Страница 35 из 44
Развязка близилась. В предчувствии ее Анжелка задним числом пыталась выйти с Сережкой на разговор о Вере Степановне - этот груз мешал ей в полете, тянул к земле, - но всякий раз что-то, похожее на дурное предчувствие, обламывало на полуслове. О маме поднявшейся, нынешней, в нынешней ее крутизне по телефону не получалось. Как-то так повелось еще с конторских времен, что Вера Степановна в ее рассказах оставалась продавщицей не продавщицей, а чем-то вроде товароведа - товароведа по жизни, с расплывчатым масштабом занятий, но конкретными связями, заначками и замашками. Собственно, полагала Анжелка, тут не было отступления от истины, а только от правды: в этом детском, изначальном восприятии мамы было больше цельности и устойчивости, чем в нынешнем разбухающем грозовым облаком и столь же аморфном образе. Правда о Вере Степановне была настолько фантасмагоричной, что звучала наивной до придурковатости ложью, беспомощной по части выдумки сказкой по телефону. С таким же успехом она могла прикинуться внучкой Ельцина, наследницей таиландского престола или любовницей Клинтона.
Пусть это будет ему сюрпризом, решила Анжелка. Сказка так сказка: в конце концов, Иванушка-дурачок брал в жены лягушку, а не наследницу лихоборской империи.
Вот так она сформулировала это дело.
Он продолжал аккуратно, через два дня на третий присылать ей цветы, пока вся квартира не превратилась в оранжерею: орхидеи и хризантемы стояли долго, а хрупкие нарциссы Анжелка подкармливала аспирином. Она бродила по своему королевству, по своему сказочному цветочному острову как зачарованная - как невеста, укрытая от палящих лучей и пылких взглядов балдахином из флердоранжа.
- Мы уже не разговариваем, а что-то другое, - определил однажды ночью Сережка. - Как будто щекочем друг друга перышками иносказаний...
- Может, мы просто хотим друг друга?
- Да, наверное... Я так точно как закипающий самовар, даже не самовар, а скороварка без клапана. Даже не знаю, как сказать, - это был такой кокетливо-риторический оборот, за которым обычно следовал укол рапирой, короче, раньше ты мне нравилась все больше и больше, а теперь все глубже и глубже.
- Со мной то же самое, - призналась она. - Я тоже нравлюсь себе все больше, глубже и ширше...
Он рассмеялся.
- Потому что я - для тебя. А тебя не положено кормить второй свежестью, дохлыми девушками по вызову. Ты получишь настоящую живую Анжелку, самую богатую девушку в Москве - получишь, что заслужил, мало не покажется. Получишь все, дорогой.
- Звучит грозно, - одобрил он, - и необыкновенно заманчиво. По-моему, у меня вырастают крылья...
- А почему ты не удивляешься на самую богатую девушку?
- А что, надо? Вообще-то, как ни банально это звучит, я тоже чувствую себя самым богатым человеком в Москве...
Анжелка расхохоталась, а отхохотавшись, пожаловалась:
- Я тебя очень хочу, Сережка.
- Я тоже...
И она не смогла остановить его вовремя: они заигрались-заболтались, и это случилось, да, это случилось по телефону. Они щекотали друг друга шепоточками-шепотками, ласкали друг друга как ласкают себя, то есть наоборот, состыковались в эфире, сплелись обрубками фраз, проводами и трубками, склеились языками, слюной, восточными ласковостями, они застонали-потекли-заскользили и кончили - !!! - тремя восклицательными знаками. Анжелка от невероятного взрыва чувств, от ослепительного блаженства и облегчения разрыдалась: видит Бог, она не хотела секса по телефону, подмалевок маминого портрета ожил и ехидно осклабился, не хотела этой астральной любви, он обманул ее, змей, но это было невероятно.
Она всхлипывала, а он, ошеломленный эффектом, шептал волшебные успокаивающие слова.
- Ты обманул меня, - успокоившись, попрекнула она. - Это нечестно...
- Нечестно, но очень, очень приятно, - признался он. - Осмелюсь предположить, что доказать факт насилия невозможно.
- Свинья!.. Теперь, как честный человек, ты просто обязан со мной увидеться!
- Я готов, Анжелка, - ответил он. - Можно подавать к столу. Или хочешь потыкать вилкой?
