Забытый - Москва

О Лопасне и Окском рубеже было как будто вовсе забыто. То есть сделан вид, что забыто. И это очень не понравилось князю Рязанскому. Но главным, из-за чего Олег не просто обиделся, не просто оскорбился, а совершенно осатанел и на какое-то время забыл себя, оказалось совсем другое. То были не ордынские дела и не волокита с Лопасней, а произошедшее в Москве в отсутствии Дмитрия.

Как мы помним, митрополит вернулся с полдороги, не доехав до Рязани, встречать гостей из Литвы. Все понимали, что дело не только и не столько в сватовстве, сколько в затверждении зимних договоренностей, установлении новых отношений. Эти новые отношения и были улажены к общему удовлетворению. И закреплены в грамоте, где обговаривались не только обязательства Вильны и Москвы относительно друг друга, но и в отношениях с союзниками, коими со стороны Вильны назывались Великие князья Смоленский и Тверской, Святослав и Михаил, а со стороны Москвы Рязанские князья: Олег, Роман и Владимир Пронский - тоже "Великие".

Епифан Кореев, везший своему князю из Москвы такой "подарок", весь измаялся в дороге, прикидывая, как половчее сказать. Потому что знал Олега очень хорошо. Знал, что взбесится и может наломать таких дров, что потом ему же, Епифану, неизвестно сколько придется отмазываться и улаживать взбаламученные дела.

Помогли боярину обстоятельства. Олег устроил большую охоту перед зимой, обещавшей жестокий голод, и с большой облавой направился вверх по Проне, а потом по ее притоку Ранове в сторону Дона. В такой обстановке, вдали от столиц и всяких объектов гнева (да и охота складывалась удачно), Олег вроде бы не мог себе сильно навредить, даже если б не на шутку разошелся. Тут и подкатился к нему хитрец-боярин с неудобной новостью.

- Вильна с Москвой подписали грамоту о вечном мире, Великий князь.

- Знаю. К тому все шло еще в июле.

- Шло и пришло. Да не гладко.

- А что такое?

- Раз ты знаешь, что подписали, может, и саму грамоту читал?

- А ты мне ее давал? У меня ведь ты на московские дела отряжен. А что там, что-нибудь не так?

- Не так, Великий князь, очень даже не так.

Отношения у Олега с Епифаном были доверительные, близкие, он был первым княжьим советником и обычно позволял себе называть князя по имени отчеству. Когда же переходил на официальный тон и начинал обращаться: "князь", тем более "Великий князь" - это означало не что иное, как крупные неприятности, и Олег встревожился:

- Так что же?

- Ну, во первых, Москва стол Владимирский назвала в ней своею вотчиной... - Епифан не решился начинать с главного, захотел посмотреть сначала, как Олег отреагирует на такое нахальство Москвы. К его удивлению (и даже удовлетворению) Олег не возмутился, хотя и нахмурился:

- Выходит, теперь к столу Владимирскому никто близко не подходи?

- Вот именно, князь.

- Ну а кто ж к нему и так-то теперь сунется? Мы с тобой, что ли? Или Мишка Тверской, дубина стоеросовая? Или тесть Дмитриев, пьянь болотная, хрыч, скупердяй? Так что ничего тут не попишешь, Москва только факт подтвердила. Видал, сколько они зараз в Сарай повезли? Нам с тобой за три года не набрать. Может, кому-то это и обидно. Мишке прежде всего, да что поделаешь... Ты говори, дальше-то что?

- Что?

- В грамоте что?

- А! В грамоте-то вот что. Вильна и Москва обговаривают права своих союзников. Вильна великих князей Смоленского и Тверского, Святослава и Михаила А Москва великих князей Рязанских: Олега, Владимира и Рома...

- Что-что-что??!!! Великих?! Я не ослышался?!

- То-то и оно, Великий князь. - Епифан с тревогой наблюдал, как встопорщились усы грозного Рязанского правителя, а на носу и висках блеснули капельки пота.

Олег задохнулся и на какой-то момент потерял дар речи. Ему вмиг как молнией осветило и поведение подлых московских бояр, и уклончивые разговоры их придурка-князя об Окском рубеже, и непонятные взбрыкивания пронского мерзавца Владимира, его назойливая тяга к Москве.

"Разделяй и властвуй! Ай, молодцы! Ай, орлы! Великое княжество Рязанское для них уже и не Рязанское вовсе, а... а Пронск - это ведь почти треть, ну если и не треть, то четверть точно и - К НИМ! А Роман? Ну, Роман не в счет. Роман для красного словца... Но все равно! А родственничек-то пронский! Обрадовался, значит, что Великим тебя назвали, петух ты щипаный! А вот купят они тебя с потрохами?! Ну и купят... А мне тогда что останется? Только утереться. Но, может, брехня?"

- Весть надежная?

- Сам читал. Собственными глазами видел.

Главным недостатком Олега было то, что взрывался он мгновенно, и в такие минуты его было не остановить. Сейчас в его взбудораженный мозг горящей головешкой впился почему-то Владимир Пронский. Может оттого, что был близко? Сейчас от лагеря Олега до Пронска и полусотни верст не набиралось. Князь кликнул десяток отроков и взлетел в седло. На отчаянный вскрик-мольбу Епифана: "Охолони, князь! Куда ты?!" бросил лишь:

- В Пронск, - и поднял коня в галоп.

За полтора часа скачки до Пронска он поуспокоился, остыл, прикинул, как дальше вести себя с Москвой, а в конце пути даже засомневался, зачем рванулся к Владимиру. "Что я ему скажу? Что он мне? Ну помогли. Ну денег дали. Много! Ты сам отказался бы? Не-ет!!! Чтобы моего удельного так внаглую от меня отрывать! И ведь не могли они без его согласия! (Тут он чувствовал некоторую слабину, но пуще разжигал себя.) Нет, я на тебя взгляну! Я тебя спрошу!"

Кончалось бабье лето. Упало уже на иссохшую землю два осенних дождя. И сразу взыграла, зазеленела степь! Только, видно, поздновато. Солнце пекло почти по-летнему. Поля стояли голые, обещая голодную зиму. Унылая эта картина не трогала Олега. К несчастьям многострадальной земли своей у него выработалась уже какая-то тупая привычка.

Да и люди привыкли (к чему только не привыкает человек!). Идут татары - прячутся в лес, идет засуха - запасают корм (не себе, животине!), режут лишний скот, идет ненастье - по зернышку собирают гибнущий урожай.

А еще и воюют, и детей рожают (и растят, и хоронят), и пьют, да еще и чужих жен успевают облапить - чудно!

Олег равнодушно смотрел по сторонам, он окончательно успокоился. Теперь ему уже все равно было, что он скажет Владимиру, что тот ответит. Важно было взглянуть пронскому князю в глаза, заручиться правом на то, что он задумал (сейчас, только что) сделать.

А задумал он ни много, ни мало - силой отнять у Москвы Лопасню. "А что? Захвачу, а там повоюйте тогда со мной! Вояки-то вы никудышные. Потопчетесь под стенами, да пришлете послов. Там и поторговаться можно будет, села кой-какие (что на ихнем берегу) им уступить. А уж Лопасню нет! Лопасня моя, и черта вы ее у меня оттягаете!"

* * *

Владимир Дмитрич сидел на скамье во дворе, отдыхая после мечного боя (это занятие он установил себе сам на каждый день и никогда его не пропускал), когда перед ним как из сказки возник и бесом заплясал белый конь Великого князя. Он ничего еще не успел сообразить, а Олег уже встал перед ним, кривясь в злой усмешке, паясничая, приложил руку к сердцу, поклонился в пояс:

- Здравствуй, Великий князь! Как поживаешь, что поделываешь?

Владимир поднялся со скамьи, смотрел озадаченно, молчал. Мокрая от пота рубаха противно липла к груди.

- Что ж молчишь, зять дорогой? Али уж и узнавать соседа своего бедного перестал? Знать здорово процветает Великое княжество Пронское.

Владимир заметил дважды повторенное с нажимом слово про величие и понял, что гнев князя именно со словом этим повязан, но совершенно не мог представить (убей Бог!), откуда что взялось - он понятия не имел о московской грамоте! Не зная за собой никакой вины, тем более оскорбительно было выслушивать какие-то непонятные издевки. Он гордо выпрямился и ответил не как старшему, а без почтения, как равному:

- Почему ж, узнал. Проходи в дом, Олег Иваныч, гостем будешь.

- Недосуг мне, Великий князь, прости!

- Чего ж тогда приехал?