Страница 3 из 41
Не Техноград, конечно, но вполне на уровне... Мне, как пилоту палубного базирования, в таких укромных местечках Города Полковников бывать еще не приходилось.
Встретили нас так, будто готовились к нашему появлению целую неделю. То есть многим лучше, чем мы надеялись и даже могли надеяться.
Нам помогли выбраться из летных скафандров и сразу выдали кислородные маски. Так, на всякий случай.
Затем отвели в отлично освещенную столовую, плотно накормили и крепким чаем напоили. Единственная просьба к нам со стороны дежурных заключалась в том, чтобы мы управились с едой как можно быстрее, в пределах четверти часа.
Симпатичные девушки из персонала столовой выхватывали опустевшие тарелки прямо у нас из-под носа. По всему чувствовалось, сразу вслед за нами здесь будет столоваться следующая партия офицеров. Это радовало: если есть кого кормить – значит, не все еще потеряно.
Стоило нам, обжигаясь, допить чай, как нас едва ли не бегом погнали в инструктажную и быстро переписали: имя-фамилия, звание, специальность, должность, часть.
Выяснилось, что пилотов-истребителей из бывшей группы «Шторм» набирается около четырех десятков, то есть хватит на полный авиаполк.
Остальные офицеры были с «Асмодеев», но они теперь мало заботили. В сложившейся обстановке любой флуггер радиолокационного дозора, посмевший подняться в воздух, обещал стать легкой добычей конкордианцев.
А вот мы, истребители, еще могли послужить отечеству. Напоследок. Так считал и Тылтынь, который, к полнейшему моему изумлению, возник в инструктажной как из-под земли.
– Товарищи, я адмирал Тылтынь. С 13 марта исполняю обязанности коменданта космодрома Глетчерный, преобразованного приказом главкома в укрепрайон «Глетчерный». А с двух ноль-ноль сего дня я назначен еще и командующим Восточного сектора обороны.
Тылтынь сообщил эти факты с самым недовольным видом, будто отмахивался от назойливой мухи. Еще бы! Адмирал с его опытом и авторитетом не нуждается в представлениях.
Это во-первых. А во-вторых, как бы ни называлась должность человека в адмиральских погонах, если он появляется в инструктажной комнате перед обычными пилотами, ни у кого не возникнет сомнений в том, что человек этот пришел с очень серьезным разговором и слушать его надо очень внимательно.
– Десять минут назад дальнее боевое охранение космодрома «Б» вступило в бой с разведротой противника на бронемашинах. Это значит, что противник уже начал высадку десанта и накапливает силы в той зоне, где контроль за воздушно-космической обстановкой нами полностью утрачен. Таким образом, в Южном секторе обороны скоро начнется крупное наземное сражение. В нашем секторе обстановка пока что спокойная, уцелевшие радарные посты не фиксируют появления высадочных средств противника. В свете этого к чему вам надо себя готовить, товарищи? Скажу откровенно: я не знаю.
Адмирал не изменял себе. Великолепная выправка, ясный взор, форма без единой пылинки. Но, присмотревшись к нему внимательнее, я понял, что Тылтынь измотан до предела. И, кажется, в глубине души он был уверен, что пост командующего Восточным сектором обороны станет его последним назначением. Как знать, не будут ли уже завтра клонские танки утюжить летное поле космодрома? Не рассядутся ли прямо здесь, в инструктажной, егеря «Атурана» в закопченных комбинезонах?
– И вот почему, – продолжал Тылтынь. – Адмирал Пантелеев категорически запретил боевые вылеты вплоть до получения условленного сигнала из штаба Первой Группы Флотов. У меня и моих заместителей лежат пакеты с вариантами боевых приказов. Когда будет подан сигнал вскрыть один из них – мне неведомо. Какая вам может быть поставлена задача – и подавно. Поэтому ваши флуггеры сейчас снимаются с борта «Рюдзё» и буксируются в капониры. Их осмотрят и заправят. А вам, товарищи, я категорически приказываю ложиться спать.
Из сна меня выбросило в самом прямом смысле – я вылетел из койки.
Ударившись лбом о чей-то локоть, я дернулся, инстинктивно попытался вскочить на ноги и тут же снова упал, придавленный массивным телом соседа.
Наконец, кроя матом Великий Диван, Благое Совещание, Сетадэ Бозорг, а также мать, жену, сестер, дочерей, племянниц и внучек адмирала Шахрави, я принял вертикальное положение.
В казарме плавал сладкий силумитовый дымок.
На потолке злорадно ухмылялась змеистая трещина, из которой безостановочно струилась пенобетонная крошка.
Мы схватились за одежду.
Все было ясно без комментариев, но, как водится, комментарии неслись отовсюду.
– Накрыли!
– Распротраханная мудомерия...
– Я себе, кажется, зуб выбил.
– Изверги, такой сон!.. Я Москву видел, целую-невредимую! И над ней, над Златоглавой, скакал по небу святой Егорий. Обратился он ко мне и говорит: «Егорий, тезка...» И вот, в этом самом месте...
– Хорош травить.
– А мне еще в феврале друзья с Грозного рассказывали, что новая клонская бетонобойка – гроб всему.
– Ну и толку что рассказывали?
– Вот тебе и укрепрайон...
– Мужики, маски надевайте! Ну его на хер, там пожар, наверное...
– Может, сразу и тапки белые?
– А в морду тебе не дать, Юра?
– А попробуй, Гена.
– Товарищи! Как старший по званию, приказываю...
– Мужики, тихо!.. Вы слышите?!
– Полундра!
Ш-ш-ш-ш-ш-шар-р-р-р-р-р-р-р-р-ах!
Я оглох.
Судорожно пытаясь схватить ртом побольше воздуха и все равно задыхаясь, я бросился к выходу.
Проблема была в том, что к выходу бросились все.
Есть такие ситуации, когда «Без паники!» кричать уже поздно – никто не услышит. Если в нескольких десятках метров под поверхностью земли от потолка откалываются здоровенные пласты пенобетона, будь ты хоть лейтенант, хоть генерал-лейтенант, мысли в голову лезут исключительно однообразные. О похороненных заживо, о погребенных заживо, о вживе похороненных и в стену замурованных.
В широком коридоре, куда задние, напирая, выдавили здорово помятых передних, потолок пока еще был в порядке. Но язык тяжелого желтого дыма, выползший из-за поворота и облизавший наши колени, подсказал, что останавливаться на достигнутом не стоит.