Страница 7 из 63
Помню, как сейчас, тот субботний июньский вечер, когда группы уволенных в городской отпуск ребят ходили по закрученным тамбовским улицам, заполненным людьми разных возрастов. Все везде дышало миром и покоем. В городском саду играл духовой оркестр, на улицах зажигались огни... И никто из нас не предполагал, что именно в эти часы за тысячи километров фашисты вскрывают пакеты с боевыми приказами, мотористы готовят самолетные двигатели на аэродромах уже для боевого, а не для учебного вылета, танки, полностью заправленные горючим, направляются к самой границе, а генерал Манштейн, командир механизированного корпуса, посматривая на часы и рисуясь перед штабными офицерами, готовится произнести свою бравурную фразу: "Господа! Кости брошены!"
Наутро началась война.
Черный фашистский хищник предательски бросился на нашу Родину. Горели в огне Киев, Львов, Минск, Одесса... Первые вести, одна другой тревожнее, ошеломляли, давили своей тяжестью. Война.
- Что же теперь делать? - взволнованно спрашивали мы у своих командиров.
- Делать что? Учиться. До седьмого пота, с утроенной энергией, по всем законам военного времени!
Таков был ответ, не требующий пространных объяснений.
И мы по-особому, рьяно набрасывались на .аэродинамику, теорию воздушной стрельбы, навигацию, метеорологию. А технику зубрили до винтика, до последней заклепки.
После "терки" (теоретического курса) сразу же приступили к полетам. Сначала обжили разведчик и фронтовой одномоторный бомбардировщик Р-5, потом начали осваивать скоростной бомбардировщик СБ.
Первые тренировочные полеты сделал с майором Соловьевым, с которым познакомился еще в аэроклубе, и он убедил меня тогда учиться "не на истребителя". Мне нравилось в майоре все: и манера ходить, и разговаривать, и даже ругал он как-то особенно, по-отцовски, после чего никогда на душе не оставалось горького осадка. В курсантском кругу ребята иногда шутили: "Ты, Иван, у Соловья под крылышком живешь".
Вскоре к нам в служебную командировку приехала группа летчиков-бомбардировщиков. В глазах курсантов каждый из фронтовиков выглядел героем: прибывшие уже изрядно понюхали пороху, совершили дальние боевые вылеты, пробирались сквозь заслоны заградительного огня, встречались с истребителями противника днем и ночью.
"СБ - бомбардировщик всем хорош, - говорили они, - "гостинцев" можно загрузить порядком, а вот маневренность у него никудышная: утюгом гладит небо, пока развернешься, наберешь высоту..."
На очередных полетах решил попробовать опровергнуть мнение бывалых пилотов: попытался на СБ выполнить сложные, пилотажные фигуры. И за свое "новаторство" незамедлительно получил от начальника .школы Агальцова Филиппа Александровича полновесных десять суток. К счастью, отделался сравнительно легко: наказание отбыл... за рулем эмки начальника школы вместо заболевшего шофера. Ну, а краснеть тогда пришлось здорово. И как не краснеть перед этим человеком! Мы все знали, что Филипп Александрович,
бывший рабочий Обуховского завода, в суровом девятнадцатом году подал сразу два заявления: одно с просьбой зачислить добровольцем в ряды Красной Армии, другое - принять в ряды партии большевиков.
В огненное время Ф. А. Агальцов надел солдатскую шинель, окончил курсы пулеметчиков и со своим "максимом" на фронтах гражданской войны отстаивал Советскую власть. Уже тогда это был политически зрелый боец. Вот почему его направляют в Киевскую военно-политическую: школу, а после ее окончания - в Военно-политическую академию имени В. И. Ленина.
Наша страна в то время интенсивно создавала свой воздушный флот. Отчизна нуждалась в авиационных кадрах, и Агальцов lелает первый шаг на пути в небо: он выбирает авиафакультет.
Незаметно пролетели годы. Окончена учеба. Агальцова назначают комиссаром тяжелой бомбардировочной эскадрильи. На этом посту совершенствовался опыт его политической работы, шлифовался характер комиссара. Он стремился познать все трудности летной службы. А для этого необходимо было овладеть летным делом, изучить его особенности. И вот снова учеба - Агальцов добивается направления в Качинскую летную школу и становится первоклассным летчиком. Это помогло ему сформироваться и как зрелому политработнику, и как опытному командиру. И то и другое пригодилось на суровой практике.
1937 год. События в Испании. Ф. А. Агальцов добровольцем едет в сражающуюся республику. Восемнадцать месяцев, проведенных им в этой стране, по насыщенности событиями были равны годам. За это время пришло то, что можно назвать сплавом опыта и авторитета. Таким был наш старший наставник.
* * *
Приказ поступил нежданно-негаданно: в кратчайший срок погрузиться в вагоны и отправиться в Среднюю Азию. Подали эшелоны. Не дождавшись отхода поезда, залезли в свои теплушки и свалились, сраженные сном. Отдохнув, потянулись к дверному проему. Поезд, зычно покрикивая, без устали вез нас все дальше и дальше на юго-восток. Мелькали станции, полустанки, встречные эшелоны с людьми и техникой мчались на фронт. А на обочинах стояли дети и махали вслед поезду.
Прибыли на конечную станцию, возле старинной крепости. Вот около этой крепости мы и поселились.
На календаре значилась ранняя весна, а здесь уже палило солнце, раскаленное добела. Знойная дымка смазывала очертания хат - саманок, под ногами, непрерывно похрустывал песок.
- Теперь нам не придется сушить портянки, - смеялся Мякишев, подставляя лицо благодатному теплу.
Женя намекнул на мытарства в Тамбове, когда мы строили землянки у Татарского вала, жили в палатках и по ночам ложились на свои мокрые вещи, чтобы как-то их подсушить. За железнодорожным полотном оборудовали аэродромное поле. Днем жара стояла несносная. Обмундирование напоминало ватные чехлы, пропитанные банным паром. Но попробуй раздеться - сгоришь моментально!
Несколько раз наносил нам визиты свирепый ветер-афганец. Препротивный, скажу, гость. Налетит внезапно, поднимет песчаную бурю - ничего вокруг не видно. Приходилось работать в противогазах. Храпели в них с непривычки, как взнузданные лошади.