Рассказы

- Чокнутый. Точно. Лучше бы он их в дело произвел. Никаким детям ничего не достанется. Вон у нас на заводе фонд начальника цеха, директора. До хрена оттуда получишь? Вота! - дядя Жора слепил и показал фигу, страшенную, надо сказать, при его слоновьей ручище. - И там тоже шайка-лейка. Дележ идет меж своими. Да и не дойдут эти деньги. Их кассир сопрет.

- Какой кассир? - спросил ошеломленный Саня.

- Какой... Любой. Наш не успеет, так ихний. Сопрут за милую душу, убеждал Жора. - Сопрут и откажутся. Никакой, мол, шоферюга денег не сдавал.

Доводы Ногайцева были смешны, и Котофей лишь пренебрежительно рукой махнул.

- В банк деньги сдаются. Понимаешь, банк. Сопри попробуй. Банк.

Банк Жору отрезвил. К банку он относился уважительно. И потому сдаться не сдался, но вроде притих, обдумывая. Притих, жевал, иногда слово-другое ронял, вроде сам себя убеждая:

- Може, он в начальство хотел вылезть? Отдам, скажет, тыщу, а меня потом поставят...

- Кем, кем его поставят?..

- Брось, дядя Жора... - тут же накинулся на него молодняк.

- Матери бы отдал, детям...- вздыхал дядя Жора, а потом вдруг его осенило, он аж привстал и присвистнул.- Упер... - шепотом проговорил он. - Упер он эти денежки.

Ребята рты разинули.

- Точно, упер. Тыщ десять где-нибудь свистнул, втихаря. А может, и человека убил. Скорее всего. Охранника какого-нибудь или кассира. А теперь, чтобы оправдаться, и сунул эту тыщу. Девять себе, а тыщу - отдал. Нате, мол. И в газетке про меня напишите. Вроде чтоб на него не думали. Вот как раньше, до революции. Воруют, воруют, а потом церкви ставят. Вроде перед богом оправдываются. А сейчас бога нет, так за мир.

Ребята опомнились и в минуту Жору раздолбали. И с церквей его, и с воровством - все это смех один был, глупые выдумки.

И Жора Ногайцев смолк, сдался.

Зато разговорился Саня. Он горячо убеждал и убеждал:

- Понимаешь, дядя Жора, сознательность. У тебя вот есть деньги, и может, даже лишние. А кому-то они очень нужны. Может, с голоду человек помирает. Есть такие в других странах. А этот человек - сознательный. Он взял и отдал. Да тысяча - это еще мало. Вот доктор был такой, Швейцер, - может, слыхал? - он в Африке работал.

Жора об этом докторе не слыхал.

- Так этот доктор сначала музыкантом был. Большие деньги заколачивал. А потом бросил все и сказал: буду бесплатно негров лечить. На свои, кровные больницу построил и лечил. И лекарства на свои деньги покупал. Всю жизнь, пока не помер. А у нас был революционер, Дмитрий Лизогуб. У него миллион был, миллион рублей. А он для себя - ни копейки. Миллион, понимаешь, дядя Жора?

- Новыми?

- Какими новыми, это до революции. Старыми. Но те старые, они в десять раз твоих новых... Там за рубль корову можно купить. У него - миллион, а он себе ни копейки. Все для революции. В драных штанах ходил, и без пальто. А к деньгам не прикасался. Миллион. Можно было пожить?

- Да, можно... - со вздохом подтвердил Котофей.

А Жора смолчал. Миллион - это было немыслимо много. Больше о тысяче думалось. Там дело понятное. У Жоры у самого тысяча на сберкнижке лежала. И взять их вот так, свои, горбом заработанные, своими руками выбросить. Ну, пусть не выбросить, а чужим людям отдать. И даже не таким чужим, какие вот здесь, рядом сидят, а вовсе не известным, каких, может, и нет.

Жора и так, и эдак прикидывал, снова газетку взял, перечитал ее и долго глядел на улыбчивого парня. Долго глядел, но остался при своем твердом мнении.

- Брехни все это, - решительно отрезал он и, жадно выглохтав компот из бутылки, начал собирать в сумку остатки еды.

На него набросились. Особенно Котофей усердствовал:

- Да ты же кулак, кулак... У тебя снега зимой не выпросишь. Вы же дундуковские кулугуры. Разве ты можешь понять: человек... для людей...

Много и довольно долго Жоре внушали. Внушали, внушали, и он, наконец, не выдержал. Он достал из кармана спецовки большой, свернутый пополам рабочий блокнот, ручку вынул и сунул под нос Котофею:

- На, пиши.

- Чего писать? - не понял Котофей.

- А то... - Жора хоть и спокоен был на вид, но допекли его. - Пиши заявление. Скоро получка, вот ты и пиши: пусть вычтут у тебя из получки десять рублей в фонд мира. Пиши. А я сейчас эту бумагу в бухгалтерию отнесу.

- Ты чего? - опешил Котофей.

- Да того... Вот возьми и напиши. И я тогда точно куркуль и дундук. На, пиши, - совал он блокнот.

Котофей растерялся. Он на Саню поглядел, потом спросил:

- Ты это всерьез, дядя Жора?

- Не знаю, - пожал плечами Ногайцев.

Котофей чувствовал, что дядя Жора не шутит. И потянулась рука к блокноту, потянулась, но вовремя замерла.

- Сорок рублей аванса... - вслух, с насмешкою начал считать Котофей. Заработаем в этом месяце по сотне, не больше. Вычесть аванс, налоги, взносы. Это рублей сорок останется. Сане я пятерку должен. Ефиму - трояк. Катьке пятерку. Да трояк надо пропить. Остается два червонца, матери на харчи. А червонец отдай - и домой нечего нести. Так что подождем,- закончил он. - Вот накопим тыщу, и тогда уж - кучей. Чтоб про нас в газету. Правильно, Саня?

- Правильно! - поддержал друга Саня. - Чего мелочиться!

- Ну, на пятерку, - попросил Жора. - Или на трояк напиши.

- Может, еще на рубль? - усмехнулся Котофей.

- Ну, и на рубль. Тоже деньги. Старыми - десятка.

- Брось, дядя Жора. С рублем обсмеют. Тыща - другое дело. Сразу прославился человек. А с рублем... Да и с червонцем нашим занюханным...

Жора Ногайцев все понял, блокнот и ручку убрал. Он никого не упрекнул, не обиделся. Он с самого начала знал, что все это брехня.

Отобедали. Молодежь в тени разлеглась, о чем-то своем беседуя. А Жору какой-то червячок точил и точил изнутри. Неспокойно на душе было, полезли всякие мысли.

Мятую газету со статьей и портретом уже выбросили. Но Жора не поленился, нашел ее. Он присел на кнехт, разгладил газету на коленке и стал глядеть на портрет улыбчивого парня. Котофей с Саней заметили, переглянулись, подошли к бригадиру.

- Проверяешь? - спросил Котофей.

Жора вздохнул, головой покачал.

- Нет... Я, ребята, тетку Дуню вспомнил. Тетка Дуня у нас жила по соседству, давно еще, сразу после войны. Она мне майские штаны сшила из своего материала. И отдала, носи, говорит. Без денег. Вроде подарка.