Всадники

- Это точно, - сказал Осман Бей, - высота в шесть тысяч шагов, хоть что-то, да означает

Молчание. Кальян прошелся по кругу. Турсен закрыл глаза. Осман Бей наклонился к главе чавандозов и прошептал ему на ухо:

- А что же Урос? Ты единственный, кто может его об этом спросить!

Тот отнял от губ серебряный наконечник кальяна и сказал:

- Прости мне, Турсен, мое нетерпение, которое совсем не подходит нашему возрасту, но долг принуждает меня. Мы все еще не знаем какую лошадь ты выбрал для Уроса, твоего сына.

- Мой сын должен был находиться здесь, - ответил Турсен не открывая глаз.

- Люди видели его на базаре, - заметил Mаленький губернатор.

- Где? - спросил Турсен.

- На бое верблюдов, - ответил Осман бей улыбнувшись.

- Разве он не знает, что все мы встречаемся сегодня?

- Он пожелал досмотреть бой до конца, - ответил Маленький губернатор.

Турсен медленно открыл глаза.

- Бача, - обратился он к слуге, который хотел было опять подать ему кальян, - иди и скажи Уросу, что я приехал.

На южной стороне Даулад Абаза, у самого края базара, стояла старая крепость. Извилистые, узкие улочки выходили на широкую площадь огороженную стеной из красноватой глины. На нее люди попадали неожиданно, прямо из тени улиц под безжалостно палящее солнце.Обычно, в эти жаркие часы, площадь словно вымирала, изредка можно было заметить на ней пару верблюдов на которых хозяин навьючивал гигантские тюки, или же они отдыхали там в тени длинной и старой, развалившейся, каменной стены.

Но сегодня на площади толпились сотни людей. Особенное зрелище предлагали им сегодня, и они последовали сюда со всей страстностью, на которую только были способны.

Два верблюда бились здесь не на жизнь, а на смерть.

В Даулад Абазе, как и во всем Афганистане, бои животных были одним из самых любимых развлечений. А бой верблюдов совсем особенным, так как подобное представление предлагали не часто: сначала нужно было найти совершенно диких и сильных животных. Но этого было еще не достаточно: только во время брачного периода верблюд способен нападать на своего сородича.

По чистой случайности сегодня в Даулад Абаз пришел караван из Бадахшана, и с ним два верблюда самца, огромные, злобные звери, как раз подходящие. И их хозяин решил заработать на них деньги.

Два тяжелых, покрытых черной шерстью верблюда, стоящих друг против друга, как два врага, представляли сами по себе поразительное зрелище. Когда же они начинали сражаться, то сравнить их можно было лишь с мрачными чудовищами. Они били друг друга ногами и коленями, кусались, роняя кровавую пену, бешено бегали один вокруг другого, стараясь повалить соперника на землю или придушить. Непрерывно слышался их дикий рев, которому вторила ревущая от восторга толпа, что распаляло верблюдов больше, чем солнечный зной. Над развалинами старой башни кружили степные соколы, словно и они наблюдали за этим боем.

И лишь один зритель, хотя он стоял в первом ряду, казалось совершенно не разделял всеобщего безумия. Одетый в коричневый шелковый чапан, он стоял неподвижно, и его точеное лицо оставалось невозмутимым. Лишь его губы, сложившиеся в какую-то странную улыбку говорили о том, что бой ему хоть немного интересен. Но когда мальчик-слуга из лавки торговца тканями, дернул его за рукав, мужчина бросил на него гневный взгляд. И этот взгляд выдал его. Да, и он тоже, хотя и тщательно скрывая, был полностью захвачен азартом боя, как и толпа..

- Что тебе надо, вошь? - спросил он резко.

Бача нервно дернул головой и ответил:

- Ты должен немедленно прийти в дом моего господина.

- Я не приду раньше, чем закончится бой, и на этом все. - ответил чавандоз.

- Но...

Чавандоз уже забыл про посланника, такой дикий крик поднялся вокруг: чудовища бешено кусали друг друга и послышался хруст ломающихся позвонков. Бой окончен? Но какой из двоих будет победителем? Снова та самая улыбка скользнула по губам мужчины. Ничто не могло вырвать его теперь из глубины азарта. И все же...имя...

- Турсен, - сказал бача.

Мужчина посмотрел на него.

- Благородный Турсен, твой отец, уже прибыл и послал меня за тобой.

Одно мгновение казалось, что бой подходит к концу, и таким образом проблема решиться сама по себе. Но надежды Уроса не оправдались. Оба верблюда освободились от смертельной хватки друг друга и заревели вновь с такой силой, словно желали обвинить во всем пылающие небеса.

"Твой отец, великий Турсен",- повторил мальчик. И мужчина пошел вслед за ним.

Устремив взгляд вперед, Урос направился через площадь, a толпа в благоговении отхлынула перед ним в сторону. Ведь разве же сам он не был знаменитейшим из всех всадников-чавандозов?

Но Урос казалось не замечал ни восхищенных взглядов, и был глух к славословиям. Да, это правда: слава и почтение - лишь их желал он страстно. Они были необходимы ему, как вода и хлеб. И слава, послушно и верно, следовала за ним повсюду. Но кого он должен был за это благодарить? Эту тупую, потную, вонючую, безмозглую толпу... И он, Урос, который похвалялся тем, что не нуждается ни в ком, и ни в чем, вынужден был терпеть эти овечьи рожи. Слава? Да он любил ее. И небо над степью. Солнце. Свист ветра. Но не эти голоса и не эти лица.

Ни один мускул не дрогнул на его холодном лице, обрамленном аккуратной, очень коротко подстриженной бородой.

И толпа зашепталась:

- Он совсем не такой как другие.

- Ни слова от него не услышишь.

- Он никому не улыбается.

- Так горд, так холоден.

- У него нет ни единого друга. Всех он лишь терпит. Даже своего собственного коня!

- Ужасно!

- Просто какой-то волк!

Но странно, чем более сильный ужас он в них вызывал, чем больше они его боялись, - тем с большим пылом они ему кланялись. И Урос почувствовал удовлетворение от того страха, что он распространял вокруг себя..

"Правда, сегодня выходит, что боюсь я. Сегодня я не волк, а собака, которая бежит на свист, - горько усмехнулся Урос, но тут же поклялся - Нет, я не боюсь никого и ничего. И я докажу ему это."

Толпа любопытных, что все еще стояла плотно окружив лавку торговца тканями, внезапно заволновалась, в ней поднялся гул. Продавцы зелени, праздно шатающиеся ротозеи, разносчики воды, лавочники, и даже погонщики ослов, самые наглые люди из всех, - вдруг отхлынули в сторону.