- Нет, - сказала она, - вилкой потом. Сначала свидание. Значит, так... Завтра после работы позвони мне с Патриарших прудов. Я буду смотреть на тебя из окна. Понял?
- Так точно. Позвольте, однако, поцеловать вас на прощание - вот, скажем, в божественный прогибчик между спиной и попкой - как русскому, пламенно и нежно...
- П-шел вон, - она едва не отпрянула от трубки, - тебе, ушлому, только дай... Все, Сережка, я побежала в ванну - не хватало только подзалететь от тебя каким-нибудь сложносочиненным придаточным...
Через минуту он перезвонил на мобильник:
- А что, действительно: в принципе, если существует астральная любовь, должны быть и астральные дети...
- Забудь это слово, как дурной сон, - посоветовала она. - Это не астральная любовь. И дети у нас будут не астральные, вот увидишь.
На утро после этой веселой ночки Анжелка впервые не позвонила ему на работу, боясь заболтать праздничное ожидание встречи. До четырех она убирала в квартире, потом принимала ванну, чистила перышки, а с пяти до шести ждала звонка. К шести ее посетила безобразная догадка, что он не придет, а если и позвонит, так только ночью, за этим... Ну, что ж... Придется растолковать ему, что к чему.
Сережка позвонил в начале седьмого часа: я здесь, Инезилья, я здесь под окном, объята Севилья и негой, и сном... "И снегом, и смогом, и прочим говном!" - радостно подхватила Анжелка, подскочила к окну и ничего не увидела: совсем стемнело, только пылал алюминиевым льдом квадрат пруда, забранный в пышную раму голых ветвей, и какие-то люди, черные силуэты людей брели по темной аллее.
- Ох... - вздохнула она. - Наконец-то... Какой хоть у нас день сегодня-то?
- Вообще-то пятница.
- А число?
- Девятое декабря девяносто четвертого года. Ты где живешь - в смысле, не в каком мире, а на каком этаже?
- Ничего не слышу... Перезвони на мобильник, пожалуйста.
Она решилась. Пока он перезванивал, Анжелка впрыгнула в сапоги, накинула шубу и выскочила на лестницу.
- Как настроение? - спросила она, перебегая через дорогу в сквер.
- Как у барышни на смотринах. Хотя, наверное, тебе за деревьями не видать. Может, выйти на середину пруда?
- И провалиться под лед, да? Неужели так страшно?
- Да нет, нормально. А ты где, на каком этаже? Я что-то никого в окнах не наблюдаю. Покажи личико, Гюльчетай...
- Смотри, - сказала она, хлопая его по плечу и продолжая говорить на мобильник. - Только не убегай, очень тебя прошу...
Он обернулся, непроизвольно опустив телефон - потом, улыбнувшись, сказал в микрофон:
- Тут ко мне девушка клеится - редкой красоты, между прочим... Может быть, это ты?
- Захлопни мобильник, - попросила Анжелка.
Он сложил телефон. Лицо у него было, что называется, белее снега, а глаза грустные и веселые - правый грустный, левый веселый, но ничего, на Патриках видали и не такое. Она погладила его по щеке, потом обняла и ткнулась в воротник, в холодный воротник и теплую шею, отдающую ароматом Heritage. А он задышал ей на ухо: они были одного роста, глаза в глаза.
- И как? - прошептала Анжелка.
- Очень, - выдохнул он, закивав от полноты чувств.
- Неужели? - запела она, вжимаясь в него всем телом.
- Правда-правда...
- Интересно, как бы это звучало по телефону...
Он хмыкнул, пожал плечами. Она отстранилась, не разжимая объятий, и сказала:
- Забыла предупредить: ты имеешь право на три звонка ежедневно, можешь молчать и не отвечать на вопросы, а все, что скажешь, будет истолковано в твою пользу...
Он улыбался.
- Я сама буду говорить за двоих, так что не напрягайся. Не напрягайся и слушай. Теперь ты будешь ухаживать за мной по-настоящему, по полной программе - согласен?
Он опять закивал с энергичностью дятла; Анжелка, любуясь, с улыбкой перечисляла:
- Будешь назначать мне свидания, водить в кино, на концерты, в рестораны, провожать до дома, напрашиваться в гости и даже, черт побери, гнусно тискать в подъезде... Согласен?