Красные щиты

Мерин Генриха, недавно взятый из табуна, вел себя беспокойно, прядал ушами и грыз удила, позвякивая бубенчиками. Карей, скорее даже каре-гнедой масти, он был очень хорош в красной попоне, на которой бренчали золотые бляхи и подвески - они-то, видно, и тревожили мерина.

Генрих начал вспоминать, на каких конях ему приходилось ездить. "Женщина вспоминает платья, рыцарь - коней", - сказал ему когда-то старый воевода Вшебор. И, перебирая в памяти своих уже околевших скакунов, Генрих почувствовал, что он стареет. Вспомнился ему конь, на котором он сломя голову мчался в Осиек, сам не зная зачем; и конь, присланный ему королем Рожером, когда они вместе выезжали на соколиную охоту; и еще один конь, стоявший в стойле на палубе корабля, который вез Генриха по морю. Рядом фыркали кони его спутников, сумерки сгущались, а дождь так и не пошел. Уже затемно приехали они в Опатов и постучались в ворота тамплиерской обители. Башни костела святого Мартина чернели во мраке и, казалось, упирались верхушками в самое небо.

"Это память обо мне, - подумал Генрих, - она пребудет вечно. Может, меня и похоронят здесь, среди крестоносцев?"

Тамплиеры не удивились гостю: Генрих часто их навещал и, случалось, приезжал поздно ночью. Было их двенадцать человек вместе с Вальтером фон Ширахом, их неизменным главой. Джорик де Белло Прато в это время тоже находился в обители, и еще здесь появились два новых рыцаря, соперничавших между собой: Гансберт фон Руммель и франконец Эгидий. Оба были присланы своими магистрами (Бертран уже давно скончался и был погребен в Газе) с поручением присмотреться к польским делам и сразу же принялись весьма рьяно пополнять орденскую казну и кладовые.

Генриху запомнился разговор с Казимиром о тамплиерах. Собственно, разговор-то весь свелся к одному вопросу, который возникал перед Генрихом и прежде. Генрих понимал, что у него и у тамплиеров цели разные; это стало ему ясно еще из беседы с великим магистром на крепостной башне в Газе, когда они смотрели на руины греческих храмов, дремавшие в зеленовато-синем лунном свете. И все чаще спрашивал он себя, почему Храброму всегда сопутствовала удача. Не потому ли, что Храбрый не знал, сколь сложен и непостижим ход истории? Или же он просто не желал этого знать? Как проникнуть в душу человека, который жил сто сорок лет назад и, возможно, чувствовал и мыслил совсем не так, как мы? Инстинкт побуждает кошку прятать своих детенышей, вероятно, так же и Храбрый, не мудрствуя лукаво, вел Польшу по нужному пути.

Итак, тамплиеры, несмотря на поздний час, приняли их радушно и ни о чем не спрашивали. Генрих оставил при себе только Герхо, прочих своих спутников, взятых для приличия, он сразу же отправил спать. Вальтер велел принести в трапезную вина, четыре рыцаря-монаха и Генрих сели за стол, а Герхо примостился на лавке у дверей. В окна глядела теплая летняя ночь, грозовые тучи прошли мимо, не пролив дождя, но над скаржискими лесами поблескивали молнии. В трапезной тускло светили лучины.

- Полагаю, брат Вальтер, - сказал Генрих, - пришла пора обсудить нам вместе то, что каждый из нас таит в мыслях и в сердце своем.

Слова эти прозвучали в тишине очень внушительно и веско. Четыре рыцаря-немца, догадавшись, видимо, о чем пойдет речь, переглянулись. Лицо Генриха было спокойно, но все почувствовали, что разговор будет важный. Кто-то кашлянул, а Эгидий наклонил жестяной жбан и налил себе вина, словно в горле у него пересохло. Однако хозяева не спешили с ответными речами.

- Сердца человеческого еще никто не постиг, - молвил наконец Вальтер и тоже налил себе вина.

- Когда-то я знавал вашего магистра, - заговорил Генрих не спеша, будто рассказывая сказку. - С тех пор минуло семнадцать лет. И ты, Вальтер, знал его - ведь нам обоим пришлось вместе исходить немало дорог на этом свете. И вот однажды, в Газе, магистр Бертран де Тремелаи повел меня на высокую башню, в недрах которой хранилась зеленая чаша Грааля. Не было на той башне креста, только ночное небо осеняло ее и звезды сияли с нею рядом. Там, на башне, поведал мне магистр великие тайны, и стали они моими тайнами. Да будет благословенна роза!

- И крест! - хором отозвались четыре рыцаря, поднявшись на ноги.

- И свет! - заключил Генрих.

Все снова сели.

- И сказал мне тогда Бертран, чтобы я призвал вас в свою землю, поселил здесь и помог вам трудиться во славу ордена. Так я и сделал...

- Орден будет вечно благодарен тебе, - ответил Эгидий серьезным, проникновенным тоном.

- Какова цель ваша? - задал Генрих прямой и явно неожиданный для рыцарей вопрос.

- Сам знаешь, труд во имя господа, - ответил Джорик, обменявшись взглядами со своими товарищами. Те одобрительно закивали.

- Да, знаю, - согласился Генрих. - Вы трудитесь ради того, чтобы исполнились предначертания господни. Тогда настанет мир между людьми, и свет воссияет и снизойдет на землю.

- Так гласит Святое писание, - молвил Джорик.

- Но как вы его толкуете?

- Тебе это известно, князь.

- Не все известно. О многом я лишь догадываюсь. Но ежели суждено, чтобы наступил на земле мир, то придет ли он через раздробление или через объединение?

- Про то ведает бог.

- И как понять, что рыцари Святого Креста призывают на помощь Горного Старца?

- Не говори об этом, - спокойно сказал Гансберт, кладя меч на стол. Здесь не все посвящены.

- Я тоже не посвящен, - сказал Генрих, - но знаю. Каждый ребенок в Иерусалиме это знал.

- Но стоило ему вымолвить это вслух, как стилет сверкал над его головой.

- Где пределы власти Креста?

- Где пределы власти господа, Генрих?

- По какому пути вы идете?

- То, что ты нам дал, тебе зачтется. А отбирать негоже.

- Я не намерен что-либо отбирать у вас, - возразил князь. - Я только хочу, чтобы вы расплатились со мной. Могущество Польши будет вашим могуществом. Вы возьмете все, что пожелаете, но я хочу, чтобы вы пошли со мной.

- Ты немного ошибся в расчетах, - сказал Джорик. - Наши цели иные.

- Какие же?

- Нам не дано знать. Ухо человеческое того не слышало.

- И глаз человеческий не видел.

Воцарилась минутная тишина. Герхо, желая привлечь к себе внимание, громко закашлял. Но никто на него даже не взглянул, и Генриху стало страшно; он понял, что подвергает опасности жизнь самого верного слуги.

- Ясько из Подлясья! - прошептал Генрих.

Все молчали. Наконец Джорик сказал:

- Он погиб как изменник. Но не подумай, что это мы его подослали. Мы не убиваем без надобности.

- Но при надобности не останавливаетесь ни перед чем.

- Храм Соломонов уже воздвигнут.

- Но храм мира еще предстоит воздвигнуть.

- Да приидет царство Твое!

- Да придет истина предвечная!

- Да приидет власть единая!

- Однако до того, как придет единая власть, помогите мне. Я дал вам все, что мог; благодаря мне вы сильны и богаты. Я предоставил вам земли, воздвиг для вас храм. Я стремлюсь к тому же, к чему стремитесь вы.

- Это правда.

- Так помогите мне.

- Не можем. На пруссов пойдешь?

- На пруссов не пойду. Я пойду на братьев.

- Мы это знали.

- Нет, не знали, я сам не знал.

- Но мы знали.

- Вы служите кесарю?

- Мы служим Храму.

- Вы служите Гробу Господню?

- Мы служим Храму.

- С кем вы?

- Мы сами по себе. Кто с нами - пусть идет с нами.

- Помогите мне.

- Чего ты хочешь?

- Корону.

Трое рыцарей вскочили с мест, гремя мечами. Только Вальтер фон Ширах остался сидеть за столом, подперев кулаками подбородок и глядя перед собой, словно не видел ни своих соратников-тамплиеров, ни князя сандомирского. Глаза его были задумчивы, рыжеватая окладистая борода, отпущенная по новой моде, золотилась в свете лучин. Время от времени он покашливал.

- А помнишь, князь Генрих, - сказал он погодя, - как ты приносил клятву Бертраму де Тремелаи? Разве ты клялся на короне?