Страница 2 из 72
В конце марта сорокового года, после беседы с начальником рембазы, многое изменилось в моей судьбе.
- Как служится? - начал он тогда памятный до сей поры разговор.
- Неплохо. Как в ЦТА, - ответил я.
- А что это такое, если не секрет?
- Цех топливной аппаратуры на ЧТЗ, где работал до призыва в армию.
- Скучаешь по Челябинску?
- Еще бы... Обстановка, работа напоминают мне о родном заводе.
- Это похвально, что не забываешь. А как о полетах... помнишь? В личном деле написано, что ты окончил полный курс обучения в аэроклубе.
- Да, летал на У-2. Но это было давно. Прошло более двух лет.
- А знаешь, что у нас, на Дальнем Востоке, в Бирме,, создана военная летная школа? Что скажешь, если мы тебя туда направим?
Я не слышал о такой школе. И неожиданное предложение начальника удивило меня и обрадовало. Но трудно вот так, сразу сыпануть словами, как пригоршней кедровых шишек: буду счастлив, благодарен за доверие...
Я растерялся, не зная, что сказать. Тогда начальник повторил вопрос:
- Твое решение, Евстигнеев, - это вся жизнь - не только на год или на два.
- Если на всю жизнь... я еду, когда прикажете!
- Вот и договорились. Желаю стать хорошим летчиком-истребителем, считай, с моей легкой руки...
Говорят, что летчиками рождаются, мечтая о небе с детства, что любовь к свободной стихии - самая первая и самая большая любовь человека. Может, все это и так. Но я верю в другую истину, незыблемую, по-моему, в любые времена к человеку все приходит только через тяжкий труд мысли, мозоли рук, напряжение нервов.
Набор в летную школу производился из военнослужащих частей Дальневосточного края, а точнее, из числа тех, кто до призыва в армию окончил аэроклуб. Нужно ли говорить, что все, кто приехал в Бирму, хотели стать боевыми летчиками. Требования предъявляли жесткие: обязательное семилетнее образование, безупречное здоровье, умение пилотировать самолет по кругу, в зоне. А среди нас было немало и таких кандидатов, кто самостоятельно никогда не летал. Эти парни в аэроклубе окончили планерную или парашютную секцию. Чтобы поступить в школу, они пытались скрыть от командования свою неподготовленность к самолетовождению, занимались откровенной зубрежкой курса учебно-летной подготовки, особенно тех разделов, где четко и ясно давались рекомендации по выполнению любого полета.
На теоретических экзаменах многие ребята провалились. Труд моего аэроклубовского учителя Николая Федоровича Кобзева не пропал даром. Экзамен в небе я выдержал успешно и был зачислен в школу летчиков.
Нас распределили по летным группам, звеньям, отрядам, классным отделениям, и сразу же после первомайских праздников начались плановые занятия. Проводились они поотрядно, в две смены: у одних - до обеда теоретические занятия, а после шести часов - полеты, у других - до полудня полеты, а уж потом теория. В ту довоенную пору этот порядок был обычным и приемлемым.
Первоначальное обучение курсантов производилось на двухместном учебно-тренировочном самолете УТ-2. "Утенок", как мы называли машину, был прост на взлете и посадке. Пилотажные фигуры на нем выполнялись легко. Только при грубых ошибках в технике пилотирования он срывался в штопор. Так что вскоре - после выполнения самостоятельных полетов по кругу и в зону - эта машина стала для нас пройденным этапом. Началось освоение И-16 - лучшего истребителя наших Военно-Воздушных Сил того времени.
Прекрасный, памятный самолет... Маневренный и юркий - на нем любую пилотажную фигуру выполнишь в несколько секунд, - он четко и быстро переходил из одной фигуры в другую. На такой машине можно, как говорится, отвести душу. А полет в зону для меня был всегда радостью, огромным удовольствием. Правда, выдерживать направление на разбеге для взлета и при пробеге после посадки было довольно трудно. Незначительная невнимательность или небрежность могла обернуться неприятностью - поломкой. При ошибке на пилотаже в зоне самолет легко срывался в перевернутый штопор. И наконец, с лыжами вместо колес мог переходить в отрицательное пикирование, из которого выводить машину было очень трудно. Все эти капризы не пугали нас, а приучали к собранности, вниманию, что очень скоро пригодилось в воздушных схватках с врагом.
Звено и его боевой порядок в истребительной авиации довоенного времени состояли из трех самолетов, поэтому в школе формировались курсантские тройки наиболее близких друзей. Мечтой каждого такого "триумвирата" было успешное окончание школы и служба в одной строевой части. Наша троица хорошо успевала по летной программе, считалась одной из первых, и на всю жизнь вошли в мое сердце Иван Зайцев и Александр Дрюк.
Саша, по национальности украинец, мальчишкой долгое время жил среди цыган. У них он научился лихо и виртуозно плясать, а кочевая жизнь приучила паренька по-настоящему любить природу. "Под вечер, - рассказывал Саша, - когда знойная земля еще обжигает голые пятки, табор останавливался на ночлег на берегу какой-либо безымянной речушки, вблизи селения, но так, чтобы не мозолить людям глаза. Разбивают выцветшие обветшалые шатры, коней отпускают пастись на волю, достают медные ведерные самовары, разводят костры. И легкий дымок мира и покоя струится, стелется по речной долине..."
Черноволосый и смуглый, с широкоскулым лицом, с душой доверчивой и пылкой, он, казалось мне, как цыганский табор, приютивший его, чувствовал себя на земле необычайно свободным и счастливым.
- Не все так романтично, - частенько вздыхал Саша, - в жизни кочевого племени. Нужда, постоянный страх, что завтра придется идти в дальнюю дорогу без куска хлеба и глотка воды, делала этих впечатлительных, своеобразных людей подчас жестокими и беспощадными. А отношение к женщине!.. Сумеет выпросить или обдурить доверчивую поселянку - хорошая жена, а нет - свист тяжелого кнута обвивает ее тонкие плечи. Больше, чем у всех, у цыган трудностей и горестей жизни. Но, по-моему, довольство и пресыщенность хуже цыганского кнута - это как смерть человеческой души...
- Загибаешь, цыганок, - выражал я Саше свои сомнения.
- В чем? - не понимал он.
- Да что же тут плохого, если человек будет жить хорошо материально, без нужды?