Забытый - Москва

Но и Амурат требовал! Этот-то как будто по всем правилам - он ведь в столице сидел.

Амурату, правда, приходилось тяжко. Вокруг него ошивалось еще несколько чингизидов, провозгласивших себя ханами: Мир-Пулад, Джанибек 2-й, Азиз. Эти требовали дани себе.

Русские послы, спешившие на каждый призыв из Орды, покорно и жалобно объясняли Амурату, что уже заплатили дань окаянному Авдулле; жаловались Авдулле, что заплатили окаянному Амурату; Азизу объясняли, что пришлось платить окаянным Авдулле и Амурату и т. д. и, пожалуйста, сначала сами разберитесь, кто из вас главный и чья это дань, в то время как ни тому, ни другому, ни следующему отдавать эту дань не торопились, терпеливо выжидая, кто же из них возьмет верх (а может и не возьмет?) и укрепится в Орде.

В конце концов, около 1364 года, Амурата пришили, однако Авдулла опять не смог обосноваться в Сарае. На ханский трон сел Азиз и держался на нем около трех лет, до 1367 года. Власть несколько стабилизировалась, русским пришлось кое-что платить Азизу. Но Авдулла сидел ближе, его мудрому советнику (Мамаю) вешать лапшу на уши было невозможно, потому приходилось платить и ему.

В 1367 году Азиз зарезал прибежавшего к нему за помощью, разбитого Бобром Пулад-Темира. Но в результате вспыхнувшей в связи с этим кровавой свалки погиб сам. Шансы Авдуллы снова поднялись. Но в Сарае он так и не поселился. Очевидно, тут немалую роль играло и то, что как ни могуч и умен был Мамай, ставленник его был слишком ничтожен, чтобы его могли поддержать какие-то силы за Волгой. За Волгой обреталось много гораздо более авторитетных чингизидов. Айбек-хан, Урус-хан, Хаджи-Черкес (этот, возможно, наиболее сильный, имел ставку в Асторокане) управляли своими вполне самостоятельными уделами, но называли себя ханами всей Орды и чеканили собственную монету. Именно Хаджи-Черкес не пустил Авдуллу в Сарай.

В такой обстановке, когда авторитет Авдуллы падал, Сарай оставался недоступен, а русичи в связи с этим давали все меньше денег, претензии Мамая к Москве росли и накапливалось раздражение. Что бы ни говорил тогда Феофаныч о равновесии и интересах крымских городов, никакие политические выгоды (да и были ли они достаточно существенны?) не могли возместить Мамаю прямых потерь от волокиты, устраиваемой Москвой с выплатой дани. Потому и утверждение Мамая в Орде с новым ставленником (пусть н ненадолго! хотя кто мог точно знать?) давало Михаилу явный шанс на ярлык.

Весь этот анализ стоил Бобру немалого напряжения и времени. Времени, правда, потребовалось меньше, чем он ожидал, и лишний раз убедило его в том, что проблемами надо заниматься не "вообще", а конкретно, по мере их возникновения, и тогда, то есть когда цепляешься только за те факты, которые нужны тебе для данной конкретной цели, выстраиваешь цепочку в нужном тебе направлении, отсекая массу интересного, но в данной ситуации ненужного, все выясняется гораздо быстрее и объемнее, и на свет выплывают такие дела, о которых никогда бы не узнал, интересуйся ты проблемой "вообще".

То есть по мере узнавания и осмысления всего вышеизложенного он убеждался, что начинает овладевать ситуацией и даже прогнозировать некоторые действия Орды, Москвы и Твери в темных дебрях их взаимоотношений, казавшихся еше недавно совершенно непонятными и уж тем более непредсказуемыми.

* * *

Михаила кто-то предупредил. Чуть-чуть не доехав до поджидавшей его засады, он неожиданно развернулся и умчал в Тверь. А оттуда через неделю кинулся в Вильну.

- Кто мог? - Бобер зашел к Феофанычу обсудить последствия неудавшейся операции.

- Ну, мало ли... На Москве у Мишки доброхоты не перевелись. Среди купцов прежде всего.

- А кто кроме нас с тобой знал?

- Многие... Князь, его окружение. Василь Василич, его окружение... "Иван! - молнией сверкнуло у Бобра, - Юли надо расспросить".

- ...мы с тобой, наше окружение. Поискать, конечно, стоило бы. Неуютно, когда знаешь, что рядом предатель. Только у меня на это ни людей, ни возможностей. Может, ты как пошевелишь, своими силами?

- Пошевелю. Не знаю, правда, будет ли толк...

- Какой-то толк обязательно будет. Не то, так другое... Но это уже не главное.

- Разумеется. Главное теперь - Олгерд. Опять! Так?

- Конечно. И кое-какие симптомы уже налицо. Тебе как там Андрей, ничего не намекнул?

- Не такие мы с ним еще друзья, чтобы об этаком намекать. А ты спрашиваешь, будто писем его не читаешь. Ведь они ко мне от тебя идут.

- Ну а вдруг он тебе лично как-нибудь?

- Нет. Пока нет...

- Меня радует твое "пока". Но пока... Не наскочит ли опять внезапно?

- Нет. Осень, грязища. Пока дороги не встанут, не пойдет. Так что приготовиться есть время.

* * *

На военном совете присутствовали, как и в позапрошлом году, только "самые": митрополит, Великий князь, Бобер, Данило Феофаныч, трое Вельяминовых - Василь Василич, Тимофей Василич и Иван, казначей Добрынский. Из "не самых" был приглашен (по настоянию Бобра) лишь один человек Василий Иванович Березуйский, так напористо и умело проведший последнюю кампанию.

Докладывал на сей раз Данило Феофаныч. Изложив все внешние обстоятельства, он определил новое нашествие со стороны Литвы весьма вероятным и предложил основательно к нему готовиться.

- Готовиться надо, какой разговор, - вздохнул Василь Василич, - только как? Как встречать будем - вот вопрос.

- Это пусть нам воеводы скажут, - живо откликнулся князь, - Дмитрий Михалыч, как думаешь?

Бобер посмотрел на Вельяминовых, оглянулся на Березуйского, потрогал ус:

- Судя по прошлой войне, в чистом поле мы его встретить не сможем. Не будем ошибки повторять.

- Это что ж, опять жечь посад и в стены?! - недовольно и неприлично громко уточнил Иван.

- Да.

Повисла унылая тишина. Тогда Бобер, словно пожалев всех, неопределенно добавил:

- Если, конечно мы с князь-Владимиром не успеем с настоящим войском подойти.

- Каким это настоящим? Что значит - настоящим? - недовольно заворочался Василь Василич, - что ж это войско, которое к Смоленску и Дебрянску ходило, которое Микулин, Зубцов взяло, оно что - не настоящее, что ли?!

- Василий Иваныч, - Бобер пообщался с Березуйским очень мало, почти мельком, но сразу увидел, насколько трезво, здраво тот судит и как хорошо понимает войну, потому и рискнул переложить на него оценку войска, - ты бы со своим войском на Олгерда пошел?

- Ххе-кхе! - весело, даже насмешливо кашлянул воевода. - А то ты сам не видишь. Я с этим войском Тверь штурмовать не пошел. А уж на Олгерда куда!..

Резкость суждения и твердость, с которой оно было высказано, показывало, что он нисколько не робеет в присутствии столь важных особ, имеет свое мнение и может отстаивать его перед кем угодно.

"Вот еще один, кто поможет мне войско строить! Надо с ним сегодня же поговорить".

Бобер развел руками:

- Видите? Не я один так думаю.

- Тогда что же - настоящее?

- Настоящее? - Бобер сделал паузу: - Это полки с Окского рубежа. Те, что имели стычки с татарами. Те, что к Плескову ходили. Полки князь-Владимира и коломенские, воеводы Николая Василича.

Бобер увидел, как покраснел и надулся Иван. Василий же Василич, приготовивший уже едкую фразу насчет того, что на всей Москве воевать может только князь Владимир, был настолько сражен и выбит из колеи похвалой его сыну, что просветлел лицом, чуть ли не заулыбался и смог только по инерции возразить в том смысле, что, мол, много ли у вас таких "настоящих" наберется.

- Немного. Хотя уже и не так мало. Но вот если мы рязанцев сможем привлечь, тогда...

- Рязанцев?! - неожиданно подал голос сам Алексий: - Хотелось бы мне на такое посмотреть. Кто же это из вас надеется? И на что?

- Ну как же, отче. Мы с ними вместе татар по границе все прошлое лето постукивали. Так что пронцы почти наверняка помогут. Вот Великий князь свидетель, они теперь с Владимиром Пронским друзья. А Олег... Ну, Олег - не знаю, он на Лопасне что-то сильно заклинил... Но Николай Василич мне говорил, что у него неплохие отношения с Олегом, так что, может, и Олег. Только я прошу Данилу Феофаныча научить нас с Микулой, как вести разговоры о Лопасне. Чтобы у Олега оставалась иллюзия, что мы можем ее ему вернуть.