Страница 69 из 83
Встретил я у этих домов старожилов, обитающих здесь по сорок и даже пятьдесят лет, но никто Хитрова рынка не застал, никто показать мне, что где было, не смог. Забыли про него, как обычно быстро забывают плохое.
Обратился в ГИНТА - Городской исторический научно-технический архив. Смотрю планы Москвы 1851 и 1901 года. С "Плана Мясницкой части города Москвы с указанием нумеров владений" переношу в блокнот очертания Хитровской площади и номера окружающих ее владений - 383, 385, 344.
Что они означают?
Дома, раскрыв фолиант уже не раз упоминавшейся мною адресной и справочной книги "Вся Москва" за 1917 год, смотрю описание Подколокольного переулка, где значатся и номера домов, и выписанные мною с плана номера владений, а также фамилии бывших владельцев. Так определяю, что под № 383 находился бывший дом Румянцева, под № 385 - владение, где располагался "Утюг", под № 344 - не что иное, как злополучная "Каторга".
Расшифровав код плана, прихожу вновь на знакомую площадь, становлюсь у дома № 1а, на углу, примерно на то же место, откуда смотрел в последний раз на Хитров рынок В. А. Гиляровский.
Стоя на площади, вижу в глубине двора дома № 16 по Подколокольному переулку темно-зеленый фасад старинного особняка, принадлежавшего некогда московскому дворянину Хитрово, бывшему хозяину этой земли. Рынок получил свое название от него, а не потому, что на нем, как водится, хитрили. В этом особняке теперь медицинское училище, а до революции находился Комитет попечительства о бедных, взявший на себя непосильную заботу о ночлежках. Конечно, с Хитровым рынком боролись. Полиция вылавливала разбойников, закрыли трактиры, открыли чайные, хозяева белили фасады и чистили лежанки. Но покончить с нищетой, ночлежками старая Москва не могла.
На углу Петропавловского переулка высится действительно большой дом. Угловая дверь на месте. А вела она прежде в трактир. Были в этом доме два трактира, один под негласным названием "Пересыльный", другой - "Сибирь". В первом собирались бездомные, нищие и барышники, а во втором, как пишет дядя Гиляй, публика "степенью выше", воры и скупщики краденого.
Ну а самый знатный очаг разудалых и матерых каторжников находился в другом доме, № 9 по Подколокольному переулку. "Бог даст, увидимся в "Каторге" - так прощались арестанты в пересыльной тюрьме. Сюда они стремились, очутившись на кратковременной свободе. Трактир находился "в низке", подвале. В него-то и привел "король репортеров" своего друга Глеба Успенского. Тот просил его показать московское "дно", людей, перешедших "рубикон жизни". Собирался Гиляй сводить Глеба Ивановича и во все другие трактиры и ночлежки, но хватило Успенского на одну только "Каторгу"...
Актеров Художественного театра Гиляровский провел как раз через ворота этого дома во двор, во флигель. В нем размещалась ночлежка, где жили переписчики пьес.
Художник театра Симов делал здесь зарисовки, которые помогли исполнить декорации. Станиславский и Немирович-Данченко, актеры увлеченно беседовали с прототипами своих героев. А Гиляровский зорко следил за... безопасностью артистов. И не зря. Только благодаря своей феноменальной силе и находчивости, добрым отношениям с ночлежниками ему удалось спасти друзей от неожиданно нагрянувших в ночлежку разбойников.
О подробностях этого легендарного посещения Станиславский не преминул рассказать в своей книге "Моя жизнь в искусстве". А художник Симов много лет спустя прислал Гиляю рисунок ночлежного дома с дарственной надписью, где благодарил за свое спасение.
Какой эта была ночлежка, можно увидеть во МХАТе, на представлениях горьковской пьесы "На дне". Ну а кто хочет узнать о Хитровом рынке, о его конце, пусть почитает книгу "Москва и москвичи", а потом приходит сюда, на площадь, носившую имя автора "На дне". Тут вот можно увидеть дома, увековеченные и дядей Гиляем.
Была в старой Москве у Гиляровского, кроме Хитрова рынка, еще одна привязанность. Речка Неглинка. При жизни его она уже текла под землей, упрятанная в трубу, но в половодье или после бурных ливней, казалось бы, усмиренная, вдруг показывала свой нрав, напоминая людям, что и подземная река - стихия. И тогда бурные воды выплескивались из-под мостовой и затопляли Неглинную улицу, получившую название по имени речки. Затапливало и Столешников переулок.
По-видимому, первым из московских газетчиков опустился репортер на нечистое дно Неглинки, куда не раз сбрасывали свои жертвы разбойники, промышлявшие поблизости от Неглинки в районе воровских притонов Трубной площади. Благодаря публикациям Гиляровского Дума приняла запоздалые меры. Подземное русло реконструировали. Особенно хорош подземный путь в районе гостиницы "Метрополь", где по проекту инженера Щекотова выстроили тоннель, не уступающий по размерам тоннелю метрополитена.
В начале 60-х годов по следам дяди Гиляя я прошел руслом Неглинки, а там, где нельзя было идти из-за сильного наклона рельефа и напора вод, с сопровождающими проплыл на самодельном плоту, сколоченном из железнодорожных шпал. И своими глазами увидел щекотовскую трубу и то, что сделали другие инженеры во времена Гиляровского. Только позднее усмирили наконец эту реку, проложив еще одно дополнительное бетонное русло Неглинки, которое ослабляет напор воды при паводке и дождях.
Так вот, в Неглинку, вскоре после того как в Историческом музее торжественно было отмечено 70-летие Владимира Алексеевича, великий репортер вновь спустился с намерением написать нечто новое. Этот поход дорого ему обошелся. Под землей, где сыро и холодно, Гиляровский простудился и заболел, да так, что осложнения от злосчастной простуды мучили его уже до конца дней. Однако и в 80 лет, состязаясь в силе с молодыми журналистами, побеждал - никто не мог согнуть его рыцарскую руку...
Среди всех прочих есть у Гиляровского книга "Москва газетная". Это не только мемуары, но и замечательное исследование о русской журналистике той поры, когда в ней бурно проявлял себя дядя Гиляй. Каждый, кто хочет стать журналистом, должен ее не раз перечитать, чтобы знать, как надо работать.
Жизнь Гиляровского была многообразна: журналист, писатель, критик, издатель, редактор, поэт, артист, выдающийся спортсмен-гимнаст, солдат, конник, артист цирка и театра. Его девизом были слова: "Пиши правду, как думаешь". А это, очевидно, самое непростое дело.
ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ НИКИТА ХРУЩЕВ
Чем ближе конец столетия, тем чаще задаешь себе вопрос: кто из живших в XX веке сыграл в истории градостроительства Москвы значительную роль, оказал наибольшее воздействие на ее современный облик?
По-моему, Хрущев.
Он появился на Старой площади в начале 1932 года вторым секретарем Московской городской партийной организации. К тому времени рухнули золотые купола Христа Спасителя, соборы монастырей Кремля. Решения сломать их принимались без Никиты Сергеевича. Руку к разрушению старой Москвы он приложил в последующие шесть лет работы в столице.
"...перекраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм", - заявлял Хрущев на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, будучи уже первым лицом в Москве, руководителем МК и МГК.
Не боялся сносить не только бульвары, соборы, дома, но и решать судьбы людей. Однако такая инициатива в основном исходила не от него...
В начале 1938 года уехал на двенадцать лет на Украину, наезжая в столицу время от времени.
С декабря 1949 года по октябрь 1964 года на протяжении пятнадцати лет Никита Сергеевич снова жил и руководил в Москве. Вот тогда развернулся во всю ширь, стал фактически главным градостроителем: никто не мешал ему претворять в жизнь идеи, касающиеся столицы, принимать решения, предопределившие образ новой Москвы, сложившийся за минувшие тридцать лет вокруг старой Москвы, в границах 1960 года, где проживает теперь подавляющее большинство москвичей.
Не думал - не гадал, что когда-нибудь представится возможность писать о таком человеке... Память цепко удерживает первую встречу в Кремле, когда столкнулся чуть ли не в лоб с ним - главой державы. В белой рубашке с вышитым воротничком спешил он по Ивановской площади, переходя из здания правительства в Большой Кремлевский дворец. Шагал быстро, за ним едва поспевала охрана, не препятствовавшая толпе окружать Никиту Сергеевича, врезавшегося в волны прохожих, среди которых случайно оказался и я, зачастивший в Кремль после того, как запертые ворота по его инициативе были распахнуты. Картина того, как шел по Кремлю Хрущев, достойна живописца. Видно было, что его тянуло в гущу людей, в толпу, где он словно подзаряжался энергией, чувствовал себя как рыба в воде. Оказавшись свидетелем этой сцены, я хотел услышать, о чем говорит вождь с народом, и услышал диалог: