Прогулки по лезвию

"Тяжело, - думал он. - Тяжело одному". И тут он вспомнил Марию.

Каково-то ей там, в глухой комнате?

Раньше он об этом и не задумывался, его волновал лишь результат мнимого похищения. Сломить упрямицу, вытрясти из неё всю дурь, чтобы она наконец задумалась о себе, о своей жизни, а не о судьбах отечества. Чтобы она смотрела на Блинова, который её скоро выкупит, как на благодетеля, а не как на изверга.

"Ничего, - решил он, успокоенный стаканом ликера, - скоро я тебя "выкуплю", подарю хорошую трехкомнатную квартиру и прощай..."

Прощай-то прощай, думал он, но надо ещё переписать с её имени имущество. А на кого переписывать? На себя? Ох как рискованно. На Даниловну? Тоже вроде ни в какие ворота... Блинов вздохнул, вспомнив Наталью.

Глава 7

Долго не мог уснуть в эту ночь и Альберт Соловьев. Зная Блинова много лет и обладая профессиональным чутьем на всякие неприятности, он отчетливо понимал, что эта затея с похищением Марии добром не кончится. Он видел, что Леонид уже на грани нервного срыва, и думал: "А что будет завтра?" Он чувствовал, если шеф постоянно находится в таком состоянии, то вскоре беды посыплются одна за другой.

Утром Соловьев решился на отчаянный шаг. Он связался с секретарем Куратора - Папы и попросил о личной встрече, сказав, что дело не терпит отлагательств, а также огласки.

Секретарь обещал посодействовать.

Папа, он же Куратор, был почти недосягаем не только для простых смертных, но и для людей уровня Соловьева. О Папе ходили легенды, говорили, что он вхож и в администрацию президента, и в правительство.

При этом никто толком не знал, где он работает, какую должность занимает. Знали главное: Куратор - человек всемогущий!

Блинов попал под его "крышу" отчасти случайно. Когда с молодым коммерсантом Блиновым случилось то что должно было случиться, то есть когда на кооператив наехала ивантеевская братва с требованием "законных двадцати процентов", Леонид бросился за помощью к своему дяде Баландину, московскому авторитету в "неофициальных структурах". Баландин пожурил племянника за то, что тот вспоминает о )*яде только в трудную минуту, но обещал выручить.

И действительно выручил: ивантеевские "быки" больше не приезжали, а Блинов с Соловьевым вошли самостоятельной единицей в разветвленную сеть подмосковных строительных фирм со своими складами и магазинами. Конечно, за все приходилось платить, но здесь по крайней мере было понятно за что. За безопасность, за льготные кредиты...

Начался стремительный рост. От срубов перешли к строительству кирпичных коттеджей, от коттеджей - к строительству многоквартирных домов. Естественно, все успехи по превращению примитивного кооператива в фирму областного значения Блинов с Соловьевым относили исключительно на свой счет. Их иллюзии рухнули в один день, когда Папа вызвал Леонида в свою резиденцию... Подробности того разговора Соловьеву были неведомы, но достаточно было того, что, вернувшись от Папы, Блинов обреченно сказал:

- Принимай часть дел. Ухожу в политику.

Альберт понял, каков уровень тех людей, что их прикрывали в последние годы.

Через день Соловьеву назначили рандеву на Рублевском шоссе у поста ГАИ, где он должен оставить свою машину и где его подберет черный шестисотый "Мерседес".

Миновав проходную, Папа приказал шоферу остановиться и с помощью двух охранников выбрался из машины. Он встал, грузно опираясь на палку, жестом отодвинул охранников на несколько метров и обратился к Соловьеву:

- По этой аллее до моего дома десять минут. Уложишься?

- Уложусь! - твердо сказал Соловьев и тут же приступил к сообщению заранее подготовленными фразами: - Я бы никогда себе не позволил вас беспокоить, если бы речь шла только о моей судьбе. Но под угрозой существование всего концерна... - Альберт Юрьевич сделал небольшую паузу, пытаясь уловить реакцию Папы на такое начало беседы.

- Так-так, - рассеянно покивал Папа. - Я этого ждал. Ваша отдача снижается на пять-семь процентов ежеквартально.

- И тому есть причины, - многозначительно вставил Соловьев.

- Воровство? - спросил Папа с холодной улыбкой.

- Хуже. Наш шеф, я имею в виду Леонида Евгеньевича Блинова, похоже, как бы это сказать, слегка приболел. Да, как минимум приболел...

- А как максимум?

- Тут я судить не берусь, я не медик. Но нервное расстройство налицо. Согласитесь, когда человек такого масштаба не может справиться с собственной женой...

- Что значит не может справиться? - перебил Папа. - Что за детский лепет? И какое мне дело до его взаимоотношений с женой? Ты для этого искал встречи со мной?

У Соловьева взмокла спина. Невольно он оглянулся: в десяти шагах шли два охранника.

- Не вертись! - сказал Папа. - Не порти о себе впечатление. И говори по существу.

- Да. По существу. В том-то и соль, что их взаимоотношения могут отразиться на всех наших делах. Уже отражаются. Поначалу он, не согласовав ни с кем, ввел её в наши дела. Какоето время она выполняла функции его секретарши. Затем я узнаю, что его жена становится совладелицей чуть ли не всех наших контор. Потом они перессорились, стали врагами, и на этой почве у Блинова начались всякие завихрения...

- Точнее! - приказал Папа. - Какие ещё завихрения? Убить, что ли, он её хочет?

- До этого пока не дошло. Но за последние полгода он превратился в безвольную издерганную личность, и ничего лучше не придумал, как имитировать её похищение. Нанял людей, те убрали её в надежное место, и теперь Блинов ждет, когда она взвоет.

Тогда он её якобы выкупит, подбросит ей на безбедную жизнь и без проблем распрощается.

- Ну и? - резко спросил Папа. - Вполне неплохо придумано. Главное, чтобы все чисто.

- Эх! - в сердцах рубанул рукой Соловьев. - Если бы речь шла о другой женщине. Но я её хорошо знаю!

Это хитрющая и умнейшая баба. Волевая к тому же. Она вычислит его действия как дважды два. Она теперь от него не отлипнет, пока не утопит его. Он потому и нервничает - знает, что от неё можно ждать. Вы представляете, что начнется, если Блинов будет тонуть?

- Да-а, - прогудел Папа и остановился. - Племянничек в дядю пошел. Того еле спасли, теперь с этим...

А каков осенний закат! - вдруг сказал он, оперевшись обеими руками на палку. - И все-таки скучно здесь.

Скучная обжитая природа. Люди все скучные, мелкие. Вроде твоего Блинова. А я, между прочим, ещё студентом обошел с другом на шлюпке весь Байкал по периметру. Ты знаешь, что такое пройти весь Байкал? - Папа положил свою мужицкую ладонь на худое плечо Соловьева и крепко, до боли сжал его. - Понял, что такое сидеть на веслах по десять часов в день?

Но главное, и здесь надо знать меру.

Во всем надо знать меру. Вот тот мой дружок её не знал. Он подумал, что после Байкала ему подвластны любые моря. Погиб у восточного побережья Камчатки. Один, на самодельном катамаране хотел побороть океан... Надо, дружище, чувствовать свой потолок.

- Надеюсь, я его чувствую, - сказал Соловьев. - Я, между прочим, на место Блинова не претендую.

- Молодец, - продолжая глядеть на закат, сказал Папа. - Люблю сообразительных. А почему раньше не доложил?

- Думал, как-нибудь утрясется...

Но тут плюс ко всему дневники его жены пропадают. Прямо из квартиры!

Жены нет, только охрана и домработница, а дневники пропадают.

- Там что, были серьезные записи?

- Судя по тому, как Блинов заметался, довольно серьезные. При этом надо учесть, у его жены есть связи с прессой.

- Мелкота! - Папа стукнул палкой об асфальт. - Я же её видел однажды, она девчонка совсем. Он что, не мог её воспитать?

- Значит, не мог...

- Трухля! И мерзавец. Такую жемчужину выбрасывает. Хорошо, пусть выбрасывает... Не вешай носа, - ободрил поникшего Соловьева Папа-Куратор, ничего страшного пока я не вижу. В случае чего примем меры.

О каких мерах шла речь, Альберт Юрьевич спрашивать, конечно, не стал. Он лишь вздохнул: