Деревенские адвокаты

- Зачем он его по аулу таскать велел? На весь свет опозорил? Пусть ответит! - потребовал Курбангали. Сидевший рядом Нурислам в спор пока не лезет, свое слово бережет для решительной схватки. "Это всего лишь ветерок, буря еще впереди", - думает он. Но бури пока не чувствуется.

- Мы тут только одного человека обсуждаем! Так что от вопроса не отклоняйтесь! - возразил уполномоченный. - Что он, тварь четвероногая? Сам небось соображает. Зверь и тот дурную траву не ест.

Самому Кылысбаеву довод казался сильным, но людей он не убедил.

- Пусть и Мухтай ответ даст! - послышались крики.

- Опоил он его чем-то!

- Отравы подсыпал!

- Вот жизнь пошла! Мало, что угощай, потом, значит, и ответ за гостя держи... Душа - мера! Что же, хозяину гостя за руки хватать? Не имеет права! - свое долбил жестянщик Гильметдин.

- Не любо - не люби! И в кажном деле так! - крикнул Нажип с Носом. Знать, увидел случай в прошлых своих похождениях оправдаться. - Кто же от назначенного яства откажется?

Халфетдин с деревянной ногой, который на всех собраниях и сходках за долгие годы и единого словечка не обронил, тут почувствовал, что язык во рту дернулся и ожил. Злость, столько лет дремавшая в груди, вдруг проснулась.

- Ты в это дело свой нос не суй! Тогда прищемили, так теперь оторвут, - остерег он.

Острословам того и хватило, со всех сторон посыпалось:

- Ничего, бывалый нос, испытанный, его так просто не возьмешь!

- Краса Кулуша'

- Только ли Кулуша! На всю округу славный нос! Дышать на такой нос, не надышаться - уф-уф-уф!

- Эй, хватит лясы точить!

- Пусть Мухтай скажет'

- Пусть даст ответ!

Мухтасим встал, но из угла своего не вышел.

- Даю ответ. Отчего же не дать? В том, что его в таком виде всему аулу, каков он есть, показали, моей вины нет, ямагат. Как свалился Кашфулла пьяный, я велел запрячь лошадь и бережно доставить домой. Но шурин мой Ишти, сами знаете, умом скудноват, нашел, оказывается, где-то ручную тележку и забаву себе устроил, дескать, мясник он. Я его отругал за это, крепко отругал. - В голосе, в словах Лисы звучала скорбь. - Вот как это случилось. А что я напоил его... Так ведь я не уговаривал. Я с гостем сидел, а он попросил и сам, один выпил, даже с нами не чокнулся.

- Так и было? - Кылысбаев этому не очень поверил, повернулся к Зулькарнаеву. Тот, словно уже пришел к какому-то решению, сидел спокойный. - Сам попросил и выпил?

- Так и было. Сам попросил и выпил.

В озябшей было душе приунывшего уполномоченного сразу потеплело. Громовой голос снова обрел силу.

- А теперь мы слово дадим тебе, Кашфулла, сын Га-рифа Зулькарнаева. Как же ты теперь оправдываться будешь? Какие клятвы принесешь? Ну, послушаем, - и он сделал шаг назад. Дескать, сейчас перед вами еще один человек выступит.

Кашфулла спокойно встал, но из-за стола не вышел.

- Ни оправдываться, ни клятвы давать не буду, - как обычно, с нажимом на каждое слово, сказал он. - Как мне теперь вам в лицо смотреть и как вот эту печать, данную мне Советской властью, носить? - Из брезентового портфеля он достал белую тряпочку, не торопясь развернул ее, выложил на стол круглую печать и четырехугольный продолговатый штемпель, портфель убрал под стол. - Вот они, печать и штемпель, оба в целости-сохранности. Принимайте. Я с этой службы ухожу.

- Вот это сознательно! - одобрил Кылысбаев. Но печать со штемпелем в глубокий карман галифе почему-то сразу не убрал.

Сидевший в третьем ряду Нурислам в два прыжка взлетел на сцену. Первым делом схватил печать со штемпелем и сунул себе в карман. Народ даже ахнуть не успел.

- Это что за самоуправство, что за самоволие такое? Откуда такая спесь? Кто дал Зулькарнаеву право с печатью играть? Печать не девица - хочу женюсь, хочу разведусь. Панимаешь! - это он уже добавил для красы. - Где твоя честь, где афтаритет? Комар ужалил, а ты "разбой" кричишь? Красноармеец ты, который кровь проливал, или... это... Ладно, этого не скажу... Что, нюня, разобиделся? Вот еще барин, его превосходительство, хочет - приходит, хочет - уходит. Через нас, через наши головы переступить хочешь? Не выйдет! Ты не по своей воле сюда сел и так просто, по своей обиде не уйдешь. Нет, товарищ Зулькарнаев, кроме тебя еще мы есть. Мы! - он повернулся к народу и двумя руками обвел сидящих.

Кылысбаев пытался остановить его, но перебить Враля ему было не по силам.

- Есть мы, ямагат, или нет уже нас?

- Есть! - закричали. - Есть!

- А коли так, товарищ палнамуч, ни ты, ни разобиженный Кашфулла сами этого вопроса разрешить не можете, его мы решать обязаны... Покуда наш председатель нам годился?

- Годился, годился!

- Очень даже неплохой!

- Тогда побьем-потрясем и обратно на место посадим. Согласны?

- Согласны! Согласны!

- Пусть остается! Нурислам совсем разошелся:

- Вот что я тебе скажу, палнамуч Кылысбаев, ты нас и волостью, и властью не пугай. Мы сами себе власть! В волость тоже, бывало, хаживали, дорогу знаем. И с начальством тамошним знакомы. Одного тебя в первый раз видим.

- Погодите-ка, товарищи! - высоко поднял руку Кылысбаев. - Это же не собрание. Это черт знает что такое!

- Ты сам вначале сказал, что это собрание и не собрание вовсе, напомнил Нурислам.

Кылысбаев, конечно, из самоуверенных гордецов, но не совсем же безмозглый, понимает: сколько бы жеребенок ни лягался, но горы не свернет. Кроме двоих-троих сомневающихся, Кулуш стоит крепко. Собрание без вожжей, без уздечки несется. Нужно и то сказать, в те времена ораторов назначать, подготавливать, определять, кто о чем должен говорить, заранее собирать голоса - обычая еще не было. У людей - что на уме, то и на языке. Потому неправой воле одного не подчинились. Кылысбаеву, чтобы потом дать отчет в волости, надо было что-то делать. Он ведь думал: "Приеду, разоблачу и скину. Делов-то, на пять минут..." Ан не вышло, дела закрутились по-иному. Самое простое, законное - поставить на голосование. Тут уж и волостное начальство не придерется.

- Вас понял, ступай, садись на место, - сказал он Ну рисламу. - Ты, Зулькарнаев, тоже садись.

- А печать? - забеспокоился Враль.

- Положи на место. Никто не тронет.

Нурислам вынул из кармана печать со штемпелем и положил на белую тряпицу. Но, спустившись со сцены, на место не сел, стал, прислонившись к печке. Еще неясно, может, кончилась схватка, а может, и нет, надо быть наготове.

- Одно дело разговор, товарищи, и совсем другое дело - документ. Мне документ нужен, - решил подытожить уполномоченный.

Но в этот раз слово "Документ" прозвучало не так грозно, как давеча, за это время в кулушевцах отваги прибыло.

- А где мы его тебе возьмем? - спросил кто-то.

- Брать не надо, - Кылысбаев уже совсем приглушил голос. - Все, о чем говорили, поставим на голосование и узаконим. Первым было предложение снять Зулькарнаева с работы. Ставлю на голосование.

Опять поднялся крик:

- Не было такого предложения!

- Не слышали!

- Кто предложил?

- Я, - сказал уполномоченный.

- Ты не из нашего аула!

- Ты его не выбирал!

- Высокий ямагат! С одной стороны, товарищ Кылысбаев тоже из нашей волости, большой начальник, палнамучем приехал к нам, с другой стороны, его слова тоже нельзя со счетов сбрасывать, - залебезил завсегдатай мечети Искандер. - Надо принять предложение.

- Ладно, пусть по его будет.

- Давайте руки поднимать!

- Ставлю на голосование первый вопрос. - Кылысбаев подошел к краю сцены.

Его тусклый взгляд во второй раз обошел всех собравшихся, на этот раз и сидевших в задних рядах не упустил.

- Кто за то, чтобы снять Зулькарнаева Кашфуллу с председателей, пусть поднимут руку. Смелее товарищи, смелее!

"Смелых" оказалось пять или шесть.

- А кто за то, чтобы Зулькарнаева оставить на месте? Дружно взлетели руки.

- Теперь поднимите руки те, кто воздержался! Клуб молчал.