Прохожий

Алмазы, говорят, тоже свои есть. Но я думаю, что и небесные лишними не будут, это вам не орденок на всякий случай. А вот платины нету. Осчастливлю ею каждого белоруса, что садится сегодня за воровство какой-то паршивой медной проволоки в тюрьму.

Процесс идет. Я не даю покоя голове, думаю, как распорядиться сокровищами, той манной небесной, что вот-вот окажется у меня за пазухой. И я не жадина, помню добро. Знаете, моя сокровенная мечта - отблагодарить всех, кто делал мне добро и кто не делал также, чего уж жмотничать. Я просто балдею, когда представляю себе тот день, когда это случится. А такое случится, будет, будет. Как писал один мой знакомый, безвестный гений пера:

Я стою на круче Я стою на круче

И гляжу униз, И гляжу униз,

Будет, будет, Будет, будет,

Будет коммунизм. Будет коммунизм.

Со столичных аэропортов, одновременно из двух, Минск-1 и Минск-2, я загружу целую дюжину и даже больше, чертову дюжину "Буранов" и "Боингов", персональный авиалайнер нашего президента и даже маленький-маленький кукурузник золотом, алмазами и платиной и отправлю немцам в Германию в благодарность за то, что мы их некогда победили. Они в качестве гуманитарной помощи подарили мне днями какой-то не изношенный еще в первую мировую войну ботинок. Вру, два ботинка, но на одну ногу, и сладкий, во рту тает, "Сникерс" или "Спикерс".

В Нью-Йорк или Вашингтон отправлю чистой воды алмазы. Пусть они выстелют ими Бруклин или Бродвей, чтобы по ним прохаживались под ручку Ротшильды с Биллом Клинтоном, чтобы и у них появилась головная боль, чтобы они думали, где и на какие деньги купить новую обувь, чтобы и ботинки каши просили после первой же прогулянки, как у меня. Это моя маленькая полесская хитрость и коварство, - сотрут подошвы на алмазах, будут щеголять босыми. Я загружу алмазами белоснежный, как морская чайка, лайнер с тремя или пятью даже палубами, если такие бывают, а нет - специально построю. Жаль только, что такой большой лайнер не поместится на моей маленькой речке Птичь. А моря у нас нету. Но это не беда, не все же мне ломать голову, пусть потрудит ее наше морское министерство, которое, говорят, у нас все же есть или должно быть. И если уж оно ничего не придумает, не допетрит, не домаракует, как-нибудь уже сам сплавлю те алмазы до самого синего моря на плотах.

Но не слишком ли раздобрился я с этим "дам" да "дам". А вот возьму и ни хрена не дам. Не слишком ли это уже по-белорусски: каждому дам, а себе, как всегда, фигу с маслом. Но нет, назад раки не ползают, дам, останется еще и мне, можно раздавать, дна не видно. У меня еще есть больше, чем надо, хотя меньше, чем хотелось бы. Голый, но щедрый и с хмельной, гудящей на ветру головкой. Давать же всегда легче, чем просить, прекрасная половина человечества знает это лучше нас, мужиков.

Вот моя сокровенная, заветная мечта. И не только мечта. Я верю: так будет. Ради этого живу. Давлюсь пустой бульбиной и черствой коркой хлеба. И готов подавиться ими, чтобы так было, чтобы дожить до того лучезарного дня. Доживу, уже недолго осталось. Не обойду, не забуду никого из тех, кто не забыл меня. Белорусы на одолжение и на добро памятливы. Фонду Сороса дам алмазов, золота и платины. Перехватывает дыхание, сердце замирает, в голове шарики заходят за ролики, когда только представлю себе, как это будет.

Золото, алмазы и платину и обязательно рисуночек какой-нибудь еще на них каждому благотворительному фонду на блюдечке с голубой каемочкой. Всем милосердным фондам, что держат меня сегодня за нищего попрошайку. Мне не жалко. Дам своему же всенародно избранному президенту немного, хотя он мне и ничего не дает, но так красиво переживает, говорит, что каждое утро просыпается в холодном поту оттого, что нечего ему мне дать. А у меня есть. Дам каждому из депутатов, что жизнь за меня прямо на трибуну кладет. Берите, спадары-радетели, промысловики-старатели. Об одном только вас прошу: не тужьтесь так на трибунах, не беспокойтесь обо мне и моей судьбе.

Сяду на углу где-нибудь на кресте-перекрестье улиц. Или в подземном переходе метро, где, правда, сегодня все места уже заняты. Но я думаю, те переходные, подземельные люди какое-никакое местечко ужмутся, но освободят для меня.

Я приду к ним тоже с торбой через плечо. Сниму и положу возле ног шапку. А в той шапке одни блестящие алмазы. В простой посконной торбе обласканные и промытые моими горючими слезами золото и платина. Стану раздавать их каждому встречному-поперечному. Сэр, сэр, не проходите мимо, это вам на ваучеры...

Этим я живу, брежу в ночи и при свете дня так, что могу не выдержать, прежде времени отбросить копыта, дать дуба, сыграть в ящик. Но выдержу. Белорусы - они терпеливые, прочные, как колхозные сивые мерины, что только на колбасу и годны.

Комета уже близко, только надо мягко посадить ее, чтобы не было никакого урону Земле. Одна надежда, что землица наша материнская мягонькая, сколько же там сыновей ее упокоено. И все они с того света протянут руки и примут на себя ту комету.

Так оно будет.

Примут именно здесь, где мои хата и хлев стоят. Потому что, по всем предсказаниям астрологов, начало новой жизни Беларуси пойдет отсюда. Здесь, у реки с легким птичьим именем, дотлевают кости не только моих родителей, но и всей неисчислимой рати, веками и веками приходящей сюда, чтобы покорить их. Здесь еще в звездные лунные ночи слышно ржание коней полка князя Игоря. Где-то отсюда смотрит на нас Кирилла Туровский. Отсюда восстанет из праха и земли обновленный мальчишка Михлюй. Пойдет в свет и по свету новый человек. Мы с котом - предшественники того человека. Мы с ним одно единое, губитель и спаситель. И не отличить уже сегодня, где я и где кот. Ради чего я строил себе здесь новую хату, почему вместе со мной живет в ней рыжий дикий кот. Михля. Я жду своего времени, чтобы сделать счастливыми всех людей, отблагодарить их за то, что они жили вместе со мной. Где это моя пустая ладонь, где мои десять голых пальцев? Этому дам и этому дам. Всем дам. И восстанут мертвые и переменятся живые.

Придет время, и так будет.

VII

И время пришло. Комета была еще далеко, но уже здесь, над Землей, над головами людей. И люди в своих избах почувствовали ее горячее, хищное дыхание. Уже поутру начали торопиться, суетиться и злиться. И падать начали. Как снопы в поле, ложились на землю, отходили в небытие. Порывались что-то сделать, и на полувздохе отлетали в вечность людские души, может, надеялись так остановить полет дракона с хвостом, повернуть его от Земли, увлечь за собой.