Страница 6 из 23
ГЛАВА V
ВЕЧЕРИНКА
В клубе показывали "Анну на шее". В этот же вечер в клубе собрался драмкружок. В женском московском корпусе шли занятия по повышению квалификации (у штукатуров).
Словом, в графу плана культмассовых мероприятий справедливо поставили еще несколько птичек.
Действительно, три человека из 107-го корпуса смотрели "Анну на шее".
Но еще трое - Юра Лосев, Петр Никишин и Славка Широков - не смотрели "Анну на шее". Их не было и на занятиях драмкружка. В женское общежитие на курсы повышения квалификации они тоже не пришли.
На окраине поселка двое местных ребят организовали вечеринку. Было там пять девушек. Местных. Местными на стройке называли тех, кто проработал здесь около двух лет.
Это была развеселая вечеринка.
Пелись "И понравился ей укротитель зверей" и другие идеологически выдержанные романсы.
Вспоминали: "Раз пошла такая пьянка - режь последний огурец". (И огурец был лихо разрезан.)
Рассказывались потрясающе новые анекдоты о пьяных:
а) Как пьяный потолкался об столб и заорал: "Замуровали".
б) Как один выходил из интеллигентного общества: все руки оттоптали.
в) Как один искал деньги под фонарем, потому что тут светлее.
г) Как лейтенант сказал солдату: "Проходите, только по одному".
Что было дальше и вообще остальных подробностей вечеринки никто не знал, кроме самих участников.
Участники разошлись в двенадцать ночи.
Утром участники предпочитали молчать, подмигивать и отделываться неопределенными намеками.
На этой вечеринке была работница лесозавода Зина Лакаева. Зина не была известна своими производственными показателями.
Среди девчат она приобрела известность несколько другого плана.
Ребята находили ее смазливой.
После говорили, что в этот вечер Зина была в необычном для нее плохом настроении. Несколько раз пыталась уйти.
Говорили, что около нее увивался Славка Широков.
Говорили, что он незаметно ее подпаивал. Славка ушел с Зиной.
Может быть, в дальнейшем выяснятся еще некоторые подробности. Надеемся, именно те, что нас интересуют.
ГЛАВА VI
ПАНИКА
Это случилось (как обыкновенно и положено всем страшным происшествиям) в двенадцать часов ночи. И виной тому был Степа Петрейко, парень, которого Шалин не разбудил. Шалин его не разбудил, но зато в одиннадцать он сам проснулся. Проснулся и захотел пройтись.
Вернулся Степа в полночь. Ворвался во вторую комнату и сообщил, что этой ночью хулиганы устроят налет на общежитие девушек-москвичек. Да, а в следующий раз могут и на 107-й корпус. Степа также добавил, что девчата не спят, собирают чемоданы, ждут.
Удальцев, Агай и Андрианов, лежавшие в кроватях, сели и спустили ноги на пол. Степа сел на табуретку у двери и выжидающе посмотрел на ребят. Могло показаться, что его самого нисколько не задевала эта новость, скорее ему было приятно общее смятение, вызванное его словами.
Степу достаточно хорошо знали. Выдумывать он не мог.
- Откуда известно? - спросил Агай Степу.
- Девчата сказали.
- А что? Законно! Здесь можно всего ожидать, - торопливо заговорил Удальцев. - Помните, нам рассказывали, как они зимой на милицию напали? Здесь же много бывших уголовников.
У Удальцева, кроме того, были глубокие причины не доверять местным. Два дня тому назад на "пятачке" ему из-за одной девчонки, мягко выражаясь, дали по физиономии. Правда, на лице никаких следов не осталось, но сам удар отпечатался в памяти. Поэтому последние два дня Удальцев не выходил по вечерам из корпуса и приписывал местным всевозможные пакости.
Андрианов надел тапочки, вышел в коридор. Вернувшись, он сообщил, что в первой комнате трое дрыхнут, как сурки.
Степа занялся арифметикой;
- Наши киношники спят. Значит, в моей комнате нет только Петьки. А у вас не хватает Юры и Широкова.
Степа загнул три пальца и, довольный собой, посмотрел на товарищей большими блестящими глазами.
- Так им еще рано возвращаться. Всего лишь двенадцать, - сказал Агай и задумался.
Все помолчали минуту. Вспомнилась Москва. По московскому сейчас восемь часов. Детское время. Там под часами ждут девушек, идут в кино, начинаются вечера в клубах. Улицы залиты светом. А в парках...
И, как по команде, все посмотрели в окно. Один лишь Степа шмыгнул носом, перевел взгляд на стену и стал разглядывать "Святую Инесу".
В этих случаях говорят: стояла тишина. Весьма возможно, что она стояла, сидела, лежала, заползала в углы, выходила из домиков. Скорее всего, тишина спала.
Кроме того, собрали всю тьму, все ночи, черные, как чернила, хоть глаз выколи, ночи, как в мешке, как в колодце, - и накрыли всем этим поселок.
Казалось, все вокруг затихло, все вокруг спит. И только в одной комнате, далеко от города и очень, очень далеко от Москвы, не спят четыре человека, да еще через два квартала растерянные девочки сидят на чемоданах и ждут налета.
- Самое обидное, ребята, - прервал молчание Толя Агай, - что мы ничего не знаем. Ни черта не знаем. Шалина только сегодня узнали... Эх, хоть бы на всякий случай двустволку иметь.
- Да что Шалин, - заговорил Удальцев, - Шалин храпит у себя на городской квартире. Что ему? А мы здесь одни. Ни милиции, никого. Ограбят, убьют, никто не помешает, а начальству что? Его не касается. Никому нет до нас дела. Ей-богу, если нападут сегодня на девчонок, я завтра сматываю манатки - и в Москву. Законно!
- Коль, дай папироску! - перебил его Андрианов.
Удальцев замолчал, хотел что-то сказать, потом вздохнул и полез в тумбочку.
Закурили. Андрианов скинул тапочки, разлегся на кровати и показал рукой на Степу.
Степа разглядывал репродукцию "Инесы".
Но по наступившему молчанию почувствовал, что на него смотрят. Степа скривил рот и длинно выругался.
В переводе на литературный язык это означало, что картины - чепуха, рисовать - дело плевое, никому это не нужно, а попробовали бы художники потаскать бревна.
Вовка и Толик засмеялись. Степу они уже раскусили.
Но Колька, не обратив внимания на эту сцену, продолжал:
- Помните, нам рассказывали, убили здесь двоих. То же с нами могут сделать. Нет, раз такое дело - уеду! Пускай других поищут!
Последние слова Колька прокричал. Успокоился. Заморгал. Глаза заходили вверх, вниз.
Его с любопытством разглядывал Андрианов. Разглядывал внимательно и спокойно.
- А тебя на блины сюда послали? Ведь предупреждали о трудностях. А ты чуть что - бежать? А?
В голосе Андрианова слышались волнение и злость. Вообще, Вовка знал по опыту, что, когда начинаются такие разговоры, самое лучшее - поддакивать или молчать. Даже если неправы. Все равно выговорятся, успокоятся. И он тоже приготовился ругать начальство и здешние порядки. Но истерический тон Удальцева настроил его по-другому. К тому же, Вовка любил противоречить.
- Я согласен работать! - вспылил Колька. - Пускай уберут местных.
- А, пускай уберут? Нас, москвичей, всего сто пятьдесят человек. Кто работать будет? А? Кстати, так называемые "местные" построили нам эти дома. "Местные" - строители, рабочие, которые всю жизнь на колесах. Построят завод - уедут еще куда-нибудь, к медведям. А потом туда явится москвич Удальцев.
- Ты зря защищаешь начальство, - вмешался Агай. - Я лично согласен рыть туннели носом. Но ночью хочу спать спокойно.
- А может, это все слухи? Паника? Бабьи сплетни? Вдумайтесь: налет! Не слишком ли много страху? А?
Удальцев и Агай напали вместе.
- Всем девчонкам показалось? Всем сразу? Мы здесь сидим, ничего не знаем, никто нами не интересуется. По-твоему, это хорошо. А чего ты защищаешь свое начальство? Адвокатом заделался?
"Здорово, - подумал Вовка, - уже адвокат, уже "мое начальство".
И, дождавшись момента, когда те замолчали, сказал: