Бездна

Лариса сидела на перилах террасы. Красивые ноги её, закинутые одна на другую, блестели под лучами вечернего светила, взгляд влажных и липких глаз звал Антона. Антон подошёл.

- Как я тебе сегодня? - спросила Лариса. - Нравлюсь?

- Нравишься, - Антон сел рядом с ней на широкий деревянный перилец, поболтал ногами. - Только я, наверное, домой поеду.

- Почему? Предки мои приезжают только завтра, так что всю ночь дача в нашем распоряжении. Посмотри, какая компания собралась, разве тебе не интересно?

- Дела, понимаешь, - сказал Антон неловко. - Проблемы.

- Антоша, какие могут быть дела в такой вечерок? - и она засмеялась, откидывая голову назад.

Грохнется, подумал Антон. Как пить дать - перевернётся через перила и грохнется. Она же пьяная.

- Не называй меня Антошей, я же просил, - сказал он вслух.

Она засмеялась еще громче и еще сильнее откинулась назад. Так, что Антону пришлось придержать её за спину. Девушка, интерпретировав сие действие по-своему, мгновенно придвинулась к нему ближе.

- А хочешь, я тебе новую картину покажу? - зашептала она на ухо Орехову. - Фаза мой на днях приобрел на выставке. Страшно дорогая. Она пока стоит в спальне нераспакованной, потому я и не стала никому говорить о ней.

- Опять абстракционизм этот дурацкий? Извини, но я ничего, видимо, в нём не понимаю. Кубики-рубики...

- Нет-нет. Море. Заходящее солнце, море, скалы и одинокий корабль. Классно!

- Ну покажи.

Она сжала его руку в своей горячей ладони, потащила с веранды. Внимания никто на них не обращал.

Скрипнула чуть слышно дверь, и они очутились внезапно в абсолютной темноте. Пахло здесь старыми вещами и нафталином.

- Где выключатель? - спросил Антон, тараща глаза.

Лариса отозвалась коротким смешком, и вдруг лицо ее оказалось совсем рядом от лица Антона. Юноша почувствовал на своих губах сладкий вкус губной помады. Лариса охватила его голову ладонями и впилась горячим поцелуем. Раскаленное женское тело прижалось к Антону.

- Сладенький мой, - томно прошептала она, скользя губами по его лицу. - Хорошенький мой.

Орехов, обалдевший, стоял и ничего не понимал. С тихим ужасом он чувствовал, как руки её скользят по его телу, опускаясь все ниже, ниже. Сразу стало жарко и тесно в собственной шкуре. А она тёрлась о него, словно кошка, и упругие мячики грудей скользили по его плечу.

- Ты что, Лариса? - наконец смог он вымолвить. - Зачем это? Зачем так?

Она снова тихонько засмеялась.

- Дурачок, - сказала она с придыханием. - Какой ты еще дурачок.

Она взяла его ладонь и завела себе под коротенькое платье. Антон, обмирая, ощутил пальцами горячую гладкую её кожу и врезавшуюся резиночку крохотных трусиков. И влажное, пульсирующее и притягивающее - под этими трусиками.

- Нет, - он резко оттолкнул её от себя, кинулся, как слепой котёнок, в темноту, ткнулся, роняя какие-то вещи, раз, другой - наконец с трудом нащупал спасительную ручку двери.

- Дурачок, - смеялась Лариса следом. - Все равно ты будешь мой. Все равно, слышишь?..

...Очухался он только на улице. В голове всё еще стоял шёпот Ларисы, пальцы помнили её горячую гладкую кожу и кружево трусиков. О, чёрт! чуть не взвыв, он отправился искать место, где парковались машины. Нет, хватит с меня, чёрт! Невозможно это, нельзя так. Не так должно быть...

Старенький, латаный-перелатанный отцовский "Москвич" выглядел более чем убого среди яркого люкса собранных вокруг иностранных марок. Антон ещё сильнее почувствовал свою ненужность, негармоничность и отчуждённость с собравшейся здесь компанией. Как же - дочки и сынки могущественных предков: крупных чиновников от властей, директоров, банкиров, бизнесменов. Дети-мажоры. А ты кто? Ты разве не сын начальника областной службы безопасности? Сынок, сыночек.

Да - сын. Но в том-то и дело, что отец мой ещё из тех динозавров, которые бессеребрянники. Которые нынче уже повсеместно и давно вымерли. Или перестроились.

Так... Антон заправился, подозрительно оглядел роскошный фасад дачи родителей Ларисы - отец её был советником губернатора. Нет, никто не наблюдает за ним из окон, никто не видел его позорного бегства. И слава Богу! Он залез в машину, аккуратно продефилировал среди других авто и наконец очутился на свободе.

***

До города было километров двадцать. Всё по ухоженной асфальтированной дорожке, уютно протянутой среди лесных чащей. День клонился к закату. Антон извлек из бардачка распечатанную пачку сигарет, закурил. "А Лариса! Каково, а! Что ни говорите, а приятно, когда такая красивая девочка среди других прочих выбирает вас. Резонный вопрос: почему?" Антон оглядел своё отражение в зеркальце заднего обзора. "Парень как парень: волосы (короткие, светлые), глаза (серые), нос, рот, ухи. Худой и бледный. Девятнадцать лет, и если бы не институт, месил бы где-нибудь сейчас кирзовыми сапогами пыль да грязь. Мотал бы портянки... Впрочем, отец, кажется, говорил, что портянок сейчас нет. Ни портянок, ни сапог..."

Мысли его перескочили на отца. Орехов-старший - явление, несомненно, доисторическое. Ископаемое. Архаизм. Нынче таких природа уже не выпускает - с их фанатичной преданностью своему делу, с их гипер-раздутым чувством долга и ответственности, с их ослепительно кристальной честностью. Отец совершенно не умел жить в нынешнем мире. И сын пытался научить его, пытался что-то доказать, пытался выдвигать примеры - того же Ларисиного батюшку. Яков Степанович только отмахивался - аргументы его не трогали, а возводимые примеры только вызывали на его строгом спокойном лице гримасу брезгливости. Н-да...

Матери у Антона не было, она умерла много лет назад, когда сыну исполнилось лишь четыре годика. А других мам Антон не знал, поэтому всем, что было в нём заложено, юноша был обязан исключительно отцу. Отцу и улице. Ну еще немножко школе. Так вот: то, что говорил отец, и то, чему учило всё остальное разительно не совпадало. Отец твердил: будь честным, не гонись за лёгкими деньгами, за красивой жизнью, гонись за уважением людей. Не потеряй душу. Всё остальное в этом мире преподавало совершенно иную философию: деньги, деньги, деньги! Деньги решают всё! Деньги, деньги, деньги! Любым путём...