Страница 12 из 19
А он, выливая через слабые губы, как через проржавленное ведро влагу, опять начал бормотать свое.
-- Уйди! -- сказал грубо Вершинин. -- Чего лезешь в ноздрю с богами своими? Подумаешь... Абы жизнь была -- богов выдумают...
-- Ты не хулись, ирод, не хулись!..
Окорок сказал со злобою:
-- Дай ему, Егорыч, стерве, в зубы! Провокатеры тиковые!
Вскочив на ходок, Окорок закричал, разглаживая слова:
-- Ну, так вы как, товарищи?.. галисовать, что ли?..
-- Голосуй! -- отвечал кто-то робко из толпы.
Мужики загудели:
-- Валяй!..
-- Чаво мыслить-то!..
-- Жарь, Васька!
Когда проголосовали уже, решив итти на броневик, влево, далеко над лесом послышался неровный гул, похожий на срыв в падь скалы. Мохнатым, громадным веником выбросило в небо дым.
Толстый секретарь снял шапку и по протокольному сказал мужикам:
-- Это штаб постановил -- через Мукленку мост наши взорвали. Поезд, значит, все равно не выскочит к городу. Наши-то сгибли, поди, -- пятеро...
Мужики сняли шапки, перекрестились за упокой. Пошли через лес к железнодорожной насыпи, окапываться.
Вершинин прошел по кустарнику к насыпи, поднялся кверху и, крепко поставив, будто пришив ноги между шпал на землю, долго глядел в даль блестящих стальных полос, на запад.
-- Чего ты? -- спросил Знобов.
Вершинин отвернулся и, спускаясь с насыпи, сказал:
-- Будут же после нас люди хорошо жить?
-- Ну?
-- Вот и все.
Знобов развел пальцами усы и сказал с удовольствием:
-- Это -- их дело.
II.
Бритый, коротконогий человек лег грудью на стол, -- похоже, что ноги его не держат, -- и хрипло говорил:
-- Нельзя так, товарищ Пеклеванов: ваш ревком совершенно не считается с мнением Совета Союзов. Выступление преждевременно.
Один из сидевших в углу на стуле рабочий сказал желчно:
-- Японцы объявили о сохранении ими нейтралитета. Не будем же мы ждать, когда они на острова уберутся. Власть должна быть в наших руках, тогда они скорее уйдут.
Коротконогий человек доказывал:
-- Совет Союзов, товарищи, зла не желает, можно бы обождать...
-- Когда японцы выдвинут еще кого-нибудь.
-- Пойдут опять усмирять мужиков?
-- Ждали достаточно!
Собрание волновалось. Пеклеванов, отхлебывая чай, успокаивал:
-- А вы тише, товарищи.
Коротконогий представитель Совета Союзов протестовал:
-- Вы не считаетесь с моментом. Правда, крестьяне настроены фанатично, но... Вы уже послали агитаторов по уезду, крестьяне идут на город, японцы нейтралитетствуют... Правда!.. Вершинин пусть даже бронепоезд задержит, и все же восстания у вас не будет.
-- Покажите ему!
-- Это -- демагогия!..
-- Прошу слова!..
-- Товарищи!
Пеклеванов поднялся, вытащил из портфеля бумажду и, краснея, прочитал:
-- Разрешите огласить следующее: "По постановлению Совета Народных Комиссаров Сибири -- восстание назначено на 12 часов дня 16-го сентября 1919 года. Начальный пункт восстания -казармы Артиллерийского дивизиона... По сигналу... Совет Народных..."
Уходя, коротконогий человек сказал Пеклеванову:
-- За нами следят! Вы осторожнее... И матроса напрасно в уезд командировали.
-- А что?
-- Взболтанный человек: бог знает чего может наговорить! Надо людей сейчас осмотрительно выбирать.
-- Мужиков он знает хорошо, -- сказал Пеклеванов.
-- Мужиков никто не знает. Человек он воздушный, а воздушность на них, правда, действует здорово. Все же... На митинг поедете?
-- Куда?
-- Судостроительный завод. Рабочие хотят вас видеть.
Пеклеванов покраснел.
Коротконогий подошел к нему вплотную и тихо в лицо сказал:
-- Мне вас жалко. А без вас они выступать не хотят. Не верят они словам, в человека уверить хотят. Следят... контр-разведка... Расстреляют при поимке -- а видеть хотят. Дескать, с нами ли? Напрасно затеваете.
Пеклеванов вытер потный, веснущатый лоб, сунул маленькие руки в карманы короткополого пиджака и прошелся по комнате. Коротконогий следил за ним из-под выпуклых очков.
-- Сентиментальность, -- сказал Пеклеванов, -- ничего не будет!
Коротконогий вздохнул:
-- Как хотите. Значит заехать за вами?
-- Когда?
Пеклеванов покраснел сильнее и подумал:
"А он за себя трусит".
И от этой мысли совсем растерялся, даже руки задрожали.
-- А хотя мне все равно. Когда хотите!
Вечером коротконогий подъехал к палисаднику и ждал... Через кустарник видна была его соломенная шляпа и усы, желтоватые, подстриженные, похожие на зубную щеточку. Фыркала лошадь.
Жена Пеклеванова плакала. У ней были острые зубы и очень румяное лицо. Слезы на нем были не нужны, неприятно их было видеть на розовых щеках и мягком подбородке.
-- Измотал ты меня. Каждый день жду -- арестуют... Бог знает потом... Хоть бы одно!.. Не ходи!..
Она бегала по комнате, потом подскочила к двери и ухватилась за ручку, просила:
-- Не пущу... Кто мне потом тебя возвратит, когда расстреляют? Партия? Ревком? Наплевать мне на их всех, идиотов!
-- Маня! Ждет же Семенов.
-- Мерзавец он, и больше никто. Не пущу, тебе говорят, не хочу! Ну-у?..
Пеклеванов оглянулся, подошел к двери. Жена изогнулась туловищем, как тесина под ветром; на согнутой руке, под мокрой кожей, натянулись сухожилия.
Пеклеванов смущенно отошел к окну.
-- Не понимаю я вас!..
-- Не любишь ты никого... Ни меня, ни себя, Васенька?.. Не ходи!..
Коротконогий хрипло проговорил с пролетки:
-- Василий Максимыч, скоро? А то стемнеет, магазины запрут.
Пеклеванов тихо сказал:
-- Позор, Маня. Что мне, как Подколесину, в окошко выпрыгнуть? Не могу же я отказаться -- струсил, скажут.
-- На смерть ведь. Не пущу.
Пеклеванов пригладил низенькие, жидкие волосенки.
-- Придется...
Пошарив в карманах короткополого пиджака и криво улыбаясь, стал залезать на подоконник.
-- Ерунда какая... Нельзя же так...
Жена закрыла лицо руками и громко, будто нарочно плача, выбежала из комнаты.
-- Поехали? -- спросил коротконогий. Вздохнул.
Пеклеванов подумал, что он слушал плач в домишке. Неловко сунулся в карман, но портсигара не оказалось. Возвращаться же было стыдно.
-- Папирос у вас нету? -- спросил он.
III.
Никита Вершинин верхом на брюхастой, мохнатошерстой, как меделянская собака, лошади, объезжал кустарники у железнодорожной насыпи.