Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 38



Через день после того как Афонин отправил телеграмму в Москву, начались обложные дожди.

Глава 6

Окончательная размолвка Блинова с Марией произошла в октябре 93-го.

Тогда вопрос стоял так: или краснокоричневые будут висеть на столбах, или Блинов будет сидеть.

Он срочно уничтожал кое-какие бумаги и на всякий случай сделал два солидных благотворительных взноса на строительство храмов. Марии было невыносимо видеть суету мужа, и теперь даже днем она надолго уходила из дома. Блинов насторожился, решил, что за ней следует присмотреть.

Нанял людей, сам принялся изучать содержимое её письменного стола, её библиотеки... Наткнулся на дневники - три общих тетради, три года жизни. В одной из тетрадей он увидел конспект чьей-то лекции. Читал и скрипел зубами: все, что она недоговаривала в домашних спорах, было в той лекции изложено открытым текстом. Он понял, что при желании Мария может его засадить лет на пятнадцать.

Ей, которая была в курсе многих его дел, это не составит большого труда.

В тот вечер Блинов всерьез задумался, что же с ней теперь делать, с этой Марией? Как разойтись с минимальными финансовыми потерями, с одной стороны, и без риска быть в дальнейшем ею шантажируемым, с другой?

И он нашел такой выход...

Вернувшись из поездки в Зубову Поляну и отчего-то вспомнив те пресловутые дневники, ту лекцию о так называемом ограблении России, он прошел в комнату жены, вздохнул, увидев компьютер, на котором он когда-то мечтал научить её работать, и подошел к стенке с книгами. Все здесь было известно ему до мелочей, каждая книга, каждый альбом, каждая тетрадь... Но где же те дневники?

Осмотрев полки, он с удивлением обнаружил, что все три тетради исчезли.

- Что за черт! - вслух сказал он. - Не Даниловна же их забрала?

Дальше - больше. Не оказалось на полках ни одной книги Отраднова с идиотскими дарственными надписями. Испарина выступила на высоком и бледном лбу Блинова. Перед его отъездом в Вену все было на своих местах. На другой день после отъезда Марию "выкрали". Так куда, спрашивается, могли подеваться эти тетради и книги?! Неужели она что-то почувствовала и передала их кому-то? Но Даниловна клятвенно уверяла, что Мария никого не принимала после отъезда Блинова и сама никуда не ходила. Да и куда она могла ходить, если он в одиннадцать вечера с ней расстался, а утром её забрали люди Дронова?

Он тут же стал звонить Дронову и Соловьеву. По телефону объясняться с ними не стал, просил приехать немедленно. Дронов, как истый омонбвец, без лишних вопросов сказал:

"Выезжаю!" Соловьев помялся, но тоже обещал вскоре подъехать.

Только после этого Блинов принял душ, облачился в японский халат и, заварив крепкого чаю, стал думать, как лучше построить разговор с подполковником, дабы не показаться ему паникером и трусом. Ничего дельного в голову не приходило, мысли перескакивали с одного на другое, необъяснимое исчезновение дневников внесло ещё большую сумятицу и в без того неспокойную душу Блинова.

Вдруг неизвестно к чему, но именно в эту минуту стали вспоминаться громкие убийства последних лет. Депутатов-предпринимателей, журналистов-предпринимателей и просто удачливых предпринимателей убивали в стране с ужасающей методичностью. Блинову захотелось выпить, но он решил дождаться прихода Дронова.

Через полчаса личный охранник по внутренней связи сообщил, что пришел человек, назвавшийся Анатолием Петровичем.

- Проводите! - приказал Блинов. - Водку, коньяк, бутерброды.

Как и при недавней встрече, Дронов, не дожидаясь вопросов, начал докладывать:

- Состояние здоровья объекта нормальное, хотя аппетит ниже среднего. Истерик не закатывает, попыток членовредительства не наблюдается, агрессивности в отношении сотрудников охраны тоже. Вялость, апатия постепенно усиливаются, появляется некоторое равнодушие к своему будущему...

- Вы в прошлый раз говорили, что у неё есть элемент неверия в то, что её выкупят? - спросил Блинов, жестом предлагая подполковнику наполненную стопку. - Уточните.

- Однозначно ответить трудно.

И верит, и не верит.

Они выпили и стали молча закусывать. Дронов ждал новых вопросов Положение у него было непростое: он не знал, зачем Марию держат в полной изоляции от всего мира, что от неё нужно Блинову и чем все это кончится. Но он знал главное: хороший левый заработок может обернуться для него не только потерей службы но и более крупными неприятностями Блинов в свою очередь не торопился с расспросами. Вновь наполняя хрустальные стопки, он прикидывал предел той откровенности, за который не следует выходить в разговоре. Тонкостей здесь было множество. Дронов заинтересован в том, чтобы Мария как можно дольше находилась под охраной его людей - пятнадцать долларов в час им капает, по пятьдесят в сутки на человека. Поэтому никак нельзя допустить, чтобы Дронов даже отчасти догадался об истинных мотивах изоляции Марии (тогда это дело на год растянется). С другой стороны, требовалось, не вызывая лишнего любопытства, выяснить, не прихватила ли Мария с собой какие-нибудь тетради и книги.

- Хотел ещё раз уточнить, - сказал Блинов, поднимая стопку, - вы в точности соблюдаете условия её содержания?

Подполковник в недоумении застыл с приподнятой стопкой.

- Что именно?

- Никакой информации извне?



Полная изоляция?

- Полнейшая! - убежденно сказал подполковник и, не дожидаясь, когда Блинов начнет пить, выпил первый.

- Хорошо, хорошо, - покивал Блинов, думая, что сейчас было бы лучше услышать нечто другое. Например, то, что она листает свои дневники. Хорошо... Продолжайте внимательно следить за её состоянием. О всех изменениях тут же докладывайте. Да, можете ей сказать, что муж собирает деньги. И все... Да, собирает, и все.

А соберет или не соберет, неизвестно.

Дронов ушел в полной уверенности, что именно ради этого сообщения клиент его и вызывал в столь поздний час.

Следом пришел Соловьев и, едва пожав руку своему начальнику и другу, спросил:

- Что-нибудь серьезное?

- Похоже...

Рассказав об исчезнувших дневниках, Блинов ждал реакции собеседника, но Соловьев пил чай, курил и молчал.

- Что скажешь? - не выдержал Блинов.

- Не знаю... Я с самого начала был против этой затеи. - Длинноносое, несколько комичное лицо Соловьева было сейчас более чем серьезным. - ,Плохо, сказал он. - Вместо того чтобы работать, мы теперь будем ломать головы над этими дневниками.

- Ты что, учить меня собираешься? - раздраженно спросил Блинов.

- При чем тут это? - также не скрывая раздражения, ответил Соловьев. - Уже два дома к сдаче готовы, клиенты меня теребят, когда можно въезжать, и что прикажешь им отвечать?

- Это твоя работа, - знать, что в таких случаях отвечать. Гадство! неожиданно вспыхнул Блинов. - Вокруг одни подлецы! Никому верить нельзя. Никому! - со злой убежденностью повторил Блинов.

- Смотри, так можно далеко зайти, - заметил Альберт, задетый словами своего старого компаньона.

- А мы уже и так далеко зашли.

Когда из моего дома пропадают ценные записи - это как? Не далеко?

Кстати, теперь я обязан поинтересоваться, не заходил ли ты сюда во время моей поездки.

Соловьев резко встал. Взгляд его больших темных глаз был откровенно печальным.

- Нет, - сухо сказал он, - не заходил. А если б и заходил?

Блинов понимал, что напрасно он в таком тоне разговаривает со старым, проверенным корешем, но состояние депутата было таким, что он не мог остановиться.

- Ничего, скоро проведу радикальную реорганизацию, посмотрю, как вы запоете.

- Кто это "вы"? - спросил Соловьев.

- Вы. Все.

- Ну-ну. - Соловьев, холодно попрощавшись, ушел.

Как часто случалось в последнее время, Блинов среди ночи проснулся.

Он бродил по своей большой кухне и с горечью думал о том, что ему не с кем поговорить о своих проблемах, не с кем посоветоваться. Он открыл бутылку земляничного ликера, налил в тонкий высокий стакан, отпил, закурил. Открыл на кухне окно. Невдалеке шумело бессонное Садовое кольцо, а внизу была черная бездна ночного двора. Блинов сплюнул и долго ждал, когда внизу раздастся шлепок. Но так и не дождался.