Мщение или любовь

— Значит, сейчас ты переходишь к тактике пещерного жителя, да?

Он чуть заметно усмехнулся.

— Это всегда можно устроить, дорогая, если, как я подозреваю, такое обращение тебя возбуждает.

— Прекрати!

Но он уже подходил к ней, пока не остановился на расстоянии лишь выдоха, и Роми поняла, что сама затаила дыхание и то боится, то жаждет, чтобы он сделал что-нибудь до ужаса демонстративное. Может, швырнул бы ее на ковер и занялся бы с ней любовью по-настоящему?..

— Я вижу, что тебе ужасно жарко. — Он насмешливо скривил губы. Пошли, — сказал он и крепко взял ее за руку.

— Куда ты меня тащишь? — услышала она собственный срывающийся голос.

Доминик нахмурился, потом вздохнул.

— Боюсь, тебе сейчас не стоит изображать из себя беспомощную героиню, Роми. Особенно после того, как благодаря тебе я сегодня пережил, возможно, одно из самых эротических приключений в своей жизни. Я собираюсь отвести тебя в гостиную, где мы можем сесть рядышком, и…

— Догадываюсь, что будет! — ехидно перебила его она.

— Будет долгий разговор, который должен был состояться намного раньше, — с упреком в голосе закончил он.

Она еще никогда не слышала, чтобы это называлось так, но все равно позволила ему отвести себя в гостиную и уселась там на синем бархатном диване, подогнув ноги. Он наливал им обоим бренди. Потом подошел и расположился рядом с ней. Роми взяла свою рюмку дрожащими пальцами, отпила совсем чуть-чуть и сразу поставила рюмку на один из маленьких столиков. Чтобы потянуть время, она усиленно занялась юбкой своего платья, собрав и загладив в пальцах несколько складочек на атласе, потом наконец посмотрела ему в лицо ясными карими глазами.

— Так о чем ты хочешь поговорить, Доминик?

Его губы сложились в ироническую усмешку.

— Ну, я мог бы представить целый список вопросов, подлежащих обсуждению.

— Неужели так много? — Роми сделала попытку обратить все в шутку, но голос задрожал, и она испугалась, что может совершить самую непростительную ошибку — расплачется.

— В чем дело? — Он нахмурился.

— Я не знаю!

— Вся беда была в этом.

Она попыталась отвернуться, но он не позволил ей, крепко взяв сильной рукой за подбородок, и Роми едва не растаяла. Он почувствовал, как она задрожала.

— Может быть, сейчас и не время для разговоров, — пробормотал он и приблизил к ней лицо. — Может быть, нам стоит заняться чем-то полезнее? Что скажешь, Роми?

Она не сказала ничего, потому что чувствовала себя слабой, обессиленной и совершенно неспособной бороться. Ее сопротивление чарам Доминика все убывало и убывало с той самой минуты, когда она переступила порог его дома, и теперь почти полностью исчезло. Ее лицо побелело, глаза стали огромными и тревожными, и Доминик сжал зубы. Проклятье! Он не может сейчас заниматься с ней любовью. Это невозможно, пока она смотрит на него этими глазами, полными боли, глазами, словно у раненого оленя.

— Расскажи мне о твоем замужестве, — неожиданно попросил он.

Эти слова как бы вывели ее из оцепенения. Роми заморгала от удивления, что он вдруг задал ей такой вопрос и в такое время. Но если покопаться как следует в сердце, то разве сможет она когда-нибудь говорить о Марке без чувства вины и сожаления, которые не оставляют ее? Она выпрямилась, слегка отодвигаясь от Доминика, а ее рука потянулась за рюмкой с бренди.

— Что ты хочешь узнать о моем замужестве? — спросила она, не в силах скрыть печаль в голосе.

Доминик усилием воли не позволил себе упиваться хрупкой красотой ее лица.

— Оно было счастливым?

— Нет. — Роми увидела горький упрек у него в глазах и сжалась. — Во всяком случае, в обычном смысле.

— Из-за твоих измен?

— Из-за болезни Марка, — сказала она, и теперь настала его очередь вздрогнуть. — Это с неизбежностью омрачало наши отношения, но мы старались использовать как можно лучше то, что имели.

Какое-то время он молча переваривал сказанное ею. Потом спросил:

— Он переносил все мужественно?

Роми кивнула.

— Иногда он вел себя с поразительным мужеством, но порой бывал страшно испуган. — Она посмотрела Доминику прямо в глаза. — Не существует никакого стереотипа поведения для людей, знающих, что они умирают, Доминик. Нет ни правил, ни указаний, которым можно было бы следовать. Поведение этих людей беспорядочно. Непредсказуемо. Оно такое же, как и всякое человеческое поведение, в основном мы решаем все по ходу дела.

— И ты могла смотреть ему в глаза? После того, что ты ему сделала?

— Да, могла. — У нее задергалась щека. — Потому что его мать поместили в частную лечебницу, и у него осталась только одна я, — просто ответила она.

Потом, сочтя, что Доминик весьма успешно уходит от своей доли ответственности, добавила:

— А еще потому, что я — в отличие от тебя, Доминик, — не смогла бы решиться сбежать.

— Я не сбежал! — проговорил он сквозь зубы.

— После свадьбы ты больше ни разу не виделся с ним. Ни разу! — упрекнула она Доминика. — Ты не явился даже на похороны, черт возьми!

— А разве я мог? — зло сказал он. — Как бы я смотрел ему в лицо, зная, что сделал с его женой? И как бы я смотрел в лицо тебе, Роми, если знал, что все еще хочу лишь одного — дотащить тебя до ближайшей постели и…

— Д-довольно, — дрожащим голосом произнесла она.

— Присутствовать на вашей свадьбе было с моей стороны ошибкой, но избежать ее я мог бы лишь ценой чудовищной сцены. Однако я понимал, что больше никогда по доброй воле не встречусь с вами обоими. — Доминик на секунду закрыл глаза. — А потом, когда узнал, как он болен…

— Да, так что же помешало тебе приехать тогда? — Ее голос срывался.

— А тогда было уже поздно, — тихо сказал он. — К тому времени я уже так надолго прервал отношения с Марком, что не смог бы объяснить свое отсутствие, не рассказав ему всей правды. Меньшего, чем правда, Марк не заслуживал, — грустно закончил он.

Вот ведь ирония судьбы! Роми сделала еще один глоток бренди.

— Он и не захотел бы, чтобы ты приезжал, если бы твоим единственным мотивом была жалость.

— Я это знаю. — Доминик осушил рюмку и поставил ее на стол, потом обжег Роми холодным огнем серых глаз.

— Что же дальше, Роми? Что нам делать дальше?

Она испугалась, что прочтет в его вопросе гораздо больше того, что он намеревался вложить в свои слова, поэтому поспешила повернуть его на сто восемьдесят градусов.

— Это зависит…

— От чего?

— От того, что хочешь делать ты.

— Думаю, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, — осипшим голосом сказал он.

— И от того, что хочу делать я, — добавила она твердо.

— А наши желания совпадают, Роми? — тихо спросил он.

Она с минуту рассматривала ладонь своей руки, потом подняла голову.

— То есть хочу ли я пойти с тобой в постель?

У него на лице появилось слегка обескураженное выражение.

— Ну да…

— Что с тобой, Доминик? Или не привык, чтобы твои женщины прямо говорили тебе, что им нужно?

Он засмеялся, и в его смехе чувствовался грубый голод, от которого у Роми защекотало нервы.

— Значит ли это, что ты — одна из моих женщин, Роми?

Напрасно он решил именно так сформулировать свою мысль. А может быть, и нет. Может быть, лучше он выразиться и не смог бы. Потому что, когда она представила себя в роли одной из обитательниц обширного гарема, это одним точным ударом разбило всякие романтические надежды, какие она могла еще питать в глубине души. Заметил ли он это сомнение и усталую отрешенность, которые на мгновение бросили тень на ее черты? Не потому ли его губы сложились в жесткую и горькую линию, когда он сказал:

— Очевидно, нет? — Его голос тоже стал жестче. — Думаю, будет лучше, если ты сама скажешь мне, куда бы ты хотела пойти, Роми, а?

Роми взглянула на него широко раскрытыми глазами.

— Ну, конечно же, в постель!

Доминик смотрел на нее с явным выражением шока на лице, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя.