Улыбки летней ночи

Фредрик. Спокойной ночи.

Фредрик на цыпочках выходит из спальни и осторожно закрывает за собой дверь. Бутылка шампанского все еще стоит на столе. Фредрик идет, ступая по краю ковра; он сбит с толку и о чем-то напряженно размышляет. Дверь в комнату Хенрика приоткрыта. Из темного коридора Фредрику видно Петру, сидящую в кресле-качалке. Она зевает, и вид у нее рассеянный. Из комнаты доносится назойливое, монотонное бормотание. Это Xенрик читает вслух о добродетели.

Xенрик. «Добродетель есть нечто постоянное, протяженное, в чем не может быть перерывов, ибо если добродетель прерывна, то это уже не добродетель. Точно так же нельзя назвать добродетельным человека, который только что принял решение вступить на стезю добродетели или же совсем недавно вступил на нее. Добродетель всегда противополагается не только неподобающему поступку, но также, и даже в большей степени, бесстыдной мысли или воображаемому действию. Добродетель дает оружие в руки того, кто ею обладает, и с его помощью человек может победить соблазн. Обо всем этом Мартин Лютер говорит…» Но ты не слушаешь, что я тебе читаю.

Петра. Я слушаю внимательно, но ничего не понимаю.

Xенрик. Значит, ты думаешь о чем-то другом.

Петра (обиженно). Нет, о том я совсем не думаю. Я думала о твоем отце.

Xенрик. Мой отец – старый циник.

Петра. По-моему, он очень милый. У него такой пронзительный взгляд. Когда он на меня смотрит, меня начинает покалывать.

Xенрик. А знаешь ли ты, что ты распутна и сластолюбива?

Петра (вздыхает). Какая жалость, что ты, с одной стороны, такой славный, а с другой – такой сложный. Xенрик. Что это значит?

Петра. В общем-то ничего. Ты славный, как новорожденный щеночек.

Девушка довольно хихикает и раскачивается в кресле-качалке. Хенрик смотрит на нее мрачно и серьезно.

Xенрик. Почему у соблазна такое красивое лицо и почему прямая тропа столь узка и терниста? Ты можешь мне сказать почему?

Петра. Я думаю, это для того, чтобы, пока ты продираешься через все эти тернии, твой глаз мог отдохнуть на чем-нибудь приятном.

Хенрик вздыхает и качает головой; и Фредрик Эгерман в темноте тоже качает головой. Петра встает с кресла-качалки и гладит юношу по щеке. Потом, зевнув, выходит, поднимается по лестнице в свою комнату. Хенрик швыряет книгу на пол; он очень несчастен. Его отец тихо, крадучись, никем не замеченный выходит из дома.

Фредрик появляется за кулисами театра; спектакль только что закончился, актеры выходят на вызовы. Служащий театра ловко управляется с веревками, приводящими в движение занавес, а в зале светло.

Наконец Дезире остается на сцене одна, ей бурно аплодируют, подносят цветы. Занавес опускается, она отходит в сторону, стоит расслабившись, опустив голову, совсем рядом с Фредриком, но не замечает его. Аплодисменты не стихают, занавес снова поднимается. Актриса собирается в последний раз выйти на сцену и вдруг замечает Фредрика. Ее осунувшееся, усталое лицо просияло. Она протягивает ему руку, схватывает и пожимает его руку, не говоря ни слова, потом идет на сцену.

Но вот занавес падает в последний раз, и аплодисменты умолкают. Теперь театр переходит в распоряжение рабочих сцены. Дезире уходит за кулисы, отдает цветы маленькой женщине в черной рубашке и старой соломенной шляпе. Дезире снова берет Фредрика за руку. Она ведет его вверх по лестнице и затем по длинному коридору, где сонным желтым пламенем горят несколько керосиновых ламп; за ними идет ее служанка.

Уборная Дезире – большая комната, но потолок в ней низкий. Два узких окошка прикрыты разрисованными ставнями. Посреди комнаты – гримировальный стол, а у дальней стены стоит зеркало до самого потолка. Высокая ширма, несколько удобных кресел, диван и большая ванна, наполненная водой, довершают убранство комнаты. На столе стоят четыре бутылки пива и тарелка с большими аппетитными бутербродами.

Дезире втаскивает Фредрика в уборную, Mалла, служанка закрывает дверь, и актриса тут же бросается Фредрику на шею.

Дезире. Фредрик! (Она гладит его по лицу, заглядывает в глаза. Похоже, она даже немного взволнована.) Фредрик! Как я рада. Хочешь бутерброд?

Фредрик. Да, благодарствую. Малла разливает в стаканы пенящееся пиво и начинает раздевать Дезире.

Дезире. Я ужасно проголодалась.

Оба молча едят бутерброды и пьют пиво. Фредрику немного неловко оттого, что он сидит с набитым ртом.

Дезире сбрасывает платье, выныривая из него, как Венера из своей раковины. Сбрасывает корсет. Так глубоко переводит дух, что у нее хрустят кости.

О господи! Теперь я снова могу жить. Садись. Нет, не туда. Сюда! (Она ведет его к дивану. Стоит перед ним, слегка расставив ноги, не переставая с наслаждением жевать бутерброд. В другой руке у нее стакан с пивом.) Фредрик, а ты разрумянился.

Фредрик. Наверно, это потому, что от тебя дивно пахнет.

Дезире. Мои обычные духи.

Фредрик. Да, именно поэтому.

Дезире. А ты женился.

Фредрик. Да, женился вторично. Мне стало немного одиноко.

Дезире. Встань. Иди ко мне. Обними меня еще раз. Фредрик послушно поднимается и подходит к ней. Она кладет бутерброд на стол, туда же ставит свое и его пиво и вытирает губы тыльной стороной руки. Потом своими обнаженными руками обнимает его за пояс, крепко прижимает к себе и, улыбаясь, заглядывает ему в глаза. У тебя что-то неладно, правда?

Фредрик. Это так заметно?

Дезире. Ах ты старый козел, ах ты животное, ах ты длинноносый верблюд, ты сегодня удивительно похож на человека.

Фредрик. Благодарю за комплименты.

Дезире. У тебя не в порядке старый насос, который большинство называет сердцем?

Фредрик. Пришел я не поэтому.

Дезире. Конечно нет. Тебя всегда приводили к Дезире твои самые высокие чувства.

Фредрик. Да, как это ни странно. Сегодня, когда мы с женой дремали после обеда, я увидел тебя во сне… гм… увидел коротенький сон о тебе. И вдруг осознал, что, лаская жену, я во сне несколько раз прошептал твое имя. К счастью, Анна, по-моему, ничего не заметила.

Дезире (смеясь). Боже, как трогательно! «Она всегда продолжала жить в его снах». (Она отталкивает его с недовольным, обиженным выражением и возвращается к пиву и бутерброду.)

Фредрик (тоном изысканной вежливости). Я не знал, что на старости лет ты стала жестокой.

Дезире. На старости? О чем ты говоришь? Последние три года мне было двадцать девять, а это не возраст для женщины моего возраста.

Фредрик. Моя молодая жена предположила, что тебе лет пятьдесят. Что ты на это скажешь?

Дезире. Охальница! (Серьезно). Фредрик! Я уверена, она слышала.

Фредрик. Что именно?

Дезире. То, что ты говорил, когда тебе снилась я. Фредрик. Теперь я припоминаю – она, кажется, была немного расстроена. Она плакала и задавала мне очень странные вопросы. Анна отнюдь не простушка.

Дезире. Простушка не рискнула бы выйти за тебя. Фредрик вдруг становится серьезным. Он соединяет ладони и в замешательстве смотрит на кончики пальцев.

Фредрик. Если ты не будешь смеяться, я скажу тебе одну вещь.

Дезире. Хочешь еще пива или бутерброд?

Он отрицательно качает головой; Дезире закуривает маленькую сигару, блаженно затягивается.

Ну так что же ты собирался мне сказать?

Фредрик. Можешь смеяться, если хочешь, но мы с Анной женаты уже два года, и я до сих пор… короче, она все еще девственница.

Дезире захлебывается смехом, закашливается – дым попадает ей в горло. Фредрик кисло улыбается.

Дезире. Воистину, мир перевернулся, если Серый Волк превратился в нежного пастушка.

Фредрик. Она боится меня, и я ее понимаю.

На несколько мгновений воцаряется молчание. Дезире сидит у своего гримировального стола, но еще не начала снимать грим. Служанка ушла.

Я хочу дать ей созреть в тишине и покое. Я хочу, чтобы однажды она пришла ко мне сама, без страха, по доброй воле, а не по обязанности или подчиняясь силе.