Росмерcхольм

Мадам Хельсет (снизу, из передней). Нет, господин пастор, ее тут нет.

Портьера в глубине комнаты раздвигается, и показывается Ребекка.

Ребекка. Росмер!

Росмер (оборачивается). Как? Ты была в моей спальне? Дорогая, что ты там делала?

Ребекка (подходя к нему). Подслушивала.

Росмер. Что ты, Ребекка! Как же ты могла?

Ребекка. Да, могла. Так у него это гадко вышло... насчет моего утреннего платья, что...

Росмер. А-а, значит, ты была там, и когда Кролл?

Ребекка. Да. Я хотела знать, что такое он затаил в душе.

Росмер. Я бы ведь рассказал тебе.

Ребекка. Едва ли рассказал бы мне все. И, конечно, уж не его собственными словами.

(*784) Росмер. Так ты все слышала?

Ребекка. Большую часть, я думаю. Мне пришлось спуститься на минутку, когда Мортенсгор явился.

Росмер. А потом опять поднялась?..

Ребекка. Ты не сердись, друг мой.

Росмер. Поступай всегда во всем, как сама находишь правильным и справедливым. Ты ведь вполне свободна. Но что же ты скажешь теперь, Ребекка?.. Ах, никогда, кажется, я так не нуждался в тебе, как теперь.

Ребекка. Да ведь мы с тобой были готовы к тому, чего и следовало ожидать.

Росмер. Нет, нет... не к этому.

Ребекка. Не к этому?

Росмер. Я, правда, думал, что рано или поздно наши прекрасные, чистые, дружеские отношения будут заподозрены и забросаны грязью. Но не Кроллом. От него я никогда не мог ожидать ничего подобного. Другое дело - от всех этих людей с грубой душой и нечистыми взглядами. Да, да... недаром я так ревниво скрывал наш союз. Это была опасная тайна.

Ребекка. А очень нужно обращать внимание на то, как нас судят другие люди! Мы-то сами ведь знаем, что на нас нет никакой вины.

Росмер. Я? На мне нет вины? Да, я так и думал - до сегодня. Но теперь... теперь, Ребекка...

Ребекка. Что теперь?

Росмер. Как объяснить себе ужасное обвинение Беаты?

Ребекка (не выдержав). Ах, да не говори о Беате! Не думай больше о Беате! Ведь ты уже вышел было из-под ее влияния, отделался от покойницы!

Росмер. Как только я узнал все это - она как будто вновь ожила... и мне жутко.

Ребекка. Нет, нет... не надо поддаваться этому, Росмер! Не надо!

Росмер. А я тебе говорю - надо. Надо попытаться выяснить это вполне. Как могла она так заблуждаться, впасть в такое роковое недоразумение?

Ребекка. Не начинаешь же и ты сам сомневаться в том, что она была почти безумная?

(*785) Росмер. Да, знаешь... вот в этом-то я и не могу больше быть вполне уверенным. И кроме того... если бы даже и так...

Ребекка. Если бы и так? Ну, что же тогда?

Росмер. Я хочу сказать - тогда в чем нам искать главную причину того, что ее болезненное душевное состояние перешло в настоящее безумие?

Ребекка. А, да к чему тебе теперь мучиться такими думами! Какая от этого польза?

Росмер. Я не могу иначе, Ребекка. Я не могу отделаться от этих мучительных сомнений, как бы мне ни хотелось.

Ребекка. Но ведь это же опасно - вечно думать об одном и том же, да еще столь тяжелом.

Росмер (беспокойно-задумчиво ходит по комнате). Верно, я выдал себя как-нибудь. Она, должно быть, заметила, каким счастливым стал я чувствовать себя с тех пор, как ты вошла в наш дом.

Ребекка. Но, дорогой друг, если бы и так?..

Росмер. Поверь, от ее внимания не ускользнуло, что мы с тобой читали одни и те же книги. Искали друг друга и беседовали обо всех этих новых вещах. Но я все-таки не понимаю!.. Я ведь так старался щадить ее. Оглядываясь назад, я вижу, что все время был как бы настороже; скорее жизнь готов был отдать, чем дать ей заметить то, что происходило между нами. Разве не так, Ребекка?

Ребекка. Да, да, так, именно так.

Росмер. И ты тоже... и вот все-таки!.. О, подумать страшно. Так она, значит, бродила тут... томясь своей больной любовью... молча, не говоря ни слова... следила за нами... подмечала все... и перетолковывала все по-своему.

Ребекка (сжимая руки). Ах, лучше бы ноги моей никогда не было в Росмерсхольме!

Росмер. О, подумать только, что она выстрадала молча! Какие ужасные представления складывались в ее больном мозгу... чего только она не приписывала нам! Она никогда не говорила тебе ничего такого, что могло бы навести тебя на какой-нибудь след?

Ребекка (вся встрепенувшись). Мне! Ты думаешь, я после этого осталась бы здесь хоть день?

(*786) Росмер. Нет, нет, разумеется. О-о! Какую же борьбу она вынесла. Одна, сама с собой, Ребекка. Полная отчаяния и одна-одинешенька. И наконец эта потрясающая... призывающая нас к ответу победа - в водопаде! (Бросается на стул у письменного стола, опирается локтями на стол и закрывает лицо руками.)

Ребекка (осторожно подходит к нему сзади). Послушай, Росмер. Будь в твоей власти вернуть Беату к жизни... к себе... сюда, в Росмерсхольм - ты бы сделал это?

Росмер. О, разве я знаю, что бы сделал, чего не сделал бы. Я теперь ни о чем другом и думать не могу - только об одном этом невозвратимом, непоправимом.

Ребекка. Теперь тебе предстояло начать жить, Росмер... и ты уже начал жить. Ты стал свободен... во всех отношениях. И чувствовал себя таким счастливым, радостным...

Росмер. Да, да... так и было. И вдруг свалилась на меня эта страшная тяжесть...

Ребекка (стоя позади него и опираясь руками на спинку стула). Как славно было нам с тобой сидеть вдвоем в гостиной, в сумерках... помогая друг другу строить новые планы жизни. Ты хотел вмешаться в живую, кипучую жизнь... в живую жизнь современности, - как ты говорил. Хотел переходить из дома в дом вестником свободы, освобождения. Завоевывать умы и волю людей... создавать вокруг себя благородных людей... все в более и более широких кругах. Благородных людей.

Росмер. Радостных и благородных людей.

Ребекка. Да, радостных.

Росмер. Ведь радость облагораживает душу, Ребекка.

Ребекка. А ты не думаешь, что и горе тоже? Великое горе?

Росмер. Да... если человек сможет пережить его. Превозмочь его. Перешагнуть через него.

Ребекка. Вот это и надо сделать тебе.

Росмер. Через это мне никогда не перешагнуть - совсем. Вечно будет грызть меня сомнение, вопрос. Никогда больше не наслаждаться мне тем, что придает жизни такую чарующую прелесть.

(*787) Ребекка (нагибаясь над ним, тихо). Что же это такое, Росмер?

Росмер (взглядывая на нее). Безмятежная, радостная, свободная от вины совесть.