Страница 15 из 97
Над ним пролетала птица, должно быть – утка. Выстрел – утка упала. Солдат вытер пот с шеи. Снова пролетела птица, на этот раз дрозд. Парень подстрелил и дрозда. Солдат глотал слюну. Здесь, должно быть, перелетная тропа: то и дело пролетают птицы, каждый раз другие, и парень каждый раз стреляет без промаха. Солдат подумал: "Он занят птицами, позабыл обо мне. Как только выстрелит еще раз, я вскочу. Но, может, лучше сначала проверить?" Он подобрал шлем и снова надел его на штык. На этот раз пролетели бекасы: сразу пара. Жаль было солдату ради проверки упускать такой случай, но он не хотел рисковать. Парень подстрелил бекаса, и тогда солдат выставил шлем. Выстрел – и шлем подпрыгнул. Теперь у солдата появился свинцовый привкус во рту, он даже не заметил, как был подстрелен второй бекас. Нет, нельзя торопиться, здесь, за этим камнем, с гранатами за поясом он в безопасности. "Попробую кинуть гранату отсюда, из-за камня". Солдат прижался спиной к земле, вытянул правую руку вдоль тела, стараясь не высовываться из-за укрытия. Собрав все свои силы, бросил гранату. Бросок отличный: граната полетит далеко. Но меткий выстрел заставил ее взорваться в воздухе на половине пути. Солдат плотней прижался к земле, чтоб его не настигли осколки.
Когда он поднял голову, показался ворон.
Ворон медленно кружил в небе. Парень, конечно, сейчас выстрелит. Но выстрела не было. Может быть, ворон слишком высоко? Но смог же он подстрелить птиц, которые летали выше и быстрей! Наконец выстрел раздался, но ворон продолжал кружить медленно и невозмутимо. С соседней сосны упала сбитая выстрелом шишка. Что же он теперь, по шишкам вздумал стрелять? Одну за другой сбивал парень еловые шишки. С сухим треском падали они на землю. После каждого выстрела солдат глядел на ворона. Падает? Нет, черная птица теперь кружит все ниже и ниже. Неужто парень ее не видит?
Может, ворона и нет вовсе, может, это начался бред… Может, тот, кому суждено умереть, видит, как над ним сначала пролетают все птицы, а ворон прилетает последним, когда приходит срок. Надо все же предупредить парня, который как ни в чем не бывало сбивает еловые шишки.
Солдат вскочил и ткнул пальцем в сторону черной птицы.
– Вот ворон! – закричал он на своем языке.
Пуля впилась в вышитого на его куртке орла с распростертыми крыльями.
Ворон снижался, описывая медленные круги.
Страх на тропинке.
Перевод А. Короткова
В четверть десятого, как только взошла луна, он добрался до Колла Бракка, через пять минут был уже на перекрестке возле двух деревьев, в половине десятого должен был дойти до источника, еще до десяти увидеть Сан-Фаустино, в половине одиннадцатого подходить к Перилло, в полночь быть в Креппо, а в час ночи – у Мстителя в Кастанья. Десять часов пути обычным шагом, и не больше шести для него, Бинды, связного из первого батальона, самого быстрого связного бригады.
Бинда шагал быстро, сломя голову кратчайшим путем мчался под уклон, никогда не сбивался с дороги на одинаковых с виду развилках, в самой кромешной тьме узнавал приметный куст или камень. Он единым духом брал любой подъем, и грудь его всегда дышала ровно, а ноги никогда не уставали, словно их двигали мощные поршни.
– Поднажми, Бинда! – кричали ему товарищи, едва он показывался на дальних подходах к лагерю, и старались по выражению его лица отгадать, хорошие или плохие вести и приказы несет он с собой.
Однако лицо Бинды было непроницаемо, как маска, строгое лицо горца с пушком на верхней губе. Невысокого роста, коренастый, он больше походил на мальчика, чем на юношу, зато мышцы его были тверды как камень.
Трудная, отшельническая досталась ему служба. В любой час ночи его могли разбудить, послать к Змее или Здоровяку, и он обязан был шагать всю ночь сквозь темные ущелья, один со своим легоньким, как деревянное ружьецо, французским карабином через плечо; едва добравшись до одного отряда, торопиться в другой или же немедленно возвращаться с ответом; будить повара, чтобы тот наскреб ему чего-нибудь в холодном котле, и отправляться дальше, дожевывая на ходу неизменные каштаны. Но, с другой стороны, ведь Бинда был просто рожден для этого дела: он никогда не плутал в лесу, знал все тропинки, потому что с детства гонял по ним коз, ходил за дровами или за сеном и ни разу не захромал и не стер себе ног на этих крутых каменистых тропах не в пример многим партизанам из тех, кто пришел в горы из города или с побережья.
Дуплистый ствол каштана, голубоватый лишайник на камне, пролысина в траве на месте прежней угольной ямы – все эти примелькавшиеся подробности однообразной декорации оживали для него, прочно связанные с далекими воспоминаниями: сбежавшая коза, куница, метнувшаяся из норы, юбка, которую он задрал девчонке. К этим воспоминаниям присоединялись другие, недавние – о том, как в его родных местах шла война. Это было продолжение его жизни: игры, работа, охотничьи приключения превратились в войну. Запах пороха в перестрелке на мосту Лорето, бегство по крутому склону через заросли кустарника, заминированные луга, ежеминутно грозящие смертью.
Война крутилась на узком пространстве этих долин, словно собака, которая пытается укусить себя за хвост. Берсальеры5, солдаты фашистских отрядов, а в двух шагах – партизаны: если одни поднимались в горы, другие спускались в долины; потом первые спускались в долины, вторые поднимались в горы, двигаясь в обход по гребню, чтобы противник не оказался выше и не ударил в спину. И все же убитые всегда оставались – и в горах и в долинах. Родная деревня Бинды, Сан-Фаустино, лежала внизу – три группы домиков, разбросанные там и сям по долине. В те дни, когда немцы устраивали облавы, окошко Реджины было завешено простыней. Родная деревня Бинды была короткой передышкой между спуском и подъемом. Глоток молока, чистая рубашка, приготовленная матерью, и скорее прочь, чтобы твоего прихода не заметили из какого-нибудь дома: ведь в Сан-Фаустино погибло немало партизан.
Зимой начиналась игра в догонялки и в прятки. Берсальеры – в Байардо, фашисты – в Молини, немцы – в Брига, а между ними партизаны, зажатые между двумя изгибами долины, вынужденные по ночам переходить с одного конца занятой ими местности в другой, спасаясь от облав. В эту ночь из Брига вышла колонна немцев: теперь они, возможно, уже в Кармо. А из Молини готовились двинуться к ним на подмогу фашисты. Партизаны же в это время спали в бараке, зарывшись в солому вокруг полупотухших жаровен, а Бинда шагал по темному ночному лесу и нес им спасение, доверенное его проворству, – приказ: "Немедленно уходить из долины, к рассвету всему батальону вместе с тяжелыми пулеметами быть на гребне у Пеллегрино".
Тревога бесшумно, как взмахи крыльев нетопыря, билась в легких Бинды, рождала в нем желание ухватиться рукой за гребень горы (тьма скрадывала расстояние, на самом деле до него было километра два), подтянуться на самую вершину и со всей силой выдохнуть этот приказ, чтобы он помчался вперед, как порыв ветра по траве; ему хотелось слышать, как он, будто вздох, пробивающийся сквозь усы, вырвется из ноздрей и долетит до Мстителя, до Змеи, до Бойца. А потом вырыть ямку в сухой каштановой листве и утонуть в ней вдвоем с Реджиной. Только раньше надо будет выбрать все колючки, о которые она может уколоться, хотя чем глубже разрывать листья, тем больше попадается этих колючек. Реджину с ее нежной, гладкой кожей туда не уложишь.
Сухая листва и колючки, будто всплески воды, шуршали под ногами у Бинды; сони6, сверкая своими круглыми светящимися глазами, проворно удирали от него на верхушки деревьев.
– Поднажми, Бинда! – передавая приказ, сказал ему Храбрец, их командир.
Откуда-то из самого сердца ночи поднимался сон, бархатными щеточками забирался под веки; и Бинде очень хотелось сбиться с тропинки, затеряться в море сухих листьев и плыть в нем до тех пор, пока оно совершенно не поглотит его.
5
Берсальеры – отборные части пехоты в итальянской армии.
6
Соня – животное из отряда грызунов; ведет преимущественно ночной образ жизни.