АВТОБИОГРАФИЯ ЙОГА

Глава 10

Я встречаю своего учителя Шри Юктешвара

«Вера в Бога может произвести любое чудо, кроме одного – выдержать экзамен без обучения». – Я с отвращением захлопнул «вдохновляющую» книгу, купленную случайно в праздную минуту.

«Заключение автора указывает на отсутствие у него веры, – подумал я. – Бедный малый, он испытывает глубокое уважение к полуночной лампаде!»

Я обещал отцу окончить среднюю школу, но не могу сказать, что отличался особым прилежанием. В проходившие месяцы меня чаще можно было найти в укромном месте около гхатов для купания в Калькутте, чем в классной комнате. Примыкающие к ним места кремации, особенно страшные ночью, йог считает в высшей степени привлекательными. Тот, кто найдет Бессмертную Сущность, не должен бояться нескольких голых черепов. Человеческая неадекватность становится особенно очевидной в мрачном местопребывании разных костей. В общем, мои полуночные бодрствования были совсем иными, чем у других учащихся.

В средней школе приближалась неделя выпускных экзаменов, внушавших многим, подобно могильному своду, хорошо известный ужас. Тем не менее я был спокоен. Храбро встречая «вурдалаков», я докапывался до знания, которое невозможно приобрести в лекционных залах. Но мне недоставало искусства свами Пранабананды, способного запросто появиться в двух разных местах в одно и то же время. Проблема получения мною образования была прямо-таки материалом для бесконечной изобретательности Всевышнего. Так рассуждал я, хотя для многих это и казалось нелогичным. Иррациональное поведение поклоняющегося вытекает из тьмы необъяснимых проявлений безотлагательного вмешательства Бога в его затруднения.

– Привет, Мукунда! Что-то тебя почти не видно в последнее время! – обратился ко мне однажды вечером один школьный товарищ.

– Здравствуй, Нанту! Ты прав, и именно поэтому нахожусь в значительном затруднении, – облегчил я душу под его дружеским взглядом.

Нанту – блестящий ученик, от души расхохотался; мое затруднительное положение действительно было не лишено комического аспекта.

– Ты совсем не готов к выпускным экзаменам! – сказал он. – Думается, мне надо бы тебе помочь.

Эти простые слова звучали как божественное обещание; и я с готовностью посетил дом друга. Он доходчиво пояснил ответы на вопросы, которые, как полагал, будут заданы преподавателем.

– Вопросы эти будут хорошей приманкой в экзаменационной ловушке, на них попадутся многие. Запомни мои ответы, и ты спокойно проскочишь.

Когда я уходил, ночь была уже на исходе. Нагруженный скороспелой эрудицией, я искренне молил Господа, чтобы она сохранилась на несколько следующих критических дней. Нанту поднатаскал меня по разным предметам, но из-за нехватки времени забыл о курсе санскрита. В панике я напомнил Богу о недосмотре.

На следующее утро во время прогулки, приноравливая новое знание к ритму запинающихся шагов, я слегка срезал путь, пройдя прямиком по заросшим травой задворкам. И тут мой взгляд упал на несколько листков небрежно напечатанного текста. Триумфальный прыжок – и в моих руках санскритские стихи! Я попросил одного пандида помочь моему спотыкающемуся переводу. Его сочный голос наполнил воздух гладкой медовой прелестью древнего языка[1].

– Однако этот удачный прыжок не поможет тебе на экзаменах по санскриту, – скептически заметил мудрец.

Но знакомство со стихом позволило мне на следующий день благополучно сдать этот экзамен. По всем другим предметам, благодаря проницательной помощи, оказанной Нанту, я набрал необходимый минимум баллов.

Отец был доволен, что я сдержал слово и окончил среднюю школу. Благодарность моя вознеслась к Господу, чье единственное руководство я усматривал во встрече с Нанту и в прогулке по необычному маршруту через задворки. Играючи, Он придал двойственное выражение своевременному плану моего спасения.

Случайно натолкнувшись на заброшенную книгу, автор которой отказывал Богу в превосходстве в экзаменационных залах, я не мог удержаться от смеха, когда про себя заметил: «Путаница в голове этого ученого мула лишь усилилась бы, скажи я ему, что божественная медитация среди трупов сокращает путь к диплому средней школы!»

В своем новом звании я уже открыто строил планы покинуть дом. Вместе с новым другом Джитендрой Мазумдаром[2] я решил присоединиться к бенаресской обители отшельника Шри Бхарата Дхармы Махамандала и принять ее духовный порядок.

Однажды утром при мысли о расставании с семьей меня охватило отчаяние. После смерти матери возросла нежная привязанность к младшим: братьям Сананде и Бишу и сестре Тами. Я бросился в убежище – маленькую мансарду, свидетельницу столь многих сцен моей беспокойной садханы[3]. Проплакав часа два, я ощутил себя странным образом преобразованным как бы некоторым алхимическим очистителем. Всякая привязанность[4] пропала. Решение продолжать поиски Бога как друга из друзей стало прочным, как гранит.

– Прошу в последний раз. – Отец был очень огорчен, когда я пришел к нему за благословением. – Не покидай меня, а также опечаленных братьев и сестер.

– Дорогой отец, как выразить любовь к тебе? Но еще более велика моя любовь к Отцу Небесному, одарившему меня лучшим отцом в мире. Отпусти меня, дабы я однажды вернулся с большим знанием Бога.

Получив вынужденное родительское согласие, я отправился с тем, чтобы присоединиться к Джитендре, уже находящемуся в Бенаресском ашраме. По прибытии меня сердечно встретил глава обители свами Даянанда. Он был молод, высок и худощав, вид его был задумчив. От красивого лица исходил покой Будды.

Я радовался, что в новом доме была мансарда, где мне удавалось проводить часы рассвета и заката. Жители ашрама, мало знавшие о практике медитации, думали, что все мое время займут организационные дела, хваля за работу, которую я выполнял днем.

– Не пытайся уловить Бога столь быстро! – эта насмешка сотоварища сопровождало одно из моих ранних отбытий в мансарду. Я зашел к Даянанде, занятому в своем маленьком кабинете, из окна которого открывался вид на Ганг.

– Свамиджи, мне непонятно, что здесь от меня требуется. Я ищу прямого контакта с Богом. Без Него меня не могут удовлетворить ни членство, ни учение, ни добрые дела.

Духовный наставник в оранжевом одеянии нежно похлопал меня. С наигранным видом он сделал выговор нескольким находящимся поблизости ученикам:

– Не беспокойте Мукунду. Он научится нашим методам.

Из вежливости я скрыл сомнение. Ученики покинули комнату не слишком обремененные наказанием. Даянанда продолжил:

– Мукунда, я вижу, отец регулярно посылает тебе деньги. Пожалуйста, возврати их ему, ты здесь ни в чем не нуждаешься. Второе дисциплинарное предписание касается еды. Не упоминай о ней, даже если ты очень голоден.

Видно ли было по глазам, что я голоден, не знаю. Только хорошо знаю, что я действительно часто был голоден. Постоянным часом первого приема пищи в обители был полдень. А у себя дома я привык к обильному завтраку в девять часов утра.

Трехчасовой разрыв с каждым днем казался все больше. Далеко ушли те годы в Калькутте, когда можно было упрекнуть повара за десятиминутную задержку. Теперь я старался контролировать аппетит и однажды устроил суточный пост. С удвоенным интересом я ждал следующего полудня. –

Поезд Даянанды опаздывает; мы не сядем есть, пока он не приедет, – принес мне Джитендра эту сокрушающую новость. Для радушного приема свами, отсутствующего две недели, было приготовлено много лакомств. Воздух наполнился аппетитными ароматами. Что мне оставалось проглотить, кроме гордости за вчерашнюю голодовку?

«О Господи, поторопи поезд!» Но мне казалось, что Небесный Провидец вряд ли вмешается в запрет, наложенный Даянандой. Божественное внимание было где-то в другом месте. Медленно текли часы. Когда вошел руководитель, уже спустились сумерки. Радость моего приветствия была неподдельна.

[1]. Санскрит – отшлифованный, полный. Это древнейший из всех индоевропейских языков. Его алфавит – деванагари (буквально – божественная обитель). «Кто знает мою грамматику, тот знает Бога!» – такую дань математическому и психологическому совершенству санскрита отдавал великий филолог древней Индии Панини. Тот, кто сумел бы проследить этот язык до его истока, несомненно, закончил бы всеведением.

[2]. Это был не тот Джатинда (Джотин Гхош), памятный своим своевременным отвращением к тиграм.

[3]. Садхана – путь или подготовительная дорога к Богу.

[4]. Индийские Писания учат, что семейная привязанность – это заблуждение, если она препятствует приверженцу искать Подателя всех благ, включая и любовь, не говоря уже о самой жизни. Иисус тоже учил: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». – От Матфея 10.37.