Урок мастера

— Я ведь все о вас знаю, — добавил он, — знаю, что вы человек очень незаурядный. Вы написали замечательную книгу.

— А откуда вы это знаете? — спросил Оверт.

— Ну что вы, мой дорогой, об этом же говорят, пишут в газетах, это известно всем, — ответил Сент-Джордж с фамильярностью литературного confrere тоном, в котором собеседнику его почудился шелест лавра. — Ваше имя на устах у всех мужчин и, что еще того важнее, у всех женщин. К тому же, я только что читал вашу книгу.

— Только что? Утром вы ее еще не читали, — сказал Оверт.

— Откуда вы это знаете?

— Вы сами знаете откуда, — ответил молодой человек, смеясь.

— Вам, наверно, мисс Фэнкорт сказала.

— Право же, нет. Из ее слов я скорее мог понять, что вы ее читали.

— Ну да, это больше на нее похоже. Не правда ли, она все хочет видеть в розовом свете? Но вы же ей не поверили? — спросил Сент-Джордж.

— Нет, не поверил, когда вы подошли к нам.

— Так, выходит, я тогда притворялся? И притворялся плохо? — И, не дожидаясь ответа, Сент-Джордж продолжал: — Таким девушкам всегда надо верить, всегда, всегда. Есть женщины, которых мы принимаем с какими-то оговорками, со скидками, но ее вы должны принимать такой, какая она есть.

— Она очень мне нравится, — сказал Пол Оверт.

В тоне его было нечто такое, что на мгновение поразило его собеседника своей несообразностью; может быть, это была рассудительность, с которой он эти слова произнес.

Сент-Джордж разразился смехом и ответил:

— Лучшего вам и не придумать. Это бесподобная девушка! Говоря правду, должен вам признаться, что когда мы с вами увиделись сегодня днем, я действительно еще не читал вашу книгу.

— В таком случае, вы видите, как я был прав, что именно в этом не поверил мисс Фэнкорт.

— То есть как же это вы были правы? Да разве я могу с этим согласиться, если из-за этого я лишился вашего доверия?

— Так неужели же вам непременно хочется казаться всем таким, каким она вас подает? Вам же нечего бояться, — сказал Пол.

— Милый юноша, не употребляйте слова «казаться» применительно к таким, как я! Мне давно уже пора от всего отказаться, и от этого никуда не уйдешь. Для ее юного воображения (такого богатого, не правда ли?) найдется лучшее применение, чем тем или иным способом «подавать» такую усталую, изношенную, заезженную скотину, как я! — В словах Сент-Джорджа внезапно появилась грусть. Она вызвала в Поле протест, но, прежде чем он успел открыть рот, чтобы возразить, собеседник его перевел разговор на только что написанный им роман.

— Я не мог даже подумать, что вы пишете так хорошо, мало ли что приходится слышать. Но это безусловно хорошо.

— Я буду писать, безусловно, лучше, — сказал Оверт.

— Я это вижу, и меня это привлекает в вас. Другие последовательно становятся хуже — во всяком случае, большинство. Насколько же это легче становиться хуже! Видит бог, я все это испытал на себе. Знаете, меня не так уж волнует, что люди пытаются сделать и что им удается. Но вы должны быть лучше, чем они, вы должны держать голову высоко. Что там говорить, мне это не удалось. Это очень трудно — в этом-то и вся загвоздка; но я вижу, что вам это по силам. Будет таким позором, если вы не сможете.

— Мне очень интересно услышать все, что вы рассказываете о себе, только я не могу понять, на что вы намекаете, когда говорите, что сплоховали, — заметил Пол Оверт с лицемерием, которое ему, правда, можно было простить. Собеседник его сейчас так ему нравился, что в эту минуту он уже, кажется, готов был больше не думать о постигавших знаменитого писателя неудачах.

— Не говорите этого, не говорите, — многозначительно ответил Сент-Джордж; он сидел, откинув голову на спинку дивана и устремив взгляд на потолок. — Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать. Я не прочел и двадцати страниц вашей книги, как увидел, что это именно так.

— Вы очень меня этим огорчаете, — пробормотал Пол.

— Я этому только радуюсь, пусть это послужит вам своего рода предупреждением. Конечно, это потрясающее зрелище — особенно для юноши неискушенного, полного веры — видеть, как человека, достойного лучшей доли, постигает в мои годы такое бесчестье.

Оставаясь все в той же созерцательной позе, Сент-Джордж говорил мягко, но решительно и нисколько не волнуясь. В тоне его была какая-то бесстрастная прямота, которая становилась неумолимо жестокой, жестокой по отношению к себе самому. Пол Оверт опустил руку ему на плечо, словно в знак протеста. Но говоривший не унимался и продолжал, в то время как глаза его, казалось, следили за искусными изгибами лепки прекрасного потолка работы Адамов:{5}

— Внимательно вглядитесь в мою судьбу и сделайте вывод из полученного мною урока, ибо это действительно урок. Пусть вам пойдет на пользу хотя бы то, что жалкий мой вид повергнет вас в содрогание; пусть это поможет вам в будущем не сворачивать с прямого пути. Не становитесь в старости тем, чем стал я — горьким, невольным примером того, к чему приводит поклонение ложным богам.

— Помилуйте, о какой же это старости вы говорите? — спросил Пол Оверт.

— Именно это меня и состарило. Но мне нравится то, что вы молоды.

Оверт ничего не ответил; около минуты они провели в молчании. Слышно было, как курильщики толковали о парламентском большинстве.

— А что же это за ложные боги? — спросил Пол Оверт.

— Идолы рынка — деньги, и роскошь, и светская жизнь, заботы о том, чтобы устроить детей и одеть жену — все, что толкает человека на этот путь наименьшего сопротивления. О, на какие только подлости не приходится из-за этого идти!

— Но ведь всегда же надо бывает как-то устраивать детей.

— Незачем их вообще заводить, — бесстрастно изрек Сент-Джордж. — Разумеется, если вы намерены создать что-то значительное.

— Но разве дети не вдохновляют вас, не толкают на творчество?

— Образно выражаясь, они толкают вниз, становятся для вас проклятием.

— Вы коснулись очень глубоких проблем, которые я хотел бы с вами обсудить, — сказал Пол Оверт. — Мне бы хотелось, чтобы вы мне рассказали о себе еще и еще. Для меня это настоящий праздник!

— Я в этом не сомневаюсь, жестокий вы юноша. Но для того, чтобы показать вам, что, как ни низко я пал, я все же еще способен на самопожертвование, я привяжу ради вас тщеславие мое к столбу и сожгу его дотла. Надо, чтобы вы пришли ко мне, надо, чтобы вы пришли к нам. Миссис Сент-Джордж женщина обаятельная; я не знаю, представился ли вам здесь случай поговорить с ней. Она будет счастлива с вами повидаться. Она любит людей знаменитых, будь то знаменитости начинающие или уже утвердившиеся в своей славе. Вы должны прийти с нами пообедать, жена вам пришлет приглашение. Где вы живете?

— Вот мой адрес. — Оверт вытащил из кармана записную книжку и достал оттуда визитную карточку. Но, пораздумав, тут же спрятал ее обратно и заметил, что не хочет обременять этим своего нового друга и что лучше он просто приедет к ним в Лондоне и тогда оставит эту карточку в случае, если не удастся их повидать.

— Ну так скорее всего вам это и не удастся. Жена постоянно где-то в бегах, а если приходит, то валится с ног от усталости. Вы должны приехать как-нибудь к нам пообедать, хоть от этого, может быть, тоже толку не будет — жена любит устраивать званые обеды. Вот что: вам надо приехать к нам за город, это самое лучшее; у нас там очень просторно и совсем неплохо.

— Как, у вас есть загородный дом? — с завистью спросил Пол.

— Ну, не такой, как этот! Но мы там любим бывать, час езды с Юстонского вокзала.{6} Это и есть одна из причин…

— Одна из причин чего?

— Того, что я пишу такие плохие книги.

— Вы должны рассказать мне обо всех остальных! — воскликнул Пол Оверт, смеясь.

На это Сент-Джордж ничего не ответил; он только с какой-то резкостью спросил:

— Нет, почему я не встретил вас раньше?