Страница 38 из 70
- От предположений на войне мало толку, - бросила Ливия. - И отец, и опекун твердили мне об этом в один голос. Ты и сам говорил примерно то же.
- Я этого не отрицаю, сударыня.
- Тогда к чему строить нелепые догадки?
- Сударыня, иногда это самое лучшее, что может сделать капитан. По крайней мере он не будет просто сидеть и ждать, когда враг сделает следующий шаг. Если вы думаете, что выпадет такая удача...
Голубые глаза сузились, и Ливия провела языком по пухлым губкам. Конану казалось, что эти губы сделались краснее, чем прежде. И грудь Ливии, казалось, вздымалась еще более соблазнительно.
Конан покачал головой:
- Думаю, мы израсходовали примерно всю удачу, какую собираются подарить нам боги или еще кто-либо. Нам надо решить, что мы предпримем, как только вернется Реза.
- Согласна. Отлично, капитан. Я выслушаю вашу догадку, если вы скажете мне, почему у вас нет ничего получше. Ведь после той драки у вас была возможность поговорить с госпожой Дорис, не так ли?
Язык Конана отказывался повиноваться ему. Комнату затопило молчание, молчание, похожее на воду. Оно текло вокруг Конана, затрудняя дыхание. В этом молчании он услышал донесшиеся из сада тихие переборы лиры.
Голубые глаза мгновенно сделались из ледяных горящими.
- Так! Ты провел ночь с госпожой Дорис, но не нашел ни малейшей возможности с ней поговорить?
Солгать Ливии Конан мог не больше, чем соврать богине. На самом-то деле он подозревал, что возмездие Ливии за ложь будет намного быстрее и вернее.
- Да. Боюсь, что когда мужчина и женщина...
- Кувыркаются в постели, пока не теряют всякий разум?
- Сударыня...
- Ну, не вижу, что еще тут можно было поделать. И не называйте меня нескромной. Я не желаю больше никогда слышать это слово. Женщине не требуется быть высокородной шлюхой, чтобы знать несколько истин о постельных забавах!
Нескромной Конан назвал бы Ливию в последнюю очередь, хотя бы лишь потому, что не желал, чтобы ему разбили голову кувшинчиком с духами. На самом-то деле самым лучшим казалось - помалкивать, пока ярость Ливии не поутихнет.
На это потребовалось некоторое время, и за это время Конан услышал, как его обзывают такими словами, какие швыряли ему в лицо лишь немногие женщины. За половину тех слов, какими обозвала его Ливия, большинство женщин заработали бы несколько крепких шлепков по заднице или окунание в ближайшую навозную кучу.
С Ливией было б неблагоразумным и то и другое - по крайней мере, прямо сейчас, - и Конан сохранял спокойствие еле-еле, пока у нее не иссякли и запас бранных слов, и дыхание. Когда она наконец рухнула в кресло, он даже рискнул взять веер и помахать им. Она не стала возражать, только подняла руку вытереть пот с лица.
Снова последовало долгое молчание, пока Ливия не совладала со своим языком.
- Конан, я не стану просить прощения. Если ты думал, что Дорис скинет вместе с платьем все свои тайны, - нет, так я тебя уже называла, не правда ли?
- Да, сударыня.
- Пока мы одни, тебе незачем называть меня так.
- Как пожелаете, су... Ливия.
Она выпрямилась в кресле, платье у нее при этом сползло с одного плеча, и позвонила, вызывая горничную. Когда горничная вышла с наказом принести вино и сладости, она сделала Конану знак пододвинуть кресло к ней.
- Итак, твоя догадка?
- Мое предположение состоит в том, что Дорис отнюдь не в дружбе с Акимосом. Когда вы встречались последний раз, она сказала тебе правду, но ты усомнилась в ее словах, верно?
У Ливии хватило приличия покраснеть.
- Я больше чем усомнилась в ее словах. Я обозвала ее - нет, не столькими словами, сколько обрушила на тебя. Но достаточно крепко.
- Ты хочешь сказать - чересчур крепко. Эта женщина испугана, а испуганные люди все равно что испуганные звери. Цапнут тебя совершенно ненамеренно.
- Конан, ты родился столетним старцем.
- Ливия, я родился киммерийцем. Это суровая земля, и ее первый и последний закон таков: дураки не доживают до старости.
- Подобный закон не помешал бы и нам в Аргосе. За исключением того, что у нас, как ты сказал, и так уже чересчур много законов.
Конан пожал плечами:
- Наверно, этот пошел бы вам на пользу. Но что касается госпожи Дорис она хотела меня осрамить или, возможно, ранить, а не убить. Она думала, что я дурно влияю на тебя.
Когда я сообщил ей, что кто-то пытался убить меня и моих людей по дороге к ее дому, она была в ужасе. На этот счет я не мог ошибиться.
- Я знаю, когда кто-то шагает со скалы и обнаруживает, что никакого дна-то, куда можно упасть, нет и в помине. Вот такой и была Дорис. Она думала, что я освежую ее слуг из-за подозрения, что она приложила руку к тому покушению.
- Вот уж никогда бы не подумала, что она будет волноваться о слугах. Она пользуется дурной славой из-за того, что выбрасывает их вон, когда они вызывают у нее недовольство или становятся стары.
- Ливия, может, иногда такое и происходит. Но я готов поспорить на все вино в твоих погребах, что это в основном пущенный ею же слух. Просто таким образом никто не узнает, что у нее слишком мало серебра, чтобы держать прислугу.
- Бедная Дорис. - Затем голубые глаза расширились, и Ливия принялась дико озираться по комнате. - Бедная Дорис! Что я такое говорю? Конан, ты заразил меня безумием?
- Ливия, я...
- Обращайся ко мне, называя , а не то потеряешь свое место у меня вместе со своими людьми. Ступай, и да научат тебя боги хорошим манерам, если мне это не под силу!
Конан, нахмурившись, вышел. На самом-то деле он уже какое-то время надеялся, что его наконец отпустят, так как скоро должно было начаться прощание с Джарензом. Ему следовало теперь быть рядом с гробом паренька, а не здесь, в пышной палате, выслушивая свою вторую сумасшедшую за день.
Нет, не сумасшедшую, сообразил Конан, когда за ним закрылась дверь. Ревнивую женщину, что достаточно часто приводило женщину к тому же концу.
Лишь бы это был не его конец. Хватало и ревности Резы у него за спиной; если добавить к ней еще и ревность Ливии, то ему и в Стигии было б безопаснее! Слава богам, что эта ночь предназначалась для распития хорошего вина с его бойцами, а не для беспокойства из-за женщин и их обычаев!