрямо заявил пилот, - там и впрямь горячка была. Они шли на "плохо с сердцем", а тот на них - с топором. Всей и правды, что извиняться его заставили. А остальное Грузило, пустозвон, натрепал. Осрамил, дуб, деваху ни за что.
- Ты-то почем... - начала было моя начальница, но развитию спора помешало появление на крыльце привезенной нами старушки. Вид ее был благостен, чистое маленькое личико светилось, будто вышла из храма. Она обернулась и истово поклонилась обшарпанной больничной двери, словно иконе.
- Благослови тебя Господь, госпожа доктор! - с чувством произнесла самоубийца-неудачница и направилась в нашу сторону. - Благослови и вас Господь, что привезли меня, скудоумную, сюда!
Мы разинули рты в немом удивлении.
- А и просветила меня госпожа доктор, а и на путь понаставила, возвышенно вещала бабка, - и от мыслей моих глупых рецепт выписала. Сделай, говорит, как написано, все плохое отойдет. Уж какая доктор душевная! Ну чисто андел Господен! - И, несколько сменив тон, попросила: - А вы, господа, не прочитаете ли мне, что за лекарство прописано? Я ить глазами слаба, самой не видать.
Мы оторопело приняли из слабых рук бумажку, развернули. На бланке с угловым штампом психиатрической лечебницы значилось:
"Felici domestic! No 1
D.S. Для постоянного применения.
Подпись. Личная печать".
Наши рты уже не закрывались. Мы глядели то на бумагу, то друг на друга. Наконец Люси вымолвила:
- Я вижу то, что вижу, или меня сюда пора? - Жест в сторону приемного покоя. Я покивал:
- Похоже, я вижу то же самое. Может, это у нас коллективное?
Бабулька занервничала:
- Что там, милые? Скажите, не томите старуху!
- Бабуль, - объявила мышка, - мы в латыни не сильны, прости. Вот мы сейчас профессора разбудим. Она тебе скажет.
- Молода чтой-то она для профессора, - засомневалась старушка.
- Профессор, профессор, бабка. Это тебе сослепу кажется. Шура, буди.
Мы невежливо, в две руки и две лапы, растолкали Дженифер и сунули под ее мутные со сна глазки рецепт.
- Читай и переводи! - хором приказали мы с Люси. Дженни зевнула и, ничего не понимая, зачитала:
- "Возьми. Кошку домашнюю одну. Выдай. Обозначь. Для постоянного..."
Старушка засияла радостно:
- Ай и правда. Вот уж дело так дело! Заведу себе котеночка, будет хоть с кем поговорить. Все душа живая!
И заторопилась прочь, сияя и прижимая к сердцу драгоценный рецепт.
- Ну, хоть кого-то вылечили...
- Шура, - неожиданно заявила мышка, - а та история и впрямь Гошкины враки. Но ведь вранье - смешно, а правду скажешь, никто и не улыбнется.
- Вот приедем когда-нибудь на базу, расскажешь чистую правду про рецепт.
- Да кто же поверит?!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Те же. Перекресток. Автомобиль - на обочине. Мы - натравке. Жуем, что бог послал. Послано от души - пышный богатый каравай, головка нежнейшего сыра, изрядный мешок колючих желтых овощей с запахом и вкусом отменного огурца. Овощи конфискованы у впавшего в слабоумие алкоголика, который готовил их к засолке на закуску. Я иезуитски заставил бедолагу волочь их в машину, а при выгрузке клиента овощи, само собой, забыл. К дружному удовольствию бригады.
Поглаживая наполненное брюхо, обращаюсь к основательному ломтю сыра, из которого торчат задние лапки и хвостик начальницы:
- А меня вроде на перевозку поставить собирались...
Хвост покачался из стороны в сторону, из сырных глубин раздалось глухо и недовольно:
- Тебе плохо со мной работать?
- Да нет, что ты!
- Ну и помалкивай.
Люси прогрызла кусок насквозь и явилась с другой стороны.
- А что есть перевозка? - философски вопросила она, очищая элегантными движениями усики. - Перевозка, если вдуматься, есть перемещение ненужного тебе груза из одного места в другое. Нет?
- Ну, можно и так определить.
- Так чем ты не перевозка?
- Вон Дженифер третьи сутки катаем, а проку? Объесть она нас не объест, но, - скупердяйски сощурилась мышка, - взятку ведь дадут, делиться придется.
Деваха обиженно надула губы:
- Это вообще-то моя машина, между прочим. Вы у меня в гостях, а не наоборот.
- Все мы на этом свете в гостях, - отмахнулась Люси, - а транспорт казенный.
И вновь принялась трудиться над сыром не хуже землеройного снаряда.
- За что она со мной так? - недоумевала Дженни.
- Не обращай внимания. Думаю, она просто ревнует.
- Ну и целуйся со своей мышью! - отвернулась та.
Еще этого мне не хватало! Бабьи дрязги на бригаде!
- Не, ну ты послушай, что в ихнем парламенте творят! - возгласил водитель.
Рат снова вылупилась из сыра, значительно возрастя в поперечном объеме и став несколько благодушней.
- Если в сыре много дыр - значит, вкусный этот сыр, - возвестила она народу, - если в ем одна дыра - значит, вкусным был вчера!
- Ну, дыр-то ты насверлила от души, - не удержался я от замечания.
- В здоровом теле - здоровый дух, крепкий сон и аппетит за двух!
- Ой, насчет духа и сыра, - оживилась Дхенифер, - там, в психушке, один чудак есть, так он постоянно рассказывает, что мы все на сыре живем